— А больше никого?
— Честно говоря, не запомнил. Извините! Но завсегдатаи обычно попозже появляются, я говорил уже.
— Дадите знать, когда этот ваш Пушкин объявится?
— Запросто. Куда звонить?
Виноградов порылся в бумажнике и протянул хозяину визитную карточку:
— Здесь прямой телефон и дежурка.
— Ого!
Владимира Александровича давно уже перестала удивлять реакция собеседников на протянутый им глянцевый прямоугольник с милицейскими реквизитами. Сам он первую визитку завел еще в девяностом, чуть ли не первым в Главке, в основном из соображений пижонства, но со временем уже не представлял себе делового общения без подобной мелочи.
— Вы тогда идите пока, занимайтесь своими делами, а я закончу, допишу тут, о чем мы говорили. А вы черканете…
— Хорошо. — В зале как раз появилась прилично одетая пара с ребенком, и нужно было уделить им внимание, — Прошу! Проходите, присаживайтесь…
Хозяин сорвался с места, а Владимир Александрович стал заполнять размашистым, некрасивым, но разборчивым своим почерком сероватое пространство бланка.
Женское горе — штука заразная. Плотным, почти осязаемым облаком оно расползается вокруг, истекая на собеседника через залитые слезами или, напротив, свинцово-сухие глаза, многократно усиливаясь тысячами едва уловимых штрихов: поза, голос, прическа… Один-единственный нечаянный жест может выплеснуть из-под тоненькой корочки приличий такое, что люди вокруг содрогнутся и потом долго еще будут носить холодок под сердцем.
Уголовный розыск… Большинство из тех, кто не спился вовремя, не ушел, не сумел воспитать в себе носорога, — большинство из них гибнет на пятом десятке с неизменным диагнозом «инфаркт»…
Чужое горе, как и чужие тайны, — это верное средство сократить себе жизнь. И медицина тут бессильна.
— Алле? Саныч?
— Да, слушаю!
Голос в трубке звучал до неприличия громко:
— Как здоровье? Чем занимаешься?
— Да так… — Виноградов уткнулся глазами в стол.
— В баню идешь сегодня?
— Не знаю, наверное.
— Слушай, я тебе про Лысого не рассказывал? Как он позавчера соляры залил вместо девяносто третьего? Эт-то что-то!
— Извини, давай потом? Вечером.
— Занят? — до собеседника наконец дошло.
— Да. Перезвони попозже.
— Так встретимся же? Приходи.
— Ага, постараюсь. Извини! Пока…
— Будь здоров, Пинкертон. Расколи его, гада, по самую задницу! — Виноградовский приятель не очень представлял себе, что такое оперуполномоченный, и считал поэтому, что вся служба Владимира Александровича состоит из хитроумных допросов и яростных перестрелок с бандитами. Сам он работал дизайнером по интерьерам, носил берет, бороду и воспитывал хомяка.
— Прошу прощения. — Виноградов посмотрел на сидящую напротив женщину.
Та молча кивнула.
— Понимаю ваше состояние, но… Такой порядок. Нужно вас допросить, чисто формально, потом — и вещи вернуть, деньги, ценности. Хорошо?
Женщина опять кивнула. Вообще, с того момента как вдова переступила порог кабинета, она не произнесла еще ни слова. Даже, кажется, не поздоровалась, шагнув вслед за дежурным сержантом из коридора и сразу же заняв предложенный стул.
— Давайте, я сначала отдам… — Владимир Александрович решил начать не с протокола, а с более простой процедуры. А по ходу — сориентироваться. — Вот, посмотрите!
Он высыпал на полированную когда-то поверхность стола содержимое конверта.
— Согласно описи… Проверьте.
Женщина, не глядя на сложенный бланк, дотронулась до часов, накрыла ладонью ключи, бумажник.
— Что вы! Может, воды? Одну секундочку…
Но рыдания оборвались, не успев перейти в истерику.
— Простите.
Голос у женщины оказался чуть хрипловатый, вдовий. По прическе, одежде, косметике было ясно, что собой она занималась сегодня без интереса, просто повинуясь привычке воспитанного человека, выходящего на люди, тем более в казенный дом…
— Простите!
Она аккуратно, одно за другим переложила к себе: кошелек, даже не глянув на содержимое, часы мужа, связку ключей… В недоумении посмотрела на доллары:
— Что это?
— Доллары.
И вопрос, и ответ прозвучали невпопад. Поэтому Виноградов пояснил:
— Их обнаружили при вашем муже.
Вдова несколько секунд сидела неподвижно, потом взяла валюту:
— Да, спасибо.
Владимир Александрович снова заметил, что она тихо плачет.
— Пересчитайте.
Женщина отрицательно покачала головой.
— Сколько здесь должно быть?
— Не знаю.
— Хм-м… Простите, но… Простите, это точно ваши деньги? Вы уверены? — засомневался теперь уже Виноградов.
— Наверное… Вы же сказали. — Одной рукой вдова вытирала заплаканное лицо, другой поудобнее укладывала в сумку вещи.
— Я должен оформить показания.
— Оформляйте. — Она не боялась и даже не нервничала, дисциплинированно приготовившись отвечать.
— Итак… Ваши фамилия, имя, отчество? — задал первый, предписанный протоколом вопрос Владимир Александрович.
Филимонов взял было в руки прихваченную скрепкой бумажную стопку, но потом отпихнул ее обратно Виноградову:
— Давай на словах! А то совсем под вечер башка не варит.
— Вкратце?
— Да. Что она там тебе поведала?
— Сумку искать надо…
— Чего?
— Сумку сперли! — Владимир Александрович в сердцах даже ударил кулаком в подставленную ладонь: — И бармен описал, и вдова подтверждает.
— Насчет чего? — Шеф местного уголовного розыска только что вернулся с совещания по вопросам повышения раскрываемости за счет повальной компьютеризации в условиях дальнейшей демократизации, поэтому соображал сейчас туго.
— Была она у него… — Еще не закончив фразу, Виноградов почувствовал себя героем скетча в стиле новогоднего «огонька».
— Заява есть? — сдвинул брови Филимонов.
— Нету.
— Появится?
— Вряд ли!
— Тогда чего ты дергаешься? — Процентным показателям района по части краж ничего не грозило, и старый сыщик несколько поубавил напор.
— А может, его из-за сумки и грохнули?
— Версия? — уточнил Филимонов. — Агентура?
— Пока что-то около… Мысли вслух.
— Давай тогда излагай сначала… Что такое?
— Шеф, надо подписать! — В дверь просунулась встрепанная голова одного из оперативников. — И машина ждет, из таксопарка — по летней «мокрухе». Специально прислали…
— А Гришин? — Собственно, у начальника уголовного розыска имелся заместитель, достаточно толковый и честолюбивый.
— Так ведь в рейде же! По детской безнадзорности.
— Ох, точно… Больше нет никого?
— Все в разгоне. — Оперативник забрал со стола подписанные бумаги и немного ревниво покосился на Виноградова: — Так вы идете, Александр Олегович?
— Десять минут! Передай — мол, сей момент спускаюсь. Только закончу.
— Не задерживайтесь…
— Еще какие-нибудь указания будут? — Это прозвучало настолько вежливо, что десять английских лордов померли бы на месте от зависти. В ледяной тишине молодой коллега Владимира Александровича прошагал до двери, за которой и скрылся.
Оставшиеся переглянулись и не смогли удержаться от смеха:
— Одна-ако!
— Молодежь… Учить надо!
— Нет, паренек-то толковый, оботрется. И не трус.
— Толковый, это верно, — кивнул Филимонов. — Только вот уходить намылился.
— Куда — совсем?
— Нет, в управление. В «убойную» группу, к Пименову.
— Что же… обычное дело.
— А ты? Поговаривают, что тоже?
— Александр Олегович, мы же договорились… Я давал повод? — Следов веселья на лицах уже не замечалось.
— Нет, — признал Филимонов. — Все по-честному. Сколько осталось? До срока?
— Достаточно. Успеешь, если захочешь, пару выговорешников засадить в личное дело.
— Дурак! Я, кажется, тоже поводов не давал…
— Извини, шеф… Времени чуть-чуть — давай по сути?
— Слушаю.
— Так вот… Обычная история, даже зацепиться не за что. Они оба Политех закончили, там и поженились. Она сразу за кульман в контору встала, а муж — тот еще подергался: в «Рубине» что-то для подводных лодок паял, зарабатывал неплохо за счет командировочных. Камчатка, Северный флот…
— Знаю, у меня шурин ответственным сдатчиком ездил.
— Вот! И этот тоже — на рабочей сетке, наладчиком радиоаппаратуры. По пятьсот — шестьсот получал в месяц. Потом, еще в самом начале конверсии, сюда перевелся, в НИИ.
— Да? — В те времена лейтенант милиции зарабатывал едва за двести двадцать. А в институтах платили и того меньше.
— Ну, ситуация… Все-таки диплом с отличием, как я понял, — и супруга допекла: по нескольку месяцев дома нету, да еще и второго ребенка затеяли… Короче, остался здесь. Сначала еще куда ни шло, а потом сам знаешь — зарплаты нет, заказов оборонных нет, все должны друг другу. Научная работа помахала крылышками, кто пошустрее — на Запад рванул или в коммерцию.
— А он чего?
— Не каждому дано! Остался… Жена, вдова то есть, говорит, что чего-то там пытался вымудрить — куртки брал на комиссию китайские, трусы, шоколад какой-то. Пролетел, естественно!
— Долги?
— Я спрашивал. Нет! В позапрошлом году «кинули» их, пришлось даже телевизор продать, но с тех пор — нормально, никаких наездов. Она с него слово взяла, что больше никаких бизнесов и разных там гешефтов. Себе дороже!
— На что же жили-то они?
— Пенсия тещина, ну и все-таки что-то же там подкидывали иногда, чтоб народ совсем не перемер с голодухи. Потом выправилось…
— С чего бы это вдруг? Баба на панель пошла, или детишки кушать перестали?
— Ше-еф! Не надо…
— Давай без лирики, время поджимает! — Филимонов покосился на циферблат.
— Хорошо. Короче, халтура нашлась. Прямо под боком, в их собственном институте: студия кабельного телевидения. Организовал какой-то жучара, у меня фамилия записана, — бывший замдиректора по режиму. Целый этаж арендовали, называется «Петровест-студио». Покойный там декодеры собирал, это такие штуки, которые…