иям Вегаса, нежели Кенсингтон-Гарденс, и полностью загладили вину за выброшенные наряды для «Jellicle Ball».
Наравне с декорациями и костюмами оркестр тоже не избежал усовершенствования. Причиной послужила «вместительность театра». Нью-йоркский профсоюз музыкантов настаивал, что количество нанятых сотрудников должно зависеть от размера театра. В случае с «Уинтер Гарден» оно равнялось двадцати трем. В последние годы профсоюз стал более гибким, но в те дни его нелепые правила невозможно было нарушить. Продюсерам приходилось платить музыкантам просто так. Есть история о том, как Дэвид Меррик настаивал, чтобы музыканты, которых ему пришлось нанять, выступали в баре во время антракта. Наша проблема заключалась в том, что оркестровка «Кошек» не предназначена для двадцати трех музыкантов. Дэвид Каллен проделал грандиозную работу, переделывая партитуры для нового состава. Неизбежно настоящие инструменты заменили мои электронные звуки, которые уже успели закрепить успех музыки в реальном мире. На самом деле, я терпеть не могу то, что экономика вынуждает композиторов и музыкантов подменять настоящие инструменты синтезатором. Но не в случае с «Кошками». Они, наоборот, выигрывают от использования таких искусственных звуков.
Музыкальные репетиции шли хорошо, пока не переместились в театр, где ко мне вернулись воспоминания о подводном оркестре «Иисуса Христа – Суперзвезды». Эйб Джейкоб разместил оркестр в специально построенной «мягкой комнате». Но звук был настолько глухим, что музыканты не могли взаимодействовать друг с другом. Эйб утверждал, что может все исправить, всего лишь добавив эхо на пульте звукорежиссера. Но он, к сожалению, упустил один важный момент – музыкантам нужен воздух, чтобы нормально играть.
Тот изолятор был уже перебором. Мы уже сталкивались с проблемой со звуком в Лондоне: критики отмечали, что голоса слишком часто раздаются из колонок над сценой. В общем, я сказал Кэмерону, что мне нужна помощь Мартина Левана, моего звукорежиссера «Вариаций» и «Расскажи мне». Кэмерон согласился. Мартин прилетел в Нью-Йорк и мгновенно со всем разобрался. Он тактично предложил убрать звукопоглощающую оболочку, закутывавшую оркестр, после чего Эйб театрально и с надрывом произнес: «Джентльмены, кажется, вы больше не нуждаетесь в моих услугах».
К концу дня мы избавились от изолятора. Мартин взял звук нью-йоркской постановки в свои руки и в последствии занялся еще и лондонским шоу. Мне также пришлось сводить его на «Эвиту». Шуберты переживали насчет звука, так как критик из New York Times Франк Рич написал, что он просто ужасен. И Мартину удалось обнаружить удивительную вещь. Кто-то неправильно подключил главные динамики, и они «не совпадали по фазе», а один из басовых динамиков и вовсе не работал.
ШУМИХА ВОКРУГ «КОШЕК» росла с каждым днем, и ее блестяще поддерживал наш пиар-менеджер Фред Натан, которому удалось состряпать больше «тем номера», чем я мог сосчитать. Во время генеральных репетиций мне сообщили действительно плохую новость. Милош Форман узнал, что я в Нью-Йорке, и хотел встретиться со мной и продюсерами фильма, чтобы меня окончательно утвердили на роль Моцарта. Я поделился проблемой с Тревором, который, поглаживая свою бородку, признал, что это довольно щекотливая ситуация. Я сказал, что как режиссер Королевской шекспировской компании он должен найти причину, почему я не создан для экрана. Он обещал подумать.
Предварительные показы прошли хорошо. Новые декорации для сцены Мангоджерри определенно удались. Зрелищное исполнение «Growltiger» казалось мне всего лишь способом вытянуть номер любым способом. Но новая итальянская ария без сомнения понравилась зрителям. Шуберты были в восторге. Мои опасения не оправдались. В какой-то из вечером мы с Кэмероном решили, что уже слишком много раз видели «The Jellicle Ball», поэтому сбежали в находящийся за углом «Мевенпик», прекрасное укрытие с тусклым освещением. Мы обсуждали, что бар напоминает наши технические репетиции, проходившие в кромешной тьме благодаря Дэвиду Херси, как вдруг объект нашего разговора опасливо озираясь зашел в помещение. Он не заметил нас, так что успокоился и заказал выпить, сев за столик в самом темном углу.
Мы уж было хотели напугать его, как вдруг в бар скользнул Джон Непер и также украдкой расположился за колонной. Следующим был Тревор: он поднял воротник пальто так высоко, что мы пропустили бы его, если бы не заметили разваливающиеся кроссовки и выцветшие джинсы. Только он собрался шепотом заказать выпивку, как Кэмерон заорал на все помещение: «Добрый вечер, дорогие!»
Одна серьезная проблема оказалась неразрешимой. «Затравленная» Бетти Бакли почему-то продолжала петь «Memory» всеми возможными способами, кроме того, который вызывал мурашки у зрителей. Пласидо Доминго посетил один из показов и в своей очаровательной манере выказал скепсис относительно исполнения песни. Я решил покончить с этим. Застав Тревора и Бетти за очередным разговором об изгоях, прошлых и будущих жизнях, я озвучил ей свою трактовку мягкого совета Пласидо: «Просто спой эту гребаную песню!» В тот вечер она наконец сделала все как надо, и аплодисменты звучали как минимум с удвоенной силой.
ПОДХОДИЛО ВРЕМЯ ПРЕМЬЕРЫ, и мы с Кэмероном суетились вокруг нашей вечеринки для избранных, то есть, для британцев. Было решено провести ее накануне открытия шоу. Теперь мне предстояло избавиться от «Амадея». Я согласился встретиться с Милошем и шишками из киностудии в отеле «Эссекс Хаус» в шесть вечера, прямо перед началом вечеринки. Наконец этой гидре предстояло лишиться всех своих голов. Во время наших финальных репетиций Тревор так и не смог мне придумать, как мне избежать актерской карьеры, и я паниковал. Я бродил по театру представляя издевательский смех Кэмерона на первом показе «Амадея». Как мог первоклассный режиссер шекспировских трагедий так легко бросить коллегу в час нужны?
Пробило четыре часа: мне уже было пора вернуться в апартаменты, чтобы переодеться к вечеринке, и отправиться на казнь. В пятнадцать минут пятого Тревор потрепал меня по плечу. Он театрально откашлялся, перед тем как начать говорить:
«Кхм, Эндрю, вот, что ты сделаешь. Ты скажешь, что для тебя будет большой честью сыграть эту роль».
Я посмотрел на него, как на сумасшедшего.
«Однако… – Тревор всегда говорил «однако», прежде чем опровергнуть то, что он сам только что озвучил, – однако ты скажешь, что есть одна проблема: ты не перенесешь, если в фильме будет играть музыка Моцарта – музыка должна быть твоей».
Я восхищенно ахнул. Это было просто гениально. Даже самый грубый режиссер поверил бы этому, не говоря уже об оскароносном режиссере из Праги. Я буквально летел в «Эссекс Хаус», который находился в пяти минутах от «Мэйфлауэра». Мои родители только что прилетели в Лондон, и впереди меня ждала грандиозная вечеринка. Оставались минуты до наиприятнейшего вечера на нашей террасе и ужина с Сарой и родителями в кафе «Люксембург».
Милош встретил меня у входа и пригласил в залитую солнцем комнату с видом на парк. В окно я сумел разглядеть нашу террасу с уже накрытыми для вечеринки столами и какого-то раннего гостя со стаканом в руках. Комната была забита разными киношниками, которые затаили дыхание при моем появлении. Слишком фальшиво, на мой вкус.
Милош сиял: «Только посмотрите на него! Он именно такой, как я вам описывал! Он идеально подходит!»
Кто-то предложил мне прочитать отрывок из сцены. Пришло время пойти ва-банк. Улыбаясь во весь рот, я нанес сокрушительный удар, повторив слова Тревора.
Все затихли. Затем кто-то крикнул: «Кажется, мы договорились!»
В тот момент я, наверное, был похож на жертву Медузы Горгоны. В окно я видел, как терраса «Мэйфлауэра» заполняется гостями, и даже представил, как Кэмерон радостно кричит: «Добро пожаловать, дорогая! Эндрю? Нет, его нет, он прослушивается на главную роль в новом фильме…» Мне даже показалось, что вижу Тревора, которого я хотел покрыть нецензурной бранью вполне в духе Моцарта, что, вероятно, окончательно закрепило бы за мной роль. Но на помощь пришел Милош: «Думаю, Эндрю имел в виду, что он не хочет играть в фильме».
Я благодарил Бога за Тревора, Англию, святого Георгия и всех, кто приложил руку к моему избавлению.
БЫЛО ЧУДЕСНО, ЧТО МАМА С ПАПОЙ приехали в Нью-Йорк, так я меньше думал о премьере. Ненавижу ожидание перед премьерами почти так же, как сами премьеры. Мы с Сарой сводили отца в собороподобный офис компании Steinway & Sons, где он позабавился с совершенно новой моделью огромного концертного рояля, чье звучание в равных пропорциях совмещало твердость и мягкость. Затем он сыграл рахманиновскую вариацию Паганини. Это был потрясающий момент. Перед нами был самый преданный из музыкантов, играющий с такой страстью, какую я ни разу не наблюдал в нем. И все это посреди выставочного зала. Тогда я еще не знал, что больше никогда не услышу, как играет отец.
Обед прошел за парой коктейлей беседой о том, что Рахманинов чувствовал себя изгоем в Нью-Йорке. Не было никакого смысла показывать маме такие стандартные для приезжих места, как магазины одежды. Она уже прослышала о зоомагазине на Третьей авеню где якобы продавались редкие абиссинские кошки, так что поход туда занял все наше послеобеденное время. Мои родители должны были пойти в «Уинтер Гарден» вместе с Сарой. Я же сел за Берни и Бетти Джекобс и Джерри и Пэт Шонфельд, которые уже примерно представляли, что напишут критики. Так странно наблюдать за зрителями, которые бешено аплодируют, не зная об отзывах, которые уже можно найти, если знать, как. Берни сказал мне, что всемогущий обзор New York Times достаточно хорош, за исключением комментариев насчет хореографии. Когда номер «The Jellicle Ball» практически остановил шоу из-за оваций, я задался вопросом, поменяется ли что-то в обзоре на следующий день.
Если забыть про «Growltiger» (зрителям, впрочем, понравилась эта фальшивая баллада), премьера прошла потрясающе. Я забыл обо всем и наслаждался происходящим, когда Скимблшенкс, кот, к которому я всегда испытывал нежные чувства, сорвал овации. Девушки Макавити Донна Кинг и Венди Эдмид в тот вечер завели каждого мужчину в зале, но кто был действительно потрясающим в тот вечер, так это Бетти Бакли. Когда она закончила петь, зрители поднялись как по команде. Отец обнял меня и сказал: «Я говорил тебе, Эндрю!» Затем сзади подбежал еще кто-то и сжал меня в объятиях.