Сразу после одобрения законопроекта палатой представителей – это одобрение было получено таким способом, что никому ничего не было известно, пока законопроект не был одобрен – журналисты закатили свою обычную истерику, которую они обычно закатывают, по поводу свободы прессы и вмешательства в их профессиональную деятельность. В результате все инициаторы принятия закона попрятались кто куда, и закон решили спешным образом подправить, чтобы исключить представителей прессы из сферы его влияния и любой ценой сохранить им свободу словоизъявления. Исходный закон перекроили и передали нам на рассмотрение.
Такова история внесения поправок в этот закон. Я полагаю, что благодаря поправкам, он стал неизмеримо лучше, хотя, конечно, как будет продемонстрировано во второй половине дня сенатором Бронсоном Каттингом, язык, которым написаны поправки, весьма далек от совершенства и местами лишен смысла, но, возможно, именно поэтому новый закон и неизмеримо лучше, чем старый.
Давайте рассмотрим законопроект в том виде, в каком он был нам представлен. При таком рассмотрении я выступаю за академический подход. Я считаю, что не надо плодить ненужные преступления… Перед нами законопроект, направленный против вполне конкретного правонарушения. Для этого он плохо приспособлен и никогда не будет использован по назначению. Будучи уголовным законом, предусматривающим суровое наказание, он будет мирно покоиться в своде законов до тех пор, пока – в далеком будущем, когда его истинное предназначение будет забыто – он не будет использован совершенно для других целей, для которых не был предназначен, и тем самым может нанести непоправимый ущерб.
Такое всегда случается с законами, принятыми для наказания за какое-то специфическое преступление в прошлом. В законопроекте говорится, что «тот, кто, состоя на правительственной службе, получит от другого лица или иным способом обретет доступ к любому официальному дипломатическому коду», будет признан виновным в совершении преступления. Трактуя эту фразу буквально, можно сказать, что человек виновен просто потому, что получил что-то от другого человека… Получается, что в наши времена любой, кто получает что-то от другого человека, должен быть заслуженно наказан, если он это «что-то» получил. Основная трудность здесь состоит в том, что мы можем стремимся к этому, но мало кому удастся добиться успеха.
В законопроекте сказано: «… если подразумевается, что они были изготовлены с использованием такого кода». Таким образом, он содержит положение, выведенное в порядке логического рассуждения. По моему мнению, такому положению не место в уголовном законодательстве.
Предлагаемый законопроект написан для конкретного и специфического прецедента. Законы подобного рода всегда носят сомнительный характер. Я согласен, что иногда они необходимы; меня не интересует человек, к которому пытаются применить эту меру, но учтите, что мы не просто применяем к нему эту меру, мы еще применяем ее ко всем, от кого он что-нибудь получает… Мы разрушаем основополагающие принципы, которые в этой стране должны сохраняться в целости и неприкосновенности».
Республиканец Артур Робинсон в своем выступлении сказал: «Ради объективности я сделал все, чтобы на слушания был приглашен мистер Ярдли, но мне в этом было отказано». Робинсон добавил, что, по словам Ярдли, он проявил желание встретиться с Халлом, но тот не захотел встречаться. Не смог Робинсон и прояснить ситуацию, когда попытался связаться с «компетентными людьми в правительстве». Потом он высказал мнение, что причины внесения поправок в закон заключаются в стремлении правительственных чиновников использовать его для целей, не имеющих никакого отношения к Ярдли.
Робинсон зачитал телеграмму, которую по его просьбе прислал Ярдли. В ней излагались причины написания «Американского Черного кабинета». Главная состояла в желании способствовать совершенствованию американских правительственных кодов. В заключение в телеграмме Ярдли говорилось: «Опасения американского правительства в отношении рукописи, оказавшийся в его распоряжении, связаны, по моему мнению, с сенсационными слухами, разжигаемыми в Нью-Йорке. Простого читателя эта рукопись попросту усыпит. Для меня не имеет значения, будет ли она опубликована. На самом деле, я сейчас слишком занят в моей лаборатории экспериментами по приготовлению невидимых чернил для взрослых и детей, чтобы они могли обмениваться тайный посланиями, и мне больше ни до чего нет дела».
Робинсон продолжил: «Для принятия этого законопроекта, ограничивающего свободу слова, не было выдвинуто никаких оснований… Из-за него ни один конгрессмен не осмелится опубликовать важную информацию, которой обладает… Даже если речь будет идти о спасении нации, которая подвергается опасности, ничего напечатать про это будет нельзя из-за данного позорного закона, и ни одна газета не сможет этого сделать, не рискуя нарушить данный закон».
Потом слово взял демократ Томас Коннелли: «Что не так с этим законопроектом? Покажите мне сенатора, который одобряет воровство частной переписки? Если таковой имеется, пусть он встанет. Сенаторов, которые возмущаются, если кто-то украдет корову, и хотят посадить его в тюрьму, кажется, забавляет мысль о том, что человек может украсть государственный документ, продать его за деньги репортерам, и это будет считаться актом патриотизма и гражданского мужества. Я так не считаю».
Республиканец Симеон Фесе спросил: «А почему не исключить из законопроекта фразу «если подразумевается, что они были изготовлены с использованием такого кода»?» Ему ответил Коннелли: «Если мы исключим эту фразу, то правительству придется доказывать, что он использовал подлинный код, и для доказательства надо будет предъявить код, но ведь это как раз именно то, что мы пытаемся предотвратить. Будет рассекречен наш собственный или иностранный код».
Дебаты в сенате продолжались еще несколько часов, после чего состоялось голосование, и законопроект был одобрен большинством голосов. Правда, вариант, одобренный сенатом, несколько отличался от того, который приняла палата представителей. Была подправлена грамматика, внесены еще несколько незначительных изменений.
8 июня 1933 года скорректированный и одобренный сенатом вариант законопроекта был рассмотрен палатой представителей. На состоявшемся заседании демократ Эммануэль Селлер впервые рассказал собравшимся о том, что Ярдли «собирается напечатать еще одну книгу с остальными дешифрованными депешами, и в государственном департаменте опасаются, что на предстоящей международной лондонской конференции по экономическим вопросам публикация этой книги может поставить в очень затруднительное положение наше правительство, поскольку в ней могут вполне оказаться японские дешифровки, унизительные по своему содержанию для японцев, с которыми мы через несколько недель будем сидеть за одним столом переговоров».
Республиканец Джеймс Мотт спросил: «В чем состоит разница между предлагаемым законопроектом и действующим законом? Иными словами, разве предлагаемый запрет в нем уже не содержится?». Демократ Джеймс Руффин ответил Мотту, что «по этому поводу есть сомнения, и поэтому необходимо расширить сферу применимости действующего закона, чтобы он включал в себя все необходимые правовые нормы».
В итоге палата представителей одобрила законопроект. 10 июня 1933 года его подписал президент США Рузвельт, и он вступил в действие в качестве закона.
А тем временем Ярдли получил несколько десятков писем, в которых задавался один вопрос. Почему он не отстаивает свою позицию в конгрессе? В мае 1933 года Ярдли написал по этому поводу статью для журнала «Космополитен», которую в разговоре с Баем назвал сногсшибательной. Ярдли также выразил надежду, что Бай отредактирует статью. Например, заменит словосочетание «темноглазый дипломат» на «дипломат с непроницаемым лицом», или на «дипломат с миндалевидными глазами», или на что-то еще по своему собственному усмотрению. Но Бай, прочитав статью, сказал, что Ярдли «зашел в ней слишком далеко». На это Ярдли ответил, что «готов сбавить тон», но следует поторопиться, поскольку статья быстро потеряет актуальность и перестанет представлять коммерческий интерес.
Несколько недель спустя Бай сообщил Ярдли плохие известия: «Мой юрист, тот же самый, который не советовал мне связываться с «Американским Черным кабинетом», сказал, что нас с Вами и журнал ждут большие неприятности, если статья будет напечатана. Он порекомендовал дождаться принятия законопроекта. В «Космополитен» не желают даже рассматривать вопрос о публикации статьи, пока не получат на нее заключение юриста. Вся эта затея теперь мне кажется слишком опасной. Но не так страшна опасность, как потеря уважения со стороны общественности. До сих пор Ваша позиция была превосходной. Вам необязательно быть гордым как махараджа. Все уже и так уверены, что Вам море по колено. Но я не хочу, чтобы все еще думали, что Вы дразните наши конституционные органы».
Ярдли расстроился. Он сказал, что «Американский Черный кабинет» никогда бы не был бы опубликован, если бы Бай прислушивался к советам своего юриста. А статью для «Космополитена» Ярдли попросил Бая вернуть, чтобы сохранить ее для потомков, которые захотят ее прочесть.
Таким образом, американское правительство заблокировало публикацию «Дипломатических секретов Японии». Ни Ярдли, ни Бай, ни «Макмиллан» не обратились с просьбой вернуть им конфискованную рукопись этой книги, и она была сдана в государственный архив. Издательство «Боббс и Меррилл», опасаясь, что будет конфискован недавно допечатанный тираж «Американского Черного кабинета» в четыре с половиной тысячи экземпляров, попросило у государственного департамента разрешения на продажу этой книги. Тогдашний государственный секретарь Уильям Филипс ответил, что пока не ясно, касается ли недавно принятый закон «О защите государственных документов» материалов, опубликованных до его вступления в силу, и вообще обладает ли государственный департамент необходимыми полномочиями, чтобы разрешать или запрещать продажу каких-либо печатных материалов.