До острова он добежал быстрее, чем рассчитывал. И без каких-либо приключений - что было особенно приятно. Выскочил на отмель, перевёл дух, потом развязал "крепления" и спрятал лыжи среди камней - кто знает, может ещё и пригодятся.
С пологой отмели, куда, очевидно, удобнее всего было причаливать рыбацким плоскодонкам, вверх на живописную каменистую горбушку взбиралась едва заметная тропка. Отшельнического жилища старца-травника, прячущегося среди скал и деревьев, отсюда было не видать, но тропа наверняка должна была привести прямиком к нему. Оставалось проверить эту догадку на практике и Олег уверенно полез в горку.
Он обогнул могучий покатый валун, густо покрытый узорчатым лишайником, поднялся, цепляясь за обнаженные корни, по довольно-таки крутому косогорчику, остановился перед парой других валунов - поменьше и покорявее, между которыми тропа проходила словно в ворота…
И вдруг понял, что идти дальше ему не хочется. Чувство близкой опасности вспыхнуло настолько остро, что Олег даже присел, озираясь по сторонам. Ни движения на склоне, ни постороннего звука… но угроза ощущалась по-прежнему. Что за черт?! Он уже было потянулся за голенище сапога, где скрывался удобный для метания нож, как вдруг его осенило: "Не туда смотришь, дурак!" А смотреть-то следовало себе под ноги. Всего лишь вглядеться пристальнее и - вот оно! Нить, тонкая как волос, тянулась прямо поперёк тропы буквально в шаге от каменных "ворот". Ни за что бы не разглядел, кабы не сработавшее внутреннее чутьё, которому Олег давно уже привык доверять. Не разглядел бы, зацепил ногой… и получил бы бельт из ловко упрятанного под близким кустом самострела.
- Ай, да старик! Ай, да травник! - пробормотал Олег, начиная осознавать, что едва разминулся с вполне реальной и вполне смертельной опасностью. - И что же мне делать с этим твоим хозяйством?
- А ничего не делать, - в проходе между валунами возникла коренастая фигура и Олег мысленно чертыхнулся, поняв, что позволил застать себя врасплох как неопытный мальчишка. А теперь только дёрнись - с пяти шагов от выстрела не уйдёшь, заряженный арбалет в руках старика вовсе не выглядел безобидной шуткой.
"Да ведь он меня ждал! - поразился Олег. - Как пить дать - дожидался! Ай, да травник!"
Он медленно выпрямился, расслабил плечи.
- Гостей, смотрю, не привечаешь.
- Ко мне разные забредают, - старик исподлобья разглядывал визитёра. - Зверьё, знаешь ли, не шибко разборчиво в еде, когда у него в животе пусто. Везеги зимой всякую осторожность теряют, а я один живу.
Олег прикинул вероятную траекторию выстрела ловушки. Нет, самострел был поставлен не на везега - слишком уж высоко для приземистого хищника должен бить тяжелый бельт. Да и не походят везеги к добыче чужими тропами.
- Понятное дело, - согласно кивнул он, - со зверьём шутки плохи.
Еще несколько долгих секунд старик изучал его, потом хмыкнул неопределённо и опустил оружие.
- Ну, заходи уж, коли пожаловал.
И скрылся за валунами. Олег осторожно перешагнул "растяжку", прошёл в каменные "ворота" и вслед за стариком зашагал вверх по петляющей между деревьями тропке к виднеющемуся в просветах домику. При ближайшем рассмотрении домик оказался чем-то до крайности дремучим, приземистым, буквально вросшим в каменистый склон. Это и домиком-то назвать язык не поворачивался - на ум упрямо просилось что-нибудь снисходительно-уничижительное вроде "хибара" или "халупа". Плотно, но неровно уложенные брёвна, из щелей торчит чёрный мох, единственное видимое окошко закрыто какой-то мутной полупрозрачной плёнкой и, похоже, забито изнутри тряпьём, а откуда-то сверху - не из трубы, а будто бы из крыши прямо - тонкой струйкой исходит в небо голубоватый дым. Не дом - оплывший на солнце кусок воска.
Олег почувствовал как в душу просачивается откуда-то извне разочарование. Он ожидал увидеть всякое, но никак не нищенское обиталище отшельника. Да и сам травник - разве он тот, кого ему пришлось разыскивать последние несколько недель? Лицо смутно похоже на то… увиденное в полубреду, но только выглядит старше, намного старше, да и всё остальное - фигура, осанка…
- Не дворец, - усмехнулся старик, - но, выбирать не приходится, а?
- Если там теплее, чем снаружи - уже неплохо.
Хозяин коротко хохотнул и скрылся за чудовищно скрипучей дверью. Олег, отбросив колебания, последовал за ним… И через сумрачный предбанник попал в ярко освещённую комнату. Лицо обдал уютный печной жар, а ноздри заполнило множество запахов, из которых ни один не был неприятен: сушёные травы, масло для светильников, разогретая смола, печёный хлеб, прочие ароматы чистого и по-настоящему обжитого дома.
Он огляделся с невольным удивлением. Внутри "хибары" оказалось куда просторнее, чем можно было предположить, глядя на неё снаружи. Дощатый пол выскоблен добела и устелен шкурами, на стенах тоже шкуры и яркие масляные светильники в бронзовых держателях, у стены слева массивная тубма, и ещё более массивный сундук, а справа - небольшая и очень аккуратная каменная печь… и книги - много, много книг, лежащих в художественном беспорядке на тумбе, на сундуке, прямо на полу стопками различной высоты и поодиночке. Старые книги, новые книги, в кожаных, картонных и даже деревянных переплётах, окованных бронзовыми пластинами.
- Я бы извинился за беспорядок, но для меня это - привычная обстановка. Ведь здесь никого не бывает… - хозяин блеснул внимательным глазом и поправился: - До сегодняшнего дня не бывало.
Олег ничего не ответил, его внимание привлекла одна из книг, лежащая на самом краю тумбы. Она была раскрыта на середине - похоже, именно её читал сейчас старик-отшельник. Олег поднял том и с некоторой оторопью уставился на латинские буквы типографского текста. Перевернул, посмотрел на обложку…
- Читал?
- Было дело, - пробормотал Олег, отвечая на стариковское любопытство. - Это… про боксёров, кажется?
Он произнес последние слова по-русски и поднял глаза на хозяина дома, тот покачал головой и ответил на языке Долины:
- Твоя речь мне не родная. Да и сэр Артур для меня куда понятнее Чехова или Толстого.
Имена, чужие для этого мира, звучали странно, вплетённые в слова фэйюра. Олег упрямо тряхнул головой.
- В любом случае, ты - тот, кто мне нужен.
Старик выпрямился… и мгновенно преобразился. Как будто скинул с себя полсотни прожитых лет. На Олега смотрел сейчас барск неопределённого возраста с холодными бледно-серыми глазами, пронзительно сверкающими в свете масляных ламп. У правого уха притаилась узкая седая прядь волос.
- Уверен? - в голосе говорящего отчего-то прорезались угрожающие нотки.
- Уверен, - не колеблясь подтвердил Олег. - Теперь я тебя точно узнал. Я помню… боль…
Белая трещина поперёк чёрного Солнца. И всё небо - мелкой сеткой, как ветровое стекло после аварии. И сыпется… сыпется… осыпается вниз хлопьями не то серого снега, не то пепла. Дышать трудно… как тогда, в выжженном мире. Вот только там не было ничего, кроме оплавленных скал, а здесь пепел падает на улицы, с едва слышимым шорохом засыпает вставшие у обочин машины и накренившийся параллелепипед блочной "высотки". Засыпает двор, детский сад… и людей, увязших в воздухе, словно мухи в прозрачном клее. Пошевелиться, хотя бы моргнуть… нет никакой возможности. Всё остановилось, замерло, погрузилось в жуткий, мертвый стазис…
И только пепел падает из лопнувшего неба… падает, презрев остановившееся время… Сухой шорох слышен всё явственнее. В этом монотонно шуршащем безмолвии воплощается неотвратимость небытия. Люди, машины, дома - теперь лишь призраки прошлого, которого больше нет. Реален лишь падающий пепел… или это все-таки серый снег?
Так трудно дышать…
Из кошмара выплывать безумно тяжело, будто поднимаешься, обессиленный, со дна глубокого ледяного омута. И, убегая от одного кошмара, неизбежно попадаешь в другой. Правда, этот кажется куда реальнее. Здесь жизнь - мозаика. Мозаика боли. В разбитом вдребезги теле глухо звенят осколки сознания. Дежа вю…
Интересно, можно ли привыкнуть к боли? Ведь мучаются же годами иные люди, скажем, от мигреней или отложения солей. Кости рано или поздно срастаются, раны превращаются в рубцы старых шрамов. Потерпеть немного - и всё пройдет… пускай и вместе с жизнью, которая теперь тоже напоминает кучу осколков. Две раздробленные судьбы перемешались в единую бесформенную массу, спеклись, сплавились в единое, ни на что не похожее нечто. Из которого стерва-память тянет зачем-то самое тяжёлое, тёмное, ржавое, в кровь царапающее душу одним лишь прикосновением…
Когда позади две жизни, две дороги, две памяти, дежа вю приобретает хронические формы. Было, было, было… это тоже уже было. Каменный пол в пещере, вкус собственной крови на языке, противоречие между желанием разума существовать дальше и желанием тела прекратить мучения. А что, если все события, уложившиеся в промежутке между той болью и этой были лишь порождением мечущегося в предсмертной горячке воображения, бредом, красочной марой?…
Забавная мысль. Особенно когда открываешь глаза и убеждаешься: нет вокруг ни сумрачной пещеры, ни холода камней. Есть серая мгла, текучая и вязкая, без цвета, запаха и звука… вернее - это раньше она была без звука, а теперь её наполняет шорох. Тот самый сухой шорох падающего пепла. Правда, он потерял монотонность, словно (вот же странная ассоциация!) старая магнитофонная лента крутится при выключенных динамиках - почти беззвучно крутится, и только когда доходит до кусков мятой "жёванной" плёнки, отчётливо так слышно…
Ш-ш-ш… Пш-ш-ш-ш… Ш-ш-шурх… Пш-ш-шурх…
Нет, это не магнитофон, и не запись. Только не в царстве серой мглы. Стоит снова закрыть глаза и дать волю фантазии… Шелест прибоя… шум листвы за окном… дворник подметает тротуар… ленивый такой дворник, сонный и похмельный, едва возящий метлой по асфальту…
Ш-ш-шурх… Ш-ш-шурх… Пш-ш-ш-ш…
Озарение приходит с неотвратимостью очередной волны боли. Нет, это не дворник. Это - слова. Эхо чьей-то речи, отзвуки фраз, произносимых совсем рядом. То тише, то громче… странная ритмика, незнакомые шипящие слова… А затем - внезапная тишина и прикосновение к рукам…