ыл освобожден 7 февраля того же года из пермского лагеря ВС-389/35 («Пермь-5») с уведомлением ООН о факте освобождения.
Макаров родился в 1955 году в Москве в семье, которая в дореволюционные времена была крупной купеческой. Дед Макарова носил сан священника в Брянской области, его расстреляли в 1937 году. В КГБ Макаров попал после службы в армии. В отличие от большинства его коллег, ему не было сделано какого-то специального предложения поступить на службу в КГБ. Наоборот, он сам нашел сотрудника Особого отдела и рассказал ему о своем заветном желании стать разведчиком. После тщательной проверки Макаров был допущен к экзаменам в Высшую школу КГБ и в 1975 году зачислен на первый курс.
Согласно диплому специальность Макарова называлась «юрист-правовед со знанием греческого языка». Он действительно получил квалификацию юриста-правоведа, но его основной специальностью была работа с агентурой, хоть она, естественно, ни в каком дипломе официально не значилась.
Однако непосредственно с агентурой Макарову работать так и не пришлось. После окончания учебы он пришел в Шестнадцатое (дешифровальное) управление КГБ в качестве переводчика с греческого языка. Впоследствии Макаров узнал, что руководство просто сочло нецелесообразным использовать его в агентурной работе. Сыграл свою роль тот факт, что у Макарова, в отличие от большинства его коллег, не было полезных знакомств или влиятельных покровителей. Поэтому он и получил назначение, которое считалось менее престижным. Что же случилось потом? Слово самому Макарову для объяснения причин произошедшего:
«В начале 1980-х годов у меня начало созревать убеждение, что я служу преступному режиму. Я решил с этим режимом порвать. Вся эта деятельность по взлому иностранных дипломатических шифров является совершенно незаконной. Следовательно, ее нельзя рассматривать как строго охраняемый секрет. Это нарушение обязательств советской стороны, в частности, Венской конвенции о дипломатических сношениях. Дипломатический шифр неприкосновенен, другое государство не имеет права пытаться его вскрыть. Кроме того, имеется иммунитет зданий дипломатических представительств. Поэтому, даже с позиций существующего советского законодательства, мое осуждение незаконно. Я принял решение проинформировать западную сторону о подобной деятельности КГБ».
Однако Макаров запамятовал, что «западная сторона» была прекрасно осведомлена о «подобной деятельности», поскольку сама ею активно занималась. Да и созревание убеждения в том, что он служил «преступному режиму», подозрительно совпало по времени с получением непрестижного назначения.
Итак, в 1982 году Макаров захотел порвать с КГБ и выдать его секреты. Он решил действовать через одного своего знакомого, который занимался валютными махинациями на черном рынке и контактировал с западными немцами. Макаров записал текст послания немцам, чтобы знакомый припрятал его у себя в надежном месте, выучил, а затем уничтожил как ненужную улику. Успел знакомый Макарова сделать только первое– припрятать, так как вскоре его арестовала милиция за занятие фарцовкой. Бумага, составленная Макаровым, пять лет пролежала в тайнике отсиживавшего свой срок заключения фарцовщика. В ней излагался открытый текст одной из шифртелеграмм западногерманского посольства в Праге. Таким образом, реально Макаров никому никакой информации не передал, никаких контактов его с западными шпионскими спецслужбами зафиксировано не было.
Знакомый Макарова отбыл почти весь срок, его перевели на «химию». И тут он вдруг сообщил властям о припрятанной бумаге. Возможно, что ему угрожали новым сроком, и он решил откупиться, сдав «вражеского шпиона». К этому времени Макарова из КГБ уже уволили по состоянию здоровья. По служебному несоответствию его выгнать не смогли: Макаров не пил, не задерживался милицией, на работу не опаздывал. Да и формулировки типа «уволен по служебному несоответствию» его руководство не любило, предпочитая увольнение неугодных «по состоянию здоровья». Поскольку придраться к здоровью Макарова было трудно, решили использовать психиатрию, где не было точных и четких научных критериев.
Во время медицинского освидетельствования в центральной поликлинике КГБ, которому раз в год подвергались все комитетские сотрудники, Макарова стали уговаривать лечь на обследование. Он наотрез отказался. Через пару-тройку дней после визита в поликлинику несколько здоровенных молодцов в белых халатах схватили Макарова и засунули в санитарную машину. Его отвезли в Московскую психиатрическую больницу номер 15 и поместили в ее 13-е мужское отделение, которое было «домашней» психлечебницей для чекистов. Персонал этого отделения руководству 15-й больницы не подчинялся, а назначался с санкции центральной поликлиники КГБ. По интенсивности наблюдения за подопечными комитетская «домашняя психушка» не уступала даже знаменитой Лефортовской тюрьме КГБ. При поступлении в больницу (примерно в 3 часа дня) Макарову сделали инъекцию, а в 11 вечера он почувствовал, что умирает.
Но Макаров не умер, а спустя некоторое время, пройдя интенсивный курс лечения, был осужден и отправлен отбывать тюремное наказание в лагерь «Пермь-5». Это был суровый лагерь среди лесов, окружала его двойная ограда с колючей проволокой, вышками, собаками, вооруженной охраной. Прибывших туда для отбытия срока наказания размещали в бараках сначала по десять-пятнадцать, а потом – по шесть-семь человек. Побудка в 6-30, поверка – в 7-00, завтрак – в 7-30, работа – с 8-00 до 17–00 с получасовым перерывом на обед, в 22–30 – отбой, и так все пять лет. Макаров сначала работал в зоне грузчиком, потом – за швейной машинкой, затем стал фрезеровщиком. Свободное время он проводил, читая книги из тюремной библиотеки и религиозную литературу, которую ему передавал диссидент Александр Голдович. Благодаря Голдовичу Макаров приобщился к религии.
После освобождения из лагеря Макаров дал несколько газетных интервью, в которых поделился откровениями о КГБ вообще и о 16-м управлении в частности. Затем он эмигрировал в Англию, где устроился на работу садовником и стал получать небольшую пенсию от английского правительства. Пенсия стала свидетельством признания заслуг Макарова в качестве английского шпиона.
Перебравшись в Англию, Макаров остался весьма недоволен оказанным ему там приемом. Он три раза объявлял голодовку, требуя от английского правительства увеличения денежных выплат. В январе и декабре 2004 года, а также в марте 2007 года Макаров целыми днями сидел в кресле на одной из центральных лондонских улицах, попивал чай из термоса, а за его спиной висела табличка «Голодовка» и лозунг «Я протестую против нарушения своих прав».
Следует отметить, что, голодая в 2004 году, Макаров сумел кое-чего добиться: английское правительство постановило выплатить ему единовременно 65 тысяч фунтов. На эти деньги Макаров купил себе дом на севере Англии.
Во время последней своей голодовки, чтобы придать больший вес своим требованиям, Макаров заявил журналистам, что его жизнь находится под угрозой. По словам Макарова, после смерти Литвиненко[52] именно он стал главной мишенью возмездия со стороны российских спецслужб.
Эпилог
Насколько АНБ сумело сделать для себя полезные выводы из истории со Сноуденом, покажет будущее. Пока же главный урок для АНБ виделся в том, что оно само сделало себя уязвимым для разоблачителей. Слишком многое в АНБ засекречивалось на самом высоком уровне. Господствовавший постулат о том, что любые сведения, которые могли бы оказаться полезными врагу, необходимо было засекречивать, заставлял секретить практически все. В результате и АНБ, и надзиравшие за ним политики и судьи так и не смогли вразумительно объяснить широкой общественности в США, зачем АНБ занималось тем, о чем рассказал Сноуден, и на каком основании.
И не следовало АНБ так сильно зацикливаться на проблеме терроризма. Его постоянные ссылки на террористическую атаку 11 сентября 2001 года в оправдание любых своих операций от слишком частого употребления перестали звучать убедительно и вместо этого вызывали вопросы, на которые в АНБ затруднялись откровенно и четко ответить. В самом деле, сколько террористов удалось поймать благодаря накопленным метаданным о телефонных звонках? Вместо уклончивых ответов на подобные вопросы АНБ лучше было побольше рассказать о прошлых успешных разведывательных операциях, чтобы заручиться общественной поддержкой при проведении будущих.
АНБ оказалось на удивление неспособным справиться с диссидентами в своих собственных рядах. Разведывательные агентства должны были в совершенстве знать, как лучше всего следовало обращаться с людьми. Разведчики вербовали агентов и управляли ими. Значит, можно было продемонстрировать свои способности и в управлении собственным персоналом. Если возникшую проблему не удавалось решить, проблемного сотрудника надо было спокойно перевести на другую работу.
Диссидентов из рядов сотрудников АНБ, которые публично отстаивали свои взгляды, вовсе необязательно было автоматически зачислять в ряды уголовных преступников и пытаться посадить в тюрьму. Известно, что некоторые такие диссиденты по своей воле завершили свою карьеру в разведке, просто получив дисциплинарные взыскания. Другие спятили, став пациентами психиатрических клиник. Подход к инакомыслящим в АНБ надо было задолго до Сноудена сделать более гибким и компромиссным, чтобы у сотрудников не создавалось ложное впечатление, что за инакомыслие там подвергали самому суровому преследованию.
Проблему не следовало сводить к недостаточно продуманным мерам обеспечения безопасности в АНБ в целом или к изъянам в характере отдельных сотрудников. Она была значительно шире: АНБ при любых условиях должно было заручиться такой лояльностью своего персонала, которая не позволяла ему предавать государственные интересы.
Разоблачения Сноудена получили безоговорочно отрицательную оценку со стороны официальных лиц в Вашингтоне и Лондоне. Начальник разведывательного управления министерства обороны США Майкл Флинн заявил, что своими разоблачениями Сноуден нанес министерству обороны серьезный ущерб. Директор национальной разведки США Джеймс Клеппер сказал, что Сноуден поставил под удар жизни сотрудников американской разведки и их агентов, а также дипломатов и простых граждан. Директор ЦПС Давид Оманд охарактеризовал вред, причиненный безопасности Англии, как огромный, а начальник «МИ-5» назвал разоблачения Сноудена настоящим «подарком» террористам.