– Ты поранилась?
Она не ответила. Он осторожно отклеил пластырь. От вида маленького ярко-розового кратера на коже у локтя скрутило желудок. Ожог от сигареты…
– Боже мой, Абигэль, не говори мне, что…
– Иголок уже недостаточно. А боль от такого ожога не может сымитировать никакой сон. Когда я обожглась, я убедилась: то, что я пережила, – реальность. Это важно, очень важно для меня – сохранять ясный ум. Потому что происходит что-то такое, что, возможно, поможет мне наконец продвинуться.
Фредерик бережно приклеил пластырь на место. Он подсунул руку под затылок Абигэль и погладил ее.
– Он останется на всю жизнь, этот ожог, ты понимаешь?
– Вот именно.
– Это не должно повториться, Аби. Скажи мне, как тебе помочь?
Она кинулась к кровати, схватила книгу и сунула ему в руки.
– Скажи мне, видел ли ты эту книгу? Я купила ее в первый раз в магазине десять дней назад. И конечно же, принесла ее сюда, положила на стол или поставила на полку. Посмотри на нее хорошенько.
Фредерик перевернул томик, бросил взгляд на заднюю сторонку обложки.
– Первый раз вижу.
– Нет! Не может быть! У меня есть чек от одиннадцатого июня!
Она взяла книгу у него из рук, открыла ее на странице 387, ткнула пальцем в верхнюю строчку. Фредерик прочел реплику. Абигэль уловила искру, блеснувшую на долю секунды в его глазах.
– Ты говорила мне, что называла так Леа. Она нашла крошечную жемчужинку в устрице в прошлом году…
Абигэль энергично закивала:
– Она так этим гордилась. Книга вышла меньше трех месяцев назад. В ней говорится о похищении детей, о преступных сетях, о заточении. Этот Джош Хейман заменил жандармов полицейскими, изменил место действия и мотивации своего преступника, но он взял за основу часть нашего расследования, тут никаких сомнений. Четверо похищенных детей, как у нас. Даже у его сыщицы есть общие черты со мной. И он пишет об автомобильной аварии, в которой погибли ее родители.
В яблочко. Фредерик всегда щипал себя за нижнюю губу, когда бывал озадачен. Она вдобавок показала ему расшифровку имени Д-Ж-О-Ш из своего сна.
– Все ведет меня к этой книге.
Фредерик сел на кровать.
– Эта Жемчужинка Любви появляется еще где-нибудь в книге?
– Нет, я проверяла. Только на странице 387.
– Ладно. Давай спокойно попытаемся во всем разобраться. Какой-то тип пишет роман, который выходит в конце марта, вдохновившись, судя по всему, нашим делом. Кстати, а что сталось с детишками в книге?
– Все кончилось плохо. Их находят мертвыми на бельгийской границе, их тела утопили в частном пруду во владениях главы педофильской сети. Гнусная история в духе Марка Дютру…[11]
– Очень обнадеживает. Короче, дело разжигает страсти, пресса шумит, наши физии маячат в газетах, и твои качества эксперта по криминологии выходят на первый план. Достаточно набрать твое имя в Интернете, чтобы поисковик выдал кучу статей в региональных газетах, в том числе большой портрет на три полосы. Пресса тебя любит и следит за тобой уже несколько лет: психолог-криминолог, страдающий нарколепсией, – такое не каждый день встретишь… Ну вот, автор твоей книжицы использует эти статьи, чтобы выстроить свою интригу. Вдобавок у него могут быть свои источники в жандармерии, как знать? Он пишет книгу и публикует ее, когда наше расследование в самом разгаре. Ты ее покупаешь несколько дней назад, возможно, читаешь целиком, но не обращаешь внимания на страницу 387? Мало ли, была рассеянна или устала… И потом, эти твои провалы в памяти. До сих пор это касалось далекого прошлого, но, может быть…
Он замолчал. Сел рядом с ней.
– Что бы ни случилось, я тебя не оставлю. Никогда.
Фредерик попал в точку, как это часто бывало. Абигэль посмотрела в его глаза, два больших темных круга, в которых она любила теряться, когда ей было плохо.
– Леа терпеть не могла, когда я называла ее Жемчужинкой Любви. Я знала, что это ее бесит, но именно в наших мелких ссорах мы были особенно близки. Я прижимала ее к себе, гладила по волосам – я не могла этого делать, когда все было хорошо. Какая-то стыдливость разделяла нас. В тринадцать лет она уже была маленькой женщиной со своим характером, знаешь?
Она замолчала, глядя в пол. Фредерик знал, что в такие моменты Абигэль была с дочерью. Что между ними существовала незримая связь. Он оставил ее в покое, ушел в кухню и открыл морозильник. Вздох… Ведерко карамельного мороженого… Большая ложка… Некоторые бегают до изнеможения, чтобы выпустить все скопившееся в голове дерьмо. Он этого не мог из-за невралгии сухожилий левого плеча при любом длительном усилии. Вот он и компенсировал это кайфом от приема сахара, в одиночку склонившись над столом, поставив перед собой ведерко как олицетворение отчаяния.
Абигэль стояла за его спиной и смотрела, как он поглощает мороженое в астрономических количествах.
– Жемчужинка Любви – это было только наше имечко, – сказала она, подойдя ближе. – Откуда же этот Джош Хейман мог его узнать?
– Может быть, Леа кому-нибудь рассказала? – ответил Фредерик перемазанными в мороженом губами. – В школе? В танцевальном клубе? В Интернете? Она ведь пользовалась соцсетями, правда?
– Время от времени.
– Имечко дошло до ушей писателя тем или иным образом, и он использовал его в своей книге. Это просто совпадение, случайность.
Абигэль принялась расхаживать взад-вперед, обхватив голову руками, откинув свои длинные волосы назад. Фредерик глотал без вкуса, без желания, в замедленном темпе. Сахар обволакивал его язык и желудок, и ему казалось, будто горло разбухает, как после укуса осы. Ни дать ни взять парочка психопатов, подумал он. Ее сжигает жар, а его – холод.
– Может, случайность, а может, и нет, – отозвалась Абигэль. – Пятого декабря две тысячи четырнадцатого года машина моего отца врезалась в дерево, и Фредди как раз был там. Через два месяца я возвращаюсь туда и нахожу стихотворение, в котором моя дочь сообщает мне, что скоро умрет. Сегодня в книге о похищении детей, расследование в которой похоже на ваше, я нахожу нечто очень личное, касающееся нас с Леа. Я хочу понять, как это может быть. И я найду этого Джоша Хеймана. Я хочу знать, как он ухитрился написать слова, которые могла произнести только моя дочь.
24
Абигэль всю ночь не сомкнула глаз. Она без конца переживала свою находку несколько часов назад в лесу близ Сент-Амана, совсем рядом с местом аварии. Вырезанный на дереве глаз… Пластиковый пакет, зарытый в листья… Катаплексия, паралич, улетающие пакет и файлик… И в последний момент пойманный листок. Ужасное четверостишие на нем, явно адресованное ей:
Тебе я делать больно не хочу,
Но знаю, очень скоро я умру.
Тебе я редко это говорю,
Но знай, тебя я, мамочка, люблю.
Вскоре после находки, около полуночи, она вернулась в помещение группы. На месте был только Патрик Лемуан и очень удивился, увидев ее так поздно. Она все ему рассказала: как вспомнила о черном «Рено-Кангу», стоявшем в двух-трех сотнях метров от места аварии на Д151, и, главное, о письме в файлике и пластиковом пакете, зарытом в опавших листьях точно в том месте, где ее нашли без сознания после трагедии двумя месяцами раньше.
На следующий день после ее находки, в одиннадцать утра, Абигэль держалась только на нервах. Она расхаживала вокруг стола в гостиной, где лежали листки – стихи, письма, – написанные рукой дочери, которые она откопала в одном из ящиков в ее комнате.
Приходилось признать очевидное: на первый взгляд письмо, найденное в лесу, было написано тем же почерком.
Абигэль снова припала к кухонному окну. Вот-вот вернется Фредерик и сообщит что-нибудь новенькое по поводу странных вчерашних открытий. Он отказался что-либо объяснить ей по телефону. Что означало, что это важно. Что жандармы ухватили ниточку. Кто написал фразу на бумаге? Один из похищенных детей? Сам Фредди? Но как можно было с такой точностью воспроизвести почерк Леа? И почему обращались к ней?
Ей хотелось ощутить в горле пламя алкоголя, но надо было оставаться трезвой. Услышав так хорошо знакомый ей шум мотора, она кинулась к двери. Настоящая собака Павлова, выделяющая слюну при звоне колокольчика.
Она почувствовала, как взволнован ее гость, когда они поцеловались. Судя по виду, он тоже недоспал. Он указал на стоявший у двери чемодан:
– Ты уезжаешь?
– Мне надо съездить забрать вещи отца из дома, который он снимал в Этрета. После твоего ухода сразу и отправлюсь. Сделаю дело и, наверно, переночую в отеле. Вернусь завтра.
Фредерик бросил взгляд в сторону кухни. Он знал, где найти бутылку водки: между двумя раковинами. Однажды он застал ее, когда она выливала содержимое в слив, в другой раз – пьющей из горлышка. Демоны в ней бились не на жизнь, а на смерть.
– До Этрета путь неблизкий, Абигэль. С твоим лечением и…
– Я знаю, Фред, знаю. Но во-первых, я трезва. А во-вторых, несколько часов пути средь бела дня – это не смертельно. По автостраде я не поеду. Если захочется спать, остановлюсь на обочине, подремлю и покачу дальше.
– А в случае катаплексии?
– Я справлюсь.
– Ты не можешь справиться.
Абигэль не ответила. Они прошли в кухню и сели. Фредерик достал из-под куртки папку с тесемками. Внутри лежал листок с написанной от руки фразой. Абигэль налила им черного кофе; они оба любили крепкий.
– Прежде чем перейти к этому письму, я должен сказать тебе кое-что о чучеле, найденном вчера в лесу…
Он подвинул к ней фотографию Артура: мальчуган в футбольной форме с мячом под мышкой. У Абигэль висела такая же в кабинете, но она все убрала в ящик стола, хоть и не выбросила – просто не смогла. Фредерик протянул ей другие фотографии – сделанные вчера, когда обнаружили чучело.
– Итак, во-первых, длинные светлые волосы. Нашли несколько луковиц, и анализ показал, что волосы женские. Их проверили по картотеке ДНК, это ничего не дало. Неизвестно, кому они принадлежат.