Ты сразу понимаешь кто перед тобой, едва разглядел лежащие на берегу тела. Мертвецов четверо. На троих из них тускло серебрятся одинаковые безрукавки из железных колец. Похоже, нападение застало воинов врасплох: один убит брошенным в спину топором, от удара которого не смогла спасти даже кольчуга. Другой успел вытянуть меч наполовину, прежде чем второй топор вошел ему в левую скулу. Третий все же вступил в бой… и проиграл.
Жалости к мертвецам на сей раз не возникает, ибо эти трое, несомненно, одни из тех, кто устроил в деревне бойню. Запоздавшее возмездие в лице воина-одиночки настигло их на речном берегу. Герой тоже не сумел уйти отсюда - остался сидеть на траве, у поваленного бурей ствола могучего дерева. Голова опущена почти на самые колени, будто фэйюра неожиданно сморил сон. Из рассеченной головы еще сочится кровь, пропитывая спадающие на плечи длинные жесткие волосы огненно-рыжего цвета.
Не похож этот рыжий на крестьянина. И определенно не ночевал в каком-нибудь из домов деревни, иначе лежал бы сейчас за тыном, а вовсе не здесь, на речном берегу. Кто он такой? Как оказался здесь в столь ранний час? Как вышло, что его противников оказалось только трое?
Все вопросы разом теряют значение, потому что рыжеволосый мститель вдруг издает отчетливый стон и тяжело откидывается на древесный ствол. Серо-зеленые глаза, мутные от боли, сосредотачиваются на стоящем перед ним незнакомце. Правая рука, до сих пор скрытая вытянутыми ногами, медленно поднимается вверх, на миг показывается лезвие узкого и длинного клинка, обильно покрытое запекшейся кровью… Потом рука бессильно падает вниз, раненый снова стонет и пытается что-то сказать.
- Будьте прокляты… - удается с трудом разобрать. - Сдохнете… все…
Потом глаза рыжеволосого закрываются, он разом обмякает и как тряпичная кукла валится набок…
Ты потом едва ли сможешь вспомнить как тащил рыжеволосого к своему убежищу. Под ногами плескалась холодная речная вода, сверху немилосердно жарило поднявшееся над ущельем светило, ступни вязли в песке, но останавливаться было никак нельзя, даже чтобы просто напиться. К самому концу пути от общего перенапряжения снова ожили недавно затянувшиеся раны. С каждым шагом медленно наливались болью левое плечо и правое бедро, но ты понимал: осталось уже немного и нужно просто дойти… только когда раненый оказался на удобном ложе из сухой травы и шкур торгалов, а рядом с ним затрещал, разгораясь, костер - вот тогда ты, наконец, позволил усталости поглотить тебя без остатка…
Вынырнул из сна, больше похожего на беспамятство, ты только за полдень. Первым делом бросился осматривать рыжеволосого. Тот лежал в той же позе, в которой ты его оставил. Дыхание тяжело приподнимало мохнатую грудь, лоб дышал жаром, повязка на груди была чистой… а вот сквозь светло-голубую ткань, перетягивающую широкий упрямый лоб, зловеще проступало темное влажное пятно. На бинты ты порвал снятый с шеи одного из убитых налетчиков широкий и тонкий платок. Хотелось биться башкой о стену, что не догадался вернуться в деревню и отыскать там какие-нибудь лекарства (благо хоть запасся тканью на перевязки). Теперь только и оставалось - размотать тряпицу, тщательно промыть свежей водой кровоточащий порез на рыжей голове и заново перетянуть рану чистым "бинтом"…
И вот ты сидишь на речном берегу, пытаешься привести в порядок растрепанные мысли и чувства. Перед глазами все стоят страшные картины увиденного в деревне. Больше всего тебя поражает даже не сама жестокость случившегося, а ее бессмысленность… или какой-то смысл в истреблении стариков и детей все же есть, недоступный твоему пониманию и потому кажущийся абсурдным? Впрочем, приходится признать, что во всей этой истории, с самого ее начала, для тебя оставалось слишком много неясного. Начиная с решения отца…
Отца… Отца?! Какого отца?! Чьего отца?! Гос-с-споди!…
Присев на корточки, начинаешь лихорадочно умываться. Сперва щедро плещешь в лицо водой, а потом просто опускаешь голову в кристально прозрачный лед и терпишь, терпишь…
Сон… Это только сон… И он когда-нибудь кончится… Кончится, черт побери!…
Когда от нехватки воздуха начинает гореть в груди, вырываешь голову из холодных объятий реки. Задыхаясь, трясешь головой, жадно дышишь, подставляя затылок огненному взгляду висящей в зените Мирры.
Что ты теперь? Кем ты стал?
Из реки на тебя глядит странное лицо. Одновременно и очень близкое, и отталкивающе чужое. Скуластое, покрытое коротким, стального оттенка, мехом, с чуть выпирающими надбровными дугами. Длинные бледно-бирюзовые миндалины глаз рассеченны пополам узкими черными зрачками. Плотно сжатые почти фиолетовые губы слегка приподняты в уголках рта. Пушистую правую бровь наискось прорезает тонкий розовый шрам длиной в полпальца. Ты пытаешься улыбнуться и отражение послушно скалится в ответ, обнажая два ряда белых острых зубов, с чуть увеличенными клыками - славная такая ухмылочка…
Сколько уже дней прошло? Тридцать? Сорок? Давно пора признать: никакой сон не может длиться так долго. Шансов проснуться нет…
Усилием воли избавившись от пришедшей невовремя мысли, опрокидываешься на спину - в разросшуюся по берегу траву. Но лежать оказывается неудобно - что-то острое впивается в спину пониже лопаток. Раздраженный, ты переворачиваешься на бок и выпутываешь из сочных зеленых стеблей… нет, вовсе не камень и не сухую ветку - сломанный меч: черная шероховатая кожа рукояти, серебряная огранка узкого полумесяца гарды, обломок лезвия меньше ладони длиной… Выходит, он все-таки не утонул в реке, а все это время лежал здесь, на берегу, скрытый от глаз высокой травой…
"Мёртв! - торжествующе рычит память. - Мёртв!…"
…Клинок, застрявший между камнями, со звоном ломается под ударом ноги… потом взрывается болью левое плечо…
- Нет! - ты вскакиваешь на ноги, швыряешь сломанный меч обратно в траву. Нестерпимый болезненный зуд поднимается в том месте, где под серым мехом прячется длинный и неровный шрам. Стиснуть зубы, чтобы не бормотать ругательства вслух, возвращаешься в пещеру.
Это место приютило тебя… много, слишком много дней назад. Пещера небольшая - шагов пятнадцать в поперечнике и примерно вдвое больше по длине; неровные своды смыкаются над самой головой, почти везде довольно руку протянуть, чтобы коснуться каменного потолка. У дальней стены из-под камней выбивается небольшой чистый ручей, он пересекает сумрачный "зал" и исчезает в щели входа, откуда заглядывает внутрь темная зелень кустов.
Костер почти погас и внутри сумрачно, но глаза быстро подстраиваются к скудному освещению. Ночное зрение растворяет яркие краски в серых тонах, зато можно без труда разглядеть каждую мелочь. Человеческие глаза так не могут…
Едва преодолев живой и колючий заслон при входе, ты замираешь на месте. Показалось… Да нет же! Раненый что-то говорит!… Затаив дыхание, бросаешься к распростертому на плаще телу и склоняешься над ним, боясь поверить в очевидное… Нет, рыжеволосый не очнулся. Он просто бредит - шепчет, выкрикивает, выплевывает полувнятные слова и целые фразы в чуткую тишину пещеры.
Некоторое время ты просто сидишь и зачарованно слушаешь как перекатывается под каменными сводами потревоженное эхо. За решеткой ребер отчаянно бьется плененный зверек, норовит пробить себе путь сквозь костяную преграду. Каждый удар сердца отзывается уколом боли в бедре, на месте заросшего шрама…
- Арк… Арк… в огне!… помощи… не будет… глупый старик!… я… - речь рыжеволосого переходит в неразборчивое бормотание. Скоро раненый совсем затихает и на некоторое время пещера снова погружается в обычную тишину. Слышатся лишь слабое журчание воды, потрескивание затухающего костра и чужое неровное дыхание…
- Будьте вы все прокляты, - отчетливо произносит рыжеволосый. Сердце судорожно толкается в ребра и вдруг замирает… Болезненный звон, родившись в затылке, заполняет все тело… На сомкнувшихся тисками зубах хрустит отколовшаяся эмаль… Пальцы впиваются в камень… Ломается коготь… Лопается под напором живой плоти гранитный булыжник…
- Помощи не будет… - шепчет рыжеволосый. - Арк в огне… глупый старик!… я не… не помощь… я - смерть!… я… нет!… а-ах-х…
Раненый снова затихает. Замираешь и ты… из изодранных в кровь пальцев сыпется каменное крошево. Память ударяет тяжелой высокой волной и ты барахтаешься в ней, как беспомощный новорожденный щенок…
"Нет, не хочу вспоминать! Мне не надо! Нельзя!…"
Но когда тебе уже кажется, что ты выплываешь, набегает другая волна и накрывает тебя с головой…
- Глупый старик… - рыжеволосый стонет. - Арк в огне… в огне… помощи… нет…
- Помощи нет… - эхом отзываешься ты. - Арк в огне… Хорл мертв… Кьес мертв… Все мертвы… Один я остался… Только я один… Один…
Часть первая: Две Памяти
Ночь, как черный нетопырь,
Крыльев развернула ширь.
Тысяч звезд глаза горят,
Тяжек тьмы холодный взгляд,
Месяц злобно щерит рот.
По домам сидит народ,
В окнах свет давно погас…
Мертвый час… четвертый час.
Ночь по улицам плывет:
То ли ищет… То ли ждет…
Вот пред ней бетонный бок,
Мрак обнял высотный блок,
Тьма сочится в щели рам -
Что-то происходит там…
В жаркой, влажной духоте
Парень бьется на тахте…
Скрип зубов, дыханья сип,
Может плач, а может всхлип,
Может стон, а может вой…
Снится парню СОН ЧУЖОЙ…
Режет небо сталь клинка…
Жизнь дешевле пятака,
Совесть, долг - один обман,
Верность - призрак, честь - туман,
Утром - принц, а в полночь - труп…
Берегись, коль ты не глуп!
Выбирай: измена? Ложь?
В грудь стрела? В затылок нож?
Только боль, и только страх…
Устоять бы на ногах,
До рассвета бы дожить…
В сече жизнь не положить…