Отец Димитрий слишком хорошо знал своего упрямого друга, поэтому больше ничего говорить не стал. Обхватил Алису за талию и медленно поволок к лестнице. На узких ступеньках было не развернуться вдвоем, поэтому Алиса, держась за стены, шла впереди, а он страховал сзади. И только оказавшись на свежем воздухе, она почувствовала, как стальные тиски потихоньку расслабляются. Только вот кровь никак не хотела останавливаться. Алиса сунула руку в карман в поисках какой-нибудь салфетки, но там лежала лишь та, которой она вытирала кровь с разбитой губы Леона. Впрочем, выбирать не приходилось: машины слишком далеко, да и ключи от автомобиля Леона с запасом салфеток остались в кармане Леона. Прижав салфетку к носу, Алиса оперлась спиной о ближайшее дерево и закрыла глаза.
– Что у вас произошло? – услышала голос отца Димитрия.
– Это место на меня плохо влияет, – не открывая глаз, отозвалась Алиса.
– Я не про это, – отмахнулся священник. – Что произошло у вас с Леоном? Всего несколько дней назад вы готовы были стену лбом проломить, чтобы помочь ему, а он умудрился взять контроль над тьмой, чтобы не навредить вам. А сейчас вы гавкаете друг на друга, как соседские псы.
Алиса наконец открыла глаза, с раздражением посмотрела на священника.
– Просто иногда оказывается, что люди играют роль, а когда правда вылезает наружу, предпочитают сбросить маски.
Священник потер лицо ладонью, покачал головой.
– Алиса, маски и роли… их так легко осудить, но задумайтесь, зачем мы их надеваем, – произнес он, будто они были на проповеди. – Иногда это защита. От боли, от разочарования, от собственных страхов. Иногда – наше стремление быть лучше, пусть даже в этом есть доля притворства. Бог видит нас без масок, знает наши слабости, но дает нам шанс расти, преодолевая их. Люди ломаются не тогда, когда их уличают в фальши, а тогда, когда их перестают понимать. Тьма, с которой ежедневно сталкивается Леон, – не игрушка, не просто сила. Она лжет, искушает, извращает. И возможно, та стена, которую вы видите, – это не его настоящая суть, а отчаянная попытка справиться. Иногда это наш щит, за которым мы пытаемся найти себя. Бог дал нам друг друга, чтобы мы поддерживали, а не отталкивали.
Алиса отняла салфетку от носа, зло усмехнулась.
– Засуньте себе свои проповеди знаете куда, святой отец? Леон банально мне врал, потому что хотел от меня кое-что, на что я никогда не согласилась бы, если бы не влюбилась. – Алиса услышала себя со стороны, поморщилась. – Я не про секс, конечно.
– Вы про тьму. Я догадывался, что он нанял вас, потому что вы – идеальный приемник, – понял ее по-своему отец Димитрий. Алиса не собиралась открывать ему правду. Священник долгую минуту о чем-то размышлял, затем спросил: – Почему же вы не уходите теперь? Зачем остались?
– Потому что еще не пойман тот, кто убил мою подругу. Я больше не верю Леону, но не могу уйти, не отомстив, а он один не справится.
– Вы больше не верите Леону, но продолжаете его любить… – пробормотал отец Димитрий, чем заставил Алису зло сжать кулаки.
– Не придумывайте то, чего нет, – выплюнула она. – Да, я его любила. Он сделал все для того, чтобы такая дура, как я, повелась. Но это прошло. Знаете, смешно: чтобы влюбиться, надо много времени, а, чтобы начать ненавидеть, достаточно одной ночи.
– Вы просто злитесь на него, – склонил голову отец Димитрий.
– Думайте, как хотите. Я не собираюсь вас убеждать.
– Не делайте поспешных выводов, Алиса. Ни о других людях, ни о собственных чувствах. Сейчас в вас говорят злость и обида, но, когда они пройдут, вы поймете, что на самом деле стоит за вашими словами.
– Я и так знаю, что стоит за моими словами. Вот скажите мне, если ваш Бог так милостив, как о нем говорят, почему он не любит всех своих детей одинаково? Почему одним достается все: богатство, слава, любовь – а другие вынуждены ежедневно прогрызать себе дорогу зубами, рискуя сломать челюсть? Ладно, богатство, у кого-то предки постарались и заработали, но любовь? Почему кого-то любят, а к кому-то относятся как к вещи? Разве не все люди одинаково заслуживают того, чтобы их любили?
– Бог действительно милостив, но Он не обещал, что наша дорога будет легкой, – ответил священник. – Он учит нас не тому, как получить все сразу, а тому, как оставаться человеком, даже когда этого у нас нет. – Отец Димитрий на мгновение замолчал, будто подбирая слова. – Если кто-то относится к тебе, как к вещи, – это не твоя вина. Это его выбор. Вы спрашиваете, Алиса, почему одним все, а другим ничего? Может, потому что одним достаточно испытания богатством, а другим – отсутствием любви. Но Бог не забывает своих детей. Иногда нам кажется, что мы никому не нужны. Но это не значит, что мы действительно одни. Господь дает нам испытания, чтобы научить нас разным вещам.
– Чему ваш Господь хотел научить конкретно меня? – раздраженно поинтересовалась Алиса. – Меня родила семнадцатилетняя школьница, которая то ли побоялась, то ли ей не дали сделать аборт. Которая моим рождением поломала жизнь и себе, и мне. Она никогда меня не любила и сдала в интернат, когда мне было восемь. Забрала обратно, когда мне исполнилось семнадцать и я могла работать и помогать ей. Я шесть лет пашу как проклятая. Кирпичи таскаю, посуду мою, пиццу развожу. Жизнью рискую, чтобы помогать ей. Чтобы заслужить наконец ее любовь! А она даже не помнит, как зовут мою лучшую подругу. Не знает, что я никогда в жизни не носила шапки, дарит мне их на Новый год. А потом я встречаю человека, который заставляет меня поверить, что я нужна ему. Тщательно отыгрывает свою роль, заставляя меня влюбиться в него. Медленно, шаг за шагом, чтобы я поверила и не сорвалась, как приручают бездомного кота. И все для того, чтобы в нужный момент отдать меня Падальщикам вместо себя. – Алиса видела шок на лице отца Димитрия. Должно быть, в его святую голову не приходила даже мысль, что Леон может быть способен на такую подлость. Что ж, пусть знает. – Скажите, чему меня хотел научить ваш Господь?
– Думаю, Он хотел научить вас любить себя, Алиса, – произнес отец Димитрий, справившись с эмоциями. – Из всего, что вы мне рассказали, я вижу главное: вы сами себя не любите. Вы считаете свое рождение ошибкой. Люди приходят в этот мир с разными целями. И не всегда их рождение ознаменовывается бесконечной любовью и нежностью. Их бросают матери, иногда прямо в роддоме. Иногда в мусорный бак. Но для каждого человека его рождение – чудо, его жизнь – бесценный дар. Так уж заведено, то ли природой, то ли Богом. Вы же будто считаете себя неполноценной без чужой любви. Ищете снаружи доказательства того, что живете не зря, а должны искать в себе. Неважно, любит ли вас мать, любит ли вас Леон, вы удивительны сами по себе. И только вы знаете, чего заслуживаете на самом деле. Я бы сказал, что Бог вас любит, но, думаю, для вас это не аргумент.
Алиса хмыкнула, ничего не говоря.
– Полюбите в первую очередь себя. Вы – самое дорогое, что у вас есть.
Алиса снова промолчала. Понимала, что ей нужно время, чтобы задуматься над словами священника. Раннее утро в мрачном зимнем лесу рядом с проклятой церковью – не лучшее для этого место.
– Как-то не очень вяжутся ваши слова с библейской мудростью «возлюби ближнего своего», – только и сказала она.
– «Как самого себя», – добавил отец Димитрий. – Так звучит эта фраза полностью. Евангелие от Матфея. И предполагает она, что себя вы уже любите, Алиса. Быть может, вам будет ближе мудрость не библейская, а самолетная? Сначала маску себе, потом – другим.
Алиса не сдержала усмешку, бросила взгляд на скрывающееся за деревьями здание.
– Знаете, в церкви я была уже дважды, а вот на самолете ни разу не летала.
Отец Димитрий улыбнулся в ответ, затем вздохнул, поддерживая закрытие сложной темы:
– Пойдемте к машинам? Неизвестно, сколько Леон пробудет внутри, а здесь холодно.
Алиса кивнула, сунула салфетку в карман и направилась следом за священником.
***
Когда шаги Димы и Алисы стихли, Леон впервые со вчерашнего утра позволил себе выдохнуть. Он даже не предполагал, сколько моральных сил требует от него присутствие Алисы. Понимал, что ведет себя с ней как последняя сволочь, но по-другому было нельзя. Он и так причинил ей слишком много боли, не хотел добавлять еще. Ему осталось несколько дней. Семь-восемь, десять максимум. И после этого он умрет. Нет больше иного выхода, Падальщики придут за ним. Он умрет, а Алиса останется жить. И либо она в этот момент будет ненавидеть его, может быть, его смерть даже принесет ей облегчение. Либо она еще несколько лет, а то и всю жизнь, будет страдать от того, что тот, кого она любила, кто любил ее, погиб, и она ничем не смогла помочь. Леон хотел, чтобы она осталась с первым вариантом. Да, сейчас ей будет больно, дней семь-восемь, максимум десять, но что такое десять дней по сравнению со всей оставшейся жизнью?
А в том, что Алиса простит его, если он расскажет ей правду, Леон не сомневался. Если расскажет, что не хотел влюбляться в нее, что вообще не думал, что в нем еще могут возникнуть какие-то чувства, она простит. Потому что больше всего на свете Алиса нуждается в любви, и, если он даст ее ей, она забудет обо всех его первоначальных планах.
Говорить ей все эти мерзкие вещи, что он говорил, было сложно. Делать вид, что она ему безразлична, еще сложнее. Вести себя так, как он вел, почти невозможно. Потому что в последний раз он вытворял такие вещи, когда ему было восемнадцать. Когда он еще не был знаком с тьмой, был человеком. И Леон отпустил поводок. Оказывается, тот восемнадцатилетний безбашенный пацан все еще жил в нем. Был задавлен тьмой и опытом прожитых лет, но не умер тогда, под тем деревом. Это он легко мог давить старушек на тротуаре, не переживать из-за того, что обидел близких, и делать вид, что девушка, в которую он влюблен, его раздражает. За тринадцать прошедших лет Леон сильно повзрослел, и тот пацан был ему противен, но сейчас приходилось прятаться за его спиной.