Марти Уэбб сразу же согласилась участвовать. Мы с Кэмероном и Уэйном был потрясены хореографом Кейт Буш Энтони ван Лаастом. Уэйн согласился разделить выступление, если к нему присоединится Энтони. Так что мы с Кэмероном встретились с ним, подружились, и еще один кусок головоломки занял свое место. Девятичасовой марафон Тревора «Николас Никльби» для Королевской шекспировской компании был поставлен в сотрудничестве с Джоном Кэрдом. Кэмерон хотел разузнать побольше о нем самом и о том, какой именно вклад он внес в постановку. Так что он предложил его на должность режиссера. Я не возражал: Джон был очарователен и сразу понял нашу задумку. Кроме того, меня заинтересовало, что его отец был богословом и директором Мэнсфилд-колледжа в Оксфорде. Несколько лет спустя Джон ушел из независимого театра и стал очередным трофеем коммерческой сцены. Он женился на Фрэнсис Раффелл, вагоне-ресторане из моего «Звездного Экспресса». Интересно, что сказал на это его отец.
Теперь нам с Кэмероном нужно было найти театр. Его ремейк «Оклахомы!» завершал свои показы в «Паласе», поэтому мы пошли к его владельцу Эмилю Литтеру, который жил в квартире над театром. Семидесятивосьмилетний Эмиль жил окружении серьезных картин импрессионистов, и у него было достаточно уютно. Каждую неделю он требовал с продюсеров, снимавших его театр, гонорар, утверждая, что вдобавок ко всему работает ночным сторожем и пожарным. Мы объяснили, что рассматриваем «Песню и Танец» как «концерт для театра» и не претендуем на полноценный мюзикл. Кэмерон добавил, что, несмотря на наши надежды, спектакль продержится на сцене год, мы для начала хотим объявить двенадцатинедельный сезон. Эмиль сразу спросил, сколько девушек участвует в шоу. Мы заверили его, что много, и рассказали о нашей белой кошечке Финоле Хьюз, которая уже согласилась участвовать в проекте. «Песня и Танец» должна была занять «Палас» в марте 1982 года. Невероятно, но в тот короткий период времени одновременно три моих шоу шли в Лондоне.
В КОНЦЕ АВГУСТА Барбара Стрейзанд, видимо, преодолела свою клаустрофобию, потому что ее агенты позвонили моим и сообщили, что она хочет записать «Memory» в Лондоне со мной в качестве продюсера. Мы назначили запись на середину сентября. Гарри Рабиновиц должен был дирижировать лучшими лондонскими музыкантами: казалось, все хотят сыграть с великой Стрейзанд. Я выбрал первую студию в «Олимпик», не только потому что она принесла мне удачу, но потому что атмосфера в студии в Барнсе была менее формальной. Могло показаться, что она находится в глухой деревне в милях от Лондона, если бы не самолеты, постоянно пролетавшие над головой.
Мне сообщили, что во время записи Барбара хочет быть полностью изолированной от оркестра, и большее, на что я мог рассчитывать – это лид-вокал. Кроме того, она будет записывать песню столько, сколько понадобиться для идеального исполнения: строчка за строчкой или, если понадобится, каждое слово в отдельности. Я начал сомневаться. Из всех моих песен «Memory» больше других требовала эмоционального, а не техничного совершенства. У нее нет строгого темпа; идеального исполнения можно было добиться только в том случае, если бы дирижер, оркестр и певица стали бы одним целым. И Гарри Рабиновиц знал это как никто другой. Мы забронировали студию на вторник, 15 сентября. Это был холодный и солнечный день. После того как Барбара несколько раз прослушала игру оркестра, сидя в рубке, я предложил ей зайти в студию и встать рядом с Гарри, чтобы он смог привыкнуть к манере ее пения. Я настаивал, что вид и звучание восьмидесяти первоклассных музыкантов может вдохновить ее.
Когда она встала на возвышении рядом с дирижером, музыканты зааплодировали. Гарри взмахнул свой палочкой, и возбужденно и даже немного робко Барбара начала петь. Ко второму куплету от ее робости не осталось и следа: один из величайших голосов нашего времени раскрывался во всем великолепии. Когда на строчке «Touch me» подошла смена регистра, Барбара начала петь во весь голос. И в студии не было никого, у кого бы не побежали мурашки по телу. Раздались овации. Барбара Стрейзанд впервые за много лет выступила вживую и сразу получила признание самых лучших классических музыкантов Британии. Позже мне рассказали, что именно этот момент помог ей вернуться к живым выступлениям.
Конечно, весь следующий день мы перезаписывались, потому что Барбара постоянно находила мелкие недочеты и незначительные ошибки. Я задавался вопросом, имею ли право сказать, что Мария Каллас стала великой благодаря страстному исполнению и при этом не обращала внимание на техничные неточности. В какой-то момент глупая шутка сблизила нас. Барбара сидела на стуле в вокальной кабинке. Прежде чем в очередной раз спеть часть «Touch me», она спросила, нужно ли ей встать во время смены регистра.
«Барбара, – ответил я, – большинство исполнителей записывают мои песни, преклонив колено».
В тот раз мы записали лучшую версию. Я ушел из студии в полном восторге, что получил лучшую запись какой-либо из своих песен за всю карьеру. Через две недели CBS прислали мне финальную версию, которую она одобрила. Все неточности были сглажены. С точки зрения техники, исполнение было безупречным. Я понял, что Барбара знает свою аудиторию, и я уверен, что ее версия лучше звучала на радио, чем спродюсированная мной. К сожалению, у меня не осталось записи. Я хотел бы сравнить ее с потрясающей версией Николь Шерзингер, которую мы записали после того, как она появилась в лондонской постановке «Кошек» в 2015 году. На момент написания этой книги запись все еще не вышла[82]. В тот единственный раз, когда ее поставили на британском радио, она буквально остановила движение в городе.
МЕЖДУ ТЕМ, «Кошки» развивались, и Стигвуд носился с экранизацией «Эвиты» под руководством Кена Рассела. В октябре Кен устроил кинопробы, чтобы найти не только Эвиту, но и актеров на другие роли. Забавно, что в моих записях есть упоминание о том, что Сара Брайтман пробовалась на роль любовницы, и я написал «нет» напротив ее имени. Дэвид Эссекс и Пол Николас тоже включились в борьбу, но буря разразилась вокруг вопроса, кто будет играть Эву. Мы прослушали нескольких актрис: невероятную исполнительницу из испанской постановки Палому Сан-Басилио, не так экзотично звавшуюся Элейн Пейдж и незнакомую мне Карлу Девито. Я был занят новым кастингом для «Кошек», когда получил от Кена Рассела следующее письмо, датированное 13 октября.
Добрый день, господа. Теперь, когда команда посмотрела пробы, я бы хотел огласить свое решение, с которым, надеюсь, вы согласитесь. Я не вижу никакой конкуренции. Несмотря на то что участники проб известны в театральных кругах, только имя мисс Девито значит что-то для кино. Камера любит ее, и я уверен, зрители тоже полюбят. Так что я считаю, поиск завершенным.
Эта девушка владеет той самой магией экрана. Дальнейшие прослушивания – лишь трата времени и денег… она просто бомба. Господа, мы нашли звезду.
15 октября Тим написал ответ:
Вот мои комментарии на к письму Кена:
1. Я был бы благодарен, если бы мы все же провели обсуждение, прежде чем соглашаться с таким настойчиво-позитивным решением нашего режиссера. Я мог бы так же хорошо отозваться о мисс Пейдж, но воздерживаюсь от этого, так как полагаю, что у нас должна быть возможность для беспристрастного обсуждения.
2. Мы договаривались, что у Элейн будет второе прослушивание с такими же преимуществами, какие были у Карлы. Жаль, что теперь об этой договоренности забыли.
3. Я считаю позорным, что единственные успешные авторы мюзиклов в Британии рассматривают на такую важную роль никому не известную американку.
4. Я думаю, что Карла Девито – очень талантливая певица и актриса, которая достаточно хороша, чтобы прославиться благодаря «Эвите». Однако меня совсем не тронули ее пробы. Я не уверен, что она сможет стать той Эвитой, о которой я думал, создавая эту вещь.
Ни при каких обстоятельствах я не хотел лезть в это змеиное гнездо. 20 октября я должен был вернуться в Нью-Йорк, так что я написал довольно короткую записку: «Основываясь на пробах, которые я видел, я вынужден согласиться с Кеном, но мне кажется, что Элейн нужно дать второй шанс, чтобы проявить себя музыкально». Я отметил: «”Эвита“ в Америке принесла нам гораздо больше денег, чем в Британии… Думаю, крайне непродуктивно брать на главные роли только британских актеров». Мой внутренний Викарий из Брэя продолжал: «У меня нет любимчиков, и я не вполне уверен, что мы уже нашли идеальную Эвиту». Должно быть, Роберт примирил всех, так как к моему возвращению Кен все еще был у руля.
ОСЕНЬЮ мы с Тревором Нанном, Джоном Непером и Кэмероном обошли весь Нью-Йорк в поисках дома для «Кошек». Мы хотели поставить их на старой сцене «Роузленд Болрум» на Пятьдесят второй улице. Но, несмотря на обещания, которыми Шуберты кормили Тревора, пришедшего в восторг от здания, они им не владели. Так что было очевидно, что нам придется работать в одном их театров. Шуберты утверждали, что «Роузленд» обречен на снос. Вскоре проблема сошла на нет.
Фаворитом стал «Уинтер Гарден». Этот занятно спроектированный зал приходится по душе не каждому продюсеру. Своей причудливой формой амфитеатра он обязан своему оригинальному воплощению в качестве американской лошадиной биржи. В 1911 году здание перестроили для театра. Тогда Шуберты сняли его для мюзикла Джерома Керна «La Belle Paree», с которого началась карьера Эла Джолсона. Последующие реконструкции не смогли полностью скрыть происхождение театра. Его сцена нестандартно широкая и низкая и подходит не для всех шоу. Впрочем, полукруглая форма зрительного зала позволяет выдвинуть сцену немного вперед, так, чтобы она попала в поле зрения всего театра. Это как раз было главным требованием Тревора к будущему «кошачьему дому». Также он хотел, чтобы стены в зале были покрашены в черный, что вызвало недовольство в лагере Шубертов, так как внутреннее убранство театра было выполнено в традиционных розовых и золотых оттенках. Хотя «Кошки» в «Уинтер Гарден» никогда не приобрели бы ту же камерность и интимность, что на сцене Нового лондонского театра, по крайней мере, мы нашли хоть какое-то подобие нашей полукруглой сцены. Заключив сделку, я поспорил с Джерри Шонфельдом, что «Роузленд» все еще будет стоять на месте, когда мы закроем «Кошек». Восемнадцать лет спустя я выиграл спор: «Роузленд» закрылся только в апреле 2014 года. Последней на его сцене выступала Леди Гага.