– Я, – мой лепет был совершенно невразумительным, – да я… здесь…
– Сима, я что-то плохо слышу тебя, или у вас там что-то с телефоном? Кстати, а кто тот мужчина, который только что снял трубку?
– Это мой брат, – я почти верила в то, что говорю.
– Я почему-то так и думал, – сказал Клим. – почему-то мне именно так и казалось. Я никак не мог поверить, что ты вот так, ночью, сидишь у посторннего мужчины, и это после всего, что у нас с тобой было.
Я подавленно молчала, а Клим, подышав в трубку, справляясь с потоком нахлынувшей ярости, которую я ощущала на расстоянии, продолжал:
– Ну так вот, Сима, ты так неожиданно пропала, что я не знал, что и думать. Сдала квартиру Свете, с работы уволилась…
– Меня сократили.
– Ах, вот как, – тон его стал гораздо мягче. – Негодяи! Я с ними разберусь. Завтра же утром поедем туда вместе, и я им устрою.
– Я не могу завтра. Я нашла другую работу.
– Так быстро? – удивился Клим. – И где же ты работаешь?
Назвать контору Федора я не решилась, поэтому, не моргнув глазом назвала адрес ветеринарной поликлиники на Невском.
– Хорошо, я подъеду туда завтра. Во сколько у тебя обед?
– Нет, нет, нет, – запричитала я, – завтра не получится. Я завтра выезжаю по звонкам. Давай я сама позвоню.
– Во сколько? – требовательно спросил он.
– В пять. Нет, в шесть, – мне хотелось оттянуть время нашей встречи до второго пришествия.
– Буду сидеть у телефона. А где ты собираешься ночевать?
– Я сняла комнату. Здесь рядом. Меня брат проводит.
– Хорошо, – подытожил Клим. – До завтра. И помни, я очень волнуюсь за тебя. Пора кончать с этой неопределенностью. Хватит скитаться по дальним родственникам. У тебя есть я, и моя квартира – в полном твоем распоряжении. Что ты говоришь, Сима?
– Я ничего не говорю, – ответила я быстро, как нашкодившая школьница. – Я слушаю.
– Ты знаешь, – заговорил Клим неожиданно вкрадчиво и почти ласково, – я ведь догадался, зачем ты сдала квартиру. Глупенькая, тебе не нужно было прибегать к этим уловкам. Я твой. Обещай, что завтра же переедешь ко мне, и мы тут же оформим наши отношения. Договорились?
– Клим, – простонала я в отчаянии.
– Умничка, я все понял. Целую тебя. До завтра.
Потом я еще с минуту слушала гудки в телефонной трубке. Они были похожи на сигнал тревоги перед взрывом. Вот сейчас погудит еще ишарахнет так, что весь мир этот разлетится вдребезги. Я искренне надеялась, что так оно и будет, но секунды бежали, а вокруг ничего не происходило. Совсем ничего, если не считать, что просвет, который забрезжил на черном моем горизонте, снова затянулся грозовыми тучами, на этот раз, кажется окончательно.
Я положила трубку на стол. Федора нигде не было. С кухни потягивало сигаретным дымом, значит, он удалился, чтобы не мешать мне общаться с любимым женихом. Сидит, наверно, сейчас там и переваривает всю гнусность ситуации. Затащил в дом чужую невесту, полез целоваться, а тут и жених… Здорово, нечего сказать. А невеста все твердила «не хочу замуж, не хочу замуж», а теперь вон – отчитывается перед своим ненаглядным, встав по стойке смирно и поджав хвост.
Как все гадко вышло. Нужно было уйти сейчас же, и я стала обуваться. На моих туфлях шесть застежек – по три на каждой. Поэтому я не сумела быстро обуться и уйти. А когда застегнула пятую застежку, то прямо в туфлях прошла на кухню и села на стул.
– Ах да, тебя ведь надо проводить, – усмехнувшись, сказал Федор. – Я сейчас.
Тон у него был уже совсем другой. Официально веселый и отстраненный. Лучше бы он запустил в меня чашкой. Но, похоже, несмотря ни на что, ему этого совершенно не хотелось.
– Понимаешь, – начала было я.
– Не надо, – поморщился он, – я все понимаю. Я уже не маленький и давно живу на этом свете.
– Извини, – сказала я.
– Да нет, это ты меня извини. Затащил домой, полез целоваться!
В этот момент он, очевидно, припомнил то, о чем говорил, достаточно отчетливо, потому что лицо его на секунду озарилось последними отсветами проведенного вечера – и уже начало угасать, когда я, прорывая пелену сплошного тумана между нами, зависая где-то в космическом пространстве, на пороге небытия, сказала:
– А мне понравилось.
Наверно, такое чувство испытывают начинающие моржи, погружаясь в прорубь в тридцатиградусный мороз. У них так же отчаянно вытаращены глаза, зубы плотно сжаты, чтобы не стучали, и в голове только одна мысль: от того, что они собираются сделать, еще никто не умирал.
– А Климу понравилось бы? – бросил он через плечо, потому что уже надевал кроссовки, собираясь выдворить меня из своей жизни раз и навсегда.
То есть он не понял, какого мужества мне стоила последняя фраза. Может быть, есть женщины, которым сказать такое – все равно что высморкаться. Но я никогда больше не повторю этого грандиозного прыжка в космическую прорубь. Мне было стыдно теперь за свое признание, стыдно до слез. И как только я подумала об этом, в горле запершило, и слезы стали постепенно подкрадываться к уголкам глаз. Когда одна из них все-таки скатилась и повисла у меня на носу, он обернулся, то ли почувствовав увеличение влажности, то ли получив какой-то другой сигнал космического происхождения, и уставился прямо на нее.
– Ну, Серафима, не стоит все так…
И не договорил. Слезы закапали из моих глаз на линолеум в коридоре часто-часто. Я сама еще не поняла толком, что происходит, поэтому внимательно вместе с Федором наблюдала, как на полу образуется маленькая лужица.
Душа моя словно оказалась взаперти где-то в маленькой комнатке и тут же, страдая клаустрофобией, стала молотить в стены в поисках выхода. Она подняла там внутри такой визг и вой, который может устроить только девчонка-первоклассница, запертая сорванцами-сверстниками в чулане с крысами. Сейчас Федор откроет дверь, и вместе с черной как смоль ночью на меня навалятся злые духи – Клима, Верки, Светланы. Они схватят меня цепкими руками и поволокут в свой мир, из которого я вырвалась ошибкой. «Да как ты посмела? Тебе здесь не место!» – плыли в голове обрывки фраз. В общем, когда я спохватилась, то оказалось, что я, всхлипывая по десять раз кряду каждую секунду, сижу в комнате, в кресле, а Федор, примостившись на полу у моих ног, подталкивает стакан с водой, который я бессмысленно держу в руках, к моему рту.
«Я не хочу! Не хочу!» – твердила я, пока не почувствовала, что слезы принесли неимоверное облегчение и даже томную усладу моему сердцу и что никто не заставляет меня делать то, чего я не хочу, никто меня давно не гонит из этого теплого дома, а только настойчиво уговаривает «выпить водички» и не тереть лицо руками, чтобы не распухло завтра.
«Верю, верю!» – говорил теперь Федор на каждое мое «не хочу», а я, все еще жалобно всхлипывая, кивала ему головой.
– А о чем же ты раньше думала, Серафима? Когда он за тобой ухаживал, когда ты с ним целовалась, когда…
– Да я с ним и не целовалась ни разу! – прикрикнула я на него, чтобы он не вздумал продолжать свои «когда».
– Ты меня совсем за идиота держишь? – он нахмурился.
Но он был настоящим весельчаком, этот Федор, в любой ситуации, всегда, поэтому тут же развеселился и, хлопнув себя рукой по лбу, поставил мне диагноз:
– Я понял, кажется. Есть такое заболевание, когда человек, сам того не желая, врет всем подряд. Серафима, ты больна.
– Да правду я говорю! – возмущению моему не было предела.
– Помню, помню я твою правду. Ты говорила, что замуж не хочешь. Потом вытянулась по стойке смирно перед трубкой, говорящей голосом твоего жениха, и объявила меня своим братом. Да, кстати, ты ведь еще обманула его по поводу места своей работы. И назначила свидание завтра в шесть, хотя моя секретарша должна работать до семи. Серафима, ты авантюристка, – говорил он, окончательно развеселившись, – как же я сразу не догадался!
Федор от души хохотал и бил в ладоши, но, похоже, был весьма далек от мысли поднять меня из кресла и повернуть лицом к входной двери.
– Ты мне не веришь? – от удивления я перестала всхлипывать.
– Нет. Еще скажи, что вы с ним встречались в публичной библиотеке.
– Почему в библиотеке? Он меня по ресторанам возил, в театры, в ночной клуб один раз.
– И ни разу не напросился на чашечку кофе потом, да? И ни разу не привел домой показать коллекцию марок?
– У него нет коллекции марок, – глупо сказала я. – И ко мне он ни разу не заходил!
– Несмотря на то, что ты живешь, как я понял, одна?
– Да.
– А жениться при всем при этом хотел, да?
– Да.
– Тогда я ничего не понимаю, – Федор задумался. – Может, он больной?
– Да нет. Он такой здоровый, – я обвела руками вокруг себя. – Здоровенный даже. И крепкий, как стаффорд.
– Кто это?
– Американский стаффордширский терьер, – объяснила я.
– Ну да, мы же специалисты по животным, – продолжал он о чем-то размышлять. – Почему ты сказала ему, что я твой брат?
– Со страху.
– Но у вас ведь с ним ничего не было?
– Ну почему, было.
– Снова здорово! Так было или не было?
– А что ты имеешь в виду?
– А ты что?
– Ну ведь он мне предложение сделал. Значит, я должна…
– Ничего это не значит. Получается, я уже должен был бы быть женат на своей секретарше, если ей так захотелось. Так чего ты испугалась?
– Во-первых, что он будет кричать, ругаться. А во-вторых, что приедет сюда и заберет меня к себе.
– Как это заберет? Ты ведь не хочешь, если мне не изменяет память? Ты же не вещь.
– Он так просто не уедет, – сообщила я. – Он тут все разгромит.
– Откуда ты знаешь?
– Чувствую. Тон у него такой… злой, – я никак не могла найти подходящего слова. – Или нет, угрожающий.
– Ну что же, Серафима, давай по порядку. Обо всех своих несчастьях ты мне уже рассказала, давай теперь рассказывай еще об одном – Климе.
13
И я стала рассказывать. История была довольно короткая, потому что состояла только из нашего знакомства и однообразных скитаний по ресторанам. Каждый наш «выезд» был похож на другой, поэтому описывать их не имело смысла.