Ладонь Лео пробралась под ее майку. От ощущения его прикосновения к обнаженной коже пульс Энджел пустился вскачь. Рука пробиралась все выше и выше, туда, где, она чувствовала, грудь ее напряглась и отяжелела, и, замерев на мучительно долгий миг, обхватила мягкий холмик и потянула чашечку бюстгальтера вниз.
Лео поводил большим пальцем туда-сюда по тугой, напрягшейся вершинке, а затем быстрым движением поднял майку. При виде того, как он смотрит на ее грудь, Энджел почувствовала слабость от наплыва желания. А потом, когда он наклонил голову…
Разум кричал ей, что она должна оттолкнуть его, но она не могла. Когда Лео лизнул, а затем втянул сосок в горячую, влажную пещеру своего рта, голова Энджел запрокинулась. Руки с силой стиснули его плечи. Какая-то неведомая сила уносила ее туда, откуда нет возврата. Удовольствие было настолько сильным, что она испугалась по-настоящему. Лео протиснул руку ей между ног, обхватил женственный холмик, и она окончательно пропала. Еще никогда Энджел не теряла власти над своим телом. Он ласкал ее через джинсы, и ткань служила слабой преградой его прикосновению. Он точно знал, где ее терзает томление, и при этом рот его немилосердно посасывал грудь.
Энджел в отчаянии вскрикнула – чтобы он остановился и чтобы никогда не останавливался. Ощущение ласкающей ее через джинсы руки было невероятно возбуждающим.
Энджел почувствовала, что тело ее напряглось. Она уже утратила надежду вернуть самообладание.
Мир перестал существовать. Были только он и волшебство его прикосновений.
Хриплым шепотом она взмолилась, едва ли понимая, чего хочет:
– Лео…
Все замерло. Но Энджел не замечала этого, пока с внезапной безжалостностью, почти граничащей с грубостью, Лео не прекратил то, что делал, и не оттолкнул ее.
Долгую минуту Энджел стояла ошеломленная, часто дыша, силясь прийти в себя. Сердце болезненно колотилось в груди, тело покрылось испариной. Он резко поправил на ней бюстгальтер и майку. Ткань терлась о ее все еще чувствительные соски.
До Энджел дошло, что ее руки словно приклеились к его груди, пальцы стискивают рубашку. Она поспешно убрала их, будто обожглась. Еще Энджел поняла, что ноги ее не держат, и она рухнула бы кулем к ногам Лео, если бы он, чертыхнувшись, не подхватил ее и не отнес в кресло.
Энджел опустила голову, спрятавшись за упавшими на лицо волосами. Лео вознамерился унизить ее, и не прошло и минуты, как она превратилась в стонущую распутницу. Как Лео, должно быть, смеется над ней.
Энджел сглотнула. Она здесь с тем, кто ее явно презирает… От стыда она готова была провалиться сквозь землю.
– Энджел…
Его голос прозвучал слишком близко, и Энджел невольно подпрыгнула. Слишком поздно она заметила, что Лео держит стакан с чем-то, похожим на бренди, от ее резкого движения стакан выбило из его руки, он полетел в угол и разбился. Жидкость растеклась по паркету. Она потрясенно взглянула на Лео:
– Ох, изви…
Он прервал ее, лицо его было холодной грозной маской, челюсть напряжена.
– Ты могла бы просто отказаться, Энджел. Мы вдвоем участвовали в том, что только что произошло, так что не пытайся изображать возмущенную девственницу.
Если бы он только знал! Сначала ей захотелось ударить Лео по лицу, затем – броситься к нему в объятия и умолять поцеловать ее снова. Тело все еще покалывало и горело. После короткой борьбы она вздернула подбородок:
– Я не видела стакан. Извини.
Его глаза вспыхнули в ответ. Чтобы увеличить расстояние между ними, Энджел встала, намереваясь убрать осколки стакана.
– Оставь. Я пришлю кого-нибудь убрать.
Они снова были близко. Что-то привлекло взгляд Лео, и, опустив глаза на ее руки, он резко произнес:
– У тебя кровь.
Энджел тупо уставилась на свою руку: из глубокого пореза на пальце текла кровь. Лео поднял телефонную трубку, набрал номер и дал отрывистые указания на безупречном греческом.
На Энджел это произвело бы впечатление, если бы она могла ясно мыслить.
Она последовала за Лео, пытаясь приспособиться к его широкому шагу.
Он привел ее в огромную ванную, включил свет и, порывшись в шкафчике, достал аптечку.
– Ох, не надо… – забормотала она. – Совсем не обязательно… Я сама…
– Сядь и помолчи.
Энджел заставила себя сесть на стул и, не веря своим глазам, наблюдала, как Лео, опустившись перед ней на колени, внимательно осматривал порез. Потом поднес ее палец ко рту и пососал ранку.
У Энджел перехватило дыхание. Она попыталась вырваться. Но он держал крепко. Наконец Лео отпустил палец и коротко бросил:
– Хочу убедиться, что в нем нет стекла. Порез глубокий, но зашивать, думаю, не нужно.
Вконец потрясенная, Энджел наблюдала, как Лео умело и осторожно очистил порез и плотно приклеил к ранке пластырь.
Потом он снова повел ее вниз, на этот раз в гостиную. Она увидела, как кто-то вышел из кабинета с совком и щеткой. Лео отпустил ее руку, и Энджел осторожно присела на краешек дивана, потому что ноги совсем не держали ее.
Лео налил в стакан что-то темное и золотистое, как его глаза, и протянул ей. Его рот был крепко сжат. Энджел взяла стакан обеими руками, избегая его взгляда. Сейчас ей хотелось забыться.
Глава 3
Леонидас наблюдал, как Энджел обхватила стакан обеими руками, и от этого забавного детского жеста как будто что-то кольнуло у него в груди. Ему хотелось свернуть ее хорошенькую шейку. И хотелось уложить на диван и закончить то, что они начали в кабинете. Он все еще помнил свои ощущения, когда ласкал языком тугой бутон соска, а она выгибалась ему навстречу…
Еще и трех часов не прошло, как Лео приземлился в Афинах, и он все еще не мог прийти в себя из-за крутых перемен, произошедших в его жизни.
Вновь остро почувствовав свою уязвимость, Лео повернулся и прошел к бару, налил себе выпить и попытался собрать разбегающиеся мысли. На долю секунды он почти поверил, что она ему пригрезилась. И все же не мог отрицать, что почувствовал прилив сексуального возбуждения, когда увидел, как Энджел приближается к дому.
Ее вина стала очевидна, когда она направилась прямиком к задней двери, а не вошла через главный вход.
Лео неприятно было в этом признаваться, но в глубине души он надеялся, что слишком скоро судил ее. Но, убедившись сегодня в ее алчности, он снова обозвал себя дураком.
Плеснув виски, Лео проглотил его одним махом. Он точно знает, как поступит с ней: выбросит ее из головы и начнет новую жизнь здесь, в Афинах.
Энджел сидела на диване и ждала вынесения приговора.
Наконец Лео повернулся. Выражение его лица было жестким, непроницаемым. Он ни разу не улыбнулся, не явил и проблеска человечности… не считая того момента, когда обрабатывал ее порез. Энджел вспомнила, как он втянул ее палец в рот, и живот снова стянуло.
Она сглотнула. Вспомнила, как из-за легкого американского акцента приняла его за одного из гостей в тот вечер на вилле. Она и представить не могла, что когда-нибудь услышит стальные нотки под бархатной лаской его голоса.
Лео подошел и сел на кушетку напротив Энджел. Откинулся назад и скрестил ноги в лодыжках. Вытянул одну руку вдоль спинки, отчего ткань рубашки соблазнительно натянулась на груди. Это была чисто мужская поза. Энджел почувствовала, что лицу стало жарко, и заставила себя успокоиться.
– Зачем ты пришла сюда в день вечеринки?
Энджел не могла поверить. Ее голос звучал ус тало:
– Я же вам уже говорила. Я понятия не имела, куда мы едем. Не могла же я просто взять и уйти. Я бы тут же лишилась работы.
– Но ты и так ее лишилась, – вкрадчиво напомнил он.
Энджел нервно сглотнула. Откуда он знает? Впрочем, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ее поведение не могло привести к иному финалу. Известно ли ему, что с тех пор она работает горничной в «Гранд-Бретань-отеле»?
Лео сделал глоток из стакана и произнес:
– Мои фотографии были во всех газетах в ту неделю, когда я приезжал. Твой отец метался, как крыса на тонущем корабле, в поисках кого-нибудь, кто его спасет, и ты хочешь, чтобы я поверил, что ты, увидев меня у бассейна, не догадалась, кто я?
Энджел покачала головой. Она правда не знала, потому что старалась не читать ничего о Парнассисах и их триумфальном возвращении. Все это было слишком свежо, слишком болезненно. К тому же она была поглощена новостью сестры.
Энджел выпрямилась, стиснув руками стакан. Откуда-то пришла спасительная вспышка гнева.
– Хотите – верьте, хотите – нет, но я представления не имела. Разве вы не удовлетворены тем, что ваша семья сделала все возможное, чтобы уничтожить мою?
Лео издал короткий резкий смешок, заставив Энджел вздрогнуть.
– Не вижу, какое тут может быть удовлетворение, когда ясно – на основании сегодняшних доказательств, которые, должен добавить, записаны на камеры слежения, вы намерены возобновить войну.
Он тоже выпрямился, глаза метали искры. Энджел хотелось спрятаться, но она стойко держалась, ругая себя за то, что спровоцировала его.
– И ты действительно хочешь поиграть в игру «Кто виноват»?
Энджел почувствовала, как по спине побежал холодок, когда глаза Лео стали черными и беспощадными.
– Мы не сделали ничего, что бы напрямую причинило вред вашей семье.
Ее отец сам был во всем виноват.
– Однако, – продолжал Лео, сидя как повелитель, взирающий на своего подданного, – тут возникает интересная дилемма.
Энджел ничего не ответила. Она не сомневалась, что Лео сейчас просветит ее.
– Хоть мы и имели возможность насладиться заслуженной местью, видя, как состояние Кассианидисов превращается в прах, все же осталось ощущение какой-то неудовлетворенности. Убедившись в степени вашей наглости, я нахожу, что хотел бы чего-то более… осязаемого характера.
Паника обуяла Энджел. У нее возникло чувство, будто невидимая петля все туже затягивается вокруг ее шеи. Отчаяние отразилось в голосе.
– Я бы сказала, что банкротство вполне осязаемо.