– Вот еще один дом, – сказала Мадлен, ожидая услышать с заднего сиденья обычное «едем дальше».
Но было тихо.
Она обернулась и увидела, что Энджела и Лины уже нет в машине; они стояли перед домом, с интересом разглядывая его.
Открыв дверцу, Мадлен выбралась из машины и подошла к ним.
– Фрэнсису наверняка понравился бы этот дом, – сказала Лина.
Мадлен вопросительно взглянула на Энджела.
– Никогда не думал, что когда-нибудь буду жить в бревенчатом доме, – после минутного молчания сообщил Энджел.
Она извиняюще улыбнулась.
– Понимаю, это не совсем твой стиль.
Он одарил ее быстрой белозубой улыбкой, которая всегда так сильно действовала на Мадлен.
– Мало ли что можно назвать моим стилем. Это не важно. Я, например, раньше никогда не ездил в «вольво», выбирая себе дом... – Энджел пожал плечами, деланно сокрушаясь.
Мадлен против воли рассмеялась.
– Ну что же, может, зайдем?
Они все вместе пошли по аккуратной дорожке к дому. Энджел неожиданно споткнулся и едва не упал, однако Мадлен не раздумывая инстинктивно обхватила его за талию и прижала к себе.
С мгновенным опозданием она затем сообразила, что обнимает Энджела. Очень медленно Мадлен повернула голову и встретилась с ним взглядом. Так они простояли, казалось^ целую вечность, и никто не произносил ни единого слова.
– Надо бы хоть спасибо тебе сказать, – произнес наконец, Энджел.
Мадлен почувствовала некоторое разочарование от его слов хотя я не вполне понимаю, чем именно она разочарована.
– Не стоит, – ответила она.
– Ты не права, – Энджел смотрел Мадлен в глаза так пристально, что ей и самой стало интересно: что же такое он там увидел? – Я понял, что всегда нужно благодарить людей.
Мадлен протянула руку и отвела прядь волос, упавшую Энджелу на глаза. И только потом сообразила, что сделала это, потому что звук его голоса напомнил ей голос Фрэнсиса. В такой ситуации Фрэнсис непременно сказал бы что-то подобное. Подумав об этом, Мадлен ощутила приступ одиночества.
– Он бы гордился тобой, услышав эти твои слова. Энджел не спросил, кого Мадлен имеет в виду. Усмехнувшись, он посмотрел на нее.
– Это потому, что я сейчас стою рядом с девушкой его мечты?
Мадлен сразу заметила перемену в его взгляде – он перестал быть мягким, как у Фрэнсиса. Зато теперь перед ней стоял прежний Энджел – грубоватый, прямой и «заинтересованный», явно заинтересованный. Сердце Мадлен забилось чаще. Она почувствовала себя так, словно ей вновь стало шестнадцать, и она в объятиях парня, которого страстно любит.
Она попыталась сказать себе, что не стоит обращать на это внимания, ведь Энджел однажды уже разбил ей сердце, чего теперь можно от него ждать. Но было уже слишком поздно. И Мадлен по-настоящему испугалась.
– Нет, не поэтому. Просто ты сильно изменился, Энджел, а мы оба знаем, как непросто меняются люди.
Он рассмеялся и отстранился от нее. Они вновь пошли по направлению к бревенчатому дому, и на полпути Энджел как бы невзначай взял Мадлен за руку.
На следующее утро, придя на работу, Мадлен обнаружила, что все подъезды к клинике забиты микроавтобусами, в каких разъезжают телевизионные съемочные группы. Репортеры налетели на тихий госпиталь, как голодные гиены. Они ослепляли фотовспышками всякого, кто поднимался по центральной лестнице. Каждого норовили забросать вопросами.
Продираясь сквозь толпу, Мадлен, приходя все в большее раздражение, постоянно повторяла:
– Никаких комментариев!
Добравшись наконец до своего кабинета, она увидела поджидающих ее там Сарандона и Алленфорда.
Вздохнув, Мадлен бросила на спинку дивана свое замшевое пальто.
– Энджел предполагал, что так и будет. Вчера, перед самой выпиской, его случайно увидела одна женщина.
– Должно быть, та самая, которую я видел в «Крутом дубле», – спокойно предположил Сарандон, делая очередной глоток кофе.
– Как Энджел предполагал действовать? – поинтересовался доктор Алленфорд.
– Пусть состоится встреча с представителями прессы, на которой будет подтвержден факт его операции на сердце. Чтобы вы лично подтвердили: операция прошла успешно, и он в положенный срок выписан из клиники. Но больше никаких комментариев.
– Этого газетчикам надолго не хватит.
Мадлен по голосу почувствовала, что Крис весь натянут, как струна, и она понимала его чувства. Хирургу хотелось, чтобы о его работе и его знаменитом пациенте узнал весь мир.
– Это верно, – согласилась она. – Надолго не хватит. Но такая тактика даст Энджелу столь необходимую отсрочку.
– Хорошо. – Крис поднялся со своего места, и Сарандон последовал его примеру. – Пойдемте... все вместе.
Втроем они вышли из кабинета, прошли по коридору, завернули за угол и оказались в отделении послеоперационной реабилитации. Крис шел посредине, слева от него шагал Сарандон, а справа Мадлен.
Пройдя на улицу через центральные двери, они сошли по ступеням и направились к автомобильной стоянке.
Крис объявил:
– Я намерен сделать сообщение, касающееся Энджела Демарко.
– Эй, обождите секундочку! – крикнул кто-то из толпы.
Наперерез врачам бросились фотокорреспонденты, репортеры, операторы: те сразу оказались в плотном кольце. В лицо Крису направили сразу несколько микрофонов.
Вид у Алленфорда был совершенно невозмутимый.
– Мистер Анжело Демарко в недавнем прошлом был пациентом нашей клиники. После того как с ним случился сердечный приступ в Орегоне, о чем сообщали средства массовой информации, его переправили сюда, в нашу больницу, где ему была сделана операция на сердце. Операция прошла успешно, и мистер Демарко своевременно выписан из клиники.
– Обнаружен ли у него вирус СПИДа? – крикнул один из репортеров.
– Нет, не обнаружен.
– Когда состоялась операция? – выкрикнул другой газетчик.
– К сожалению, не могу назвать точную дату, – спокойно ответил Крис.
– Почему вы скрываете время операции? Крис холодно кивнул.
– Я благодарю всех вас за внимание.
Засверкали фотовспышки, защелкали камеры, из толпы по-прежнему раздавались вопросы.
Но пресс-конференция завершилась.
Было раннее утро. Занятия еще не начались, поэтому в школе было очень тихо. Обрывки желтоватых облаков скользили над верхушками деревьев. Первые лучи солнца освещали скамейки на стадионе. Ступни Лины утопали в мокрой траве, мягкий дерн пружинил под ногами. Ее так и подмывало оставить свои отпечатки на футбольном поле, чтобы все видели: она была тут.
Еще не поднявшись на холм, Лина услышала громкие голоса мальчишек. Они доносились оттуда, где лежало поваленное дерево, ветерок донес оттуда же легкий запах марихуаны.
Лине не терпелось увидеть своих приятелей, и оставшиеся метры она преодолела вприпрыжку. Как ей хотелось вновь почувствовать себя частью этой дружной компании.
Все они сгрудились на обычном месте, передавая термос в одну сторону, а косячок – в другую. Те, кто не курил травку, дымили обычными сигаретами.
Лина нахмурилась, почувствовав внезапное разочарование. Вчера вечером Энджел – ее отец – беседовал с ней как раз о таких вещах, как травка, спиртное, сигареты.
Об этом с Линой разговаривали тысячи раз и до этого, но вчерашний разговор – совсем другое дело. Прежде всего Энджел был ее отец, а Лине хотелось, чтобы он любил ее. Однако самым важным было то, что отец понимал ее лучше, чем кто-либо другой из взрослых. Вчера вечером, когда они сидели на крыльце и болтали, прислушиваясь к тому, что делает Мадлен на кухне, Лина заглянула в зеленые глаза Энджела, и у нее возникло ощущение, словно она смотрится в зеркало. Он оказался первым из известных ей взрослых, который помнил, каково это – быть ребенком.
Когда Лина сказала ему об этом, отец рассмеялся и заметил, что это, должно быть, оттого, что он так и не сумел вырасти, сделаться по-настоящему взрослым человеком. Но позднее, между беззаботной болтовней и шуточками, Энджел вдруг стал серьезным. Когда Лина вытащила сигарету из пачки и принялась закуривать, Энджел схватил ее за руку и так долго всматривался в ее лицо, что Лина даже испугалась. Потом он сказал:
– Прежде всего я запрещаю тебе курить рядом со мной. Это из-за недавней операции. Но важнее то, что курение – это занятие для идиотов. А ты, мне кажется, на идиотку не похожа.
Из-за его слов она сразу почувствовала себя маленькой и глупой. Она невнятно пробормотала что-то и убрала сигарету. После чего повисла долгая пауза. Приближалась ночь, мелкий дождик тихо моросил, блестя на кронах деревьев. Откуда-то из своего укрытия вылетел белый мотылек и принялся кружить вокруг лампы, стоявшей на крыльце.
Наконец Энджел заговорил вновь. Лина чувствовала, что он долго обдумывал свои слова, прежде чем снова заговорить.
– Видишь ли, Ангелина, дело в том, что я бывший алкоголик. И кроме того, употреблял наркотики и еще... Вообще занимался Бог знает чем. Мне отлично известно, какие именно причины заставляют человека опускаться до такого уровня. Я знаю, как жизнь иногда толкает человека в самый омут, где он надеется увидеть хоть какой-то проблеск света и надежды. Пусть даже за это приходится платить очень дорогой ценой, а длится удовольствие не дольше вечера. – Энджел повернулся к Лине лицом, и она увидела, как он расстроен. – Я поломал всю свою жизнь именно наркотиками и выпивкой, и потому мне очень не хочется, чтобы ты шла в этом по моим стопам. Пожалуйста, остановись. Иначе ты разобьешь мне сердце.
– Эй, Лина! – услышала она голос Джетта. Девушка посмотрела вниз и увидела Джетта, стоявшего на своем обычном месте. В одной руке он держал термос, в другой – самокрутку. – Ты чего-нибудь выпить принесла?
Лина нахмурила лоб. Впервые ей сделалось противно оттого, что Джетт вечно пытается что-то из нее вытянуть.
– Не-а! – крикнула она.
Еще не прозвучал до конца ее ответ, а Джетт отвернулся и, обращаясь к остальным, насмешливо произнес:
– Вот дешевка!
Все, как по команде, загоготали, кто-то взял из рук Джетта косячок и передал дальше по кругу.