Думать, однако, мешал шум, доносившийся из комнаты контрольного пункта. Шум был двояким: голоса людей и их мысли.
Игроков четверо, и, хотя Володя ни с кем из них не знаком, он уже знает их имена, даже клички: Федюк, Артем Василич, Мишка Волк и Лапоть. Федюк — от фамилии Федюков, Лапоть — Семка Гуляев, кличка ему дана за нерасторопность в работе. Мишка Волк… Волк, наверно, тоже фамилия.
Играют в домино они рьяно: бьют с размаха костями о стол, спорят друг с другом и пререкаются.
— Что ты ставишь? Что ты ставишь? — кричит на Лаптя Федюк. Про себя добавляет: «Черт лохматый!» Вслух: — Не видишь, что выставляю вторую двойку?..
— Без подсказ! Без подсказ! — говорит ему Артем Василич.
Мишка со стуком забивает федюковскую двойку костяшкой два-три.
— Пое-ехали! — смеется над Федюком, у которого нечего ставить, на обоих концах линии тройки.
— Черт! — ругается Федюков и прибавляет в уме непечатное выражение.
Лапоть невозмутим. У него все утро вертится в голове песня:
Гармонь певучая.
Меня замучила…
Он пересчитывает костяшки в руках и после Артема Василича ставит на конец линии три-четыре.
А сердце девичье
Чего-то ждет…
Мишка долго разглядывает, чем забить четверку, выставленную Лаптем: костяшкой четыре-пять или четыре-шесть. Пожалуй, лучше четыре-пять. Он так и делает: выставляет на конец пятерку. Федюк молча отходит дублем пять-пять, думая при этом: «А то засушат!..» Лапоть поет;
В заволжской стороне
Покоя нету мне…
Ставит костяшку пять-шесть.
«Ну чурбан! — дергается Федюк. — Сейчас они вы пустят «Марата», а ведь можно было его забить!»
Мишка, точно, выпускает «Марата» — дубль шестьшесть, самую мощную кость, которую называют «Маратом» в честь многопушечного линкора. Лапоть поет:
Когда же милый мой
Ко мне придет?..
Федюк мысленно стонет, что не удалось «засушить» «Марата», зато ставит костяшку шесть-два.
— Вот вам! — говорит он вслух и про себя добавляет: «Попляшете!..»
Артем Василии сожалеет, что приходится забивать тройку на другом конце линии, ставит три с единицей. Лапоть — один-четыре и начинает песню сначала:
Гармонь певучая
Меня замучила…
Все это слышно Володе отлично, хотя окно закрыто и никого из игроков он не видит. Уходить от солнышка не хочется, пригревшись, Володя вспоминает, что с ним произошло. Воспоминания не очень веселые.
Работа у него несложная — отпускать лесосеки заказчикам. В этот день надо было застолбить делянку колхозу «Путь Ленина». Накануне старший лесничий сказал Володе:
— Отведи им в Горелой пади четыре гектара.
Когда Володя пришел в контору, заказчики — трое немолодых мужчин — ожидали его.
— Пошли, — сказал им Володя.
Говорили о том, о сем — о зиме, например: сугробища вон какие. На деревьях снега не то что шапками шубами.
Свернули с лесовозной дороги — сразу по пояс. Непривычные к лесным сугробам клиенты запыхтели, стали хвататься за сердце.
— Стойте здесь, — сказал им Володя. — Я пройду, зарубки сделаю — вот и весь ваш участок.
Клиенты остались курить, Володя полез по снегу дальше, делая через каждые метр-полтора затесы на крутобоких пихтах и соснах…
На секунду Володя отвлекается от воспоминаний: солнце пробралось под гимнастерку и припекало. Из сторожки доносилось:
— Так его!
Хохотал Мишка Волк: ему удалось прокатить Федюкова.
«Ладно, ладно…» — мысленно злился Федюк, Лапоть пел:
Гармонь певучая
Меня замучила…
Старики Деревянно и Прокопий Кузьмич молчали, о чем-то думали. Мысли их мешались в комок, и до Володи доносилось невнятное: «Бу-бу-бу…»
«Пусть себе…» — подумал Володя и опять вернулся к воспоминаниям.
Прошел половину пути, обстругивая топором серую и желтую кору, как вдруг позади него раздался треск. Володя оглянулся, но снег, сыпавшийся с ветвей, запорошил глаза. Не видя, но чувствуя, как на него надвигается что-то слепое, огромное, Володя присел от страха, и тут стонущая громада накрыла его. Володя потерял сознание…
А сердце девичье
Чего-то ждет…
— Рыба! — крикнул сумасшедшим голосом Мишка. — Считай очки!..
Володю вытащили из-под дерева, и первое, что он услышал, был разноголосый шум встревоженных голосов:
— Убит?
— Задавило?..
— Ах, боже мой, боже мой!..
— Да нет, он смотрит!..
— Берись, хлопцы, понесем на дорогу.
— Ах, боже мой!..
— Говорю, смотрит!
— Очухался!
Володя действительно открыл глаза. Он колыхался над снегом — его несли на руках. А шум в ушах продолжался:
— Ну угораздило!..
— Хорошо, хоть живой!
— Как себя чувствуешь?
— Ну пронесло! А то отвечай!..
— Как себя чувствуешь?
— Ничего, — ответил Володя.
— Ну пронесло…
Вынесли его на дорогу, поставили на ноги. Поправили на голове шапку.
— Болит что-нибудь?
Володя пощупал затылок. От макушки и ниже, от уха до уха, расплылась шишка. Взбухала под пальцами, поднялась, шевелила волосы.
— Как?.. — спрашивали у него. — Ничего, — ответил Володя.
— Ну пронесло, а то отвечай…
— Курить будешь?
Володя взял папиросу. Ему чиркнули спичкой. — Ну пронесло…
— И случись же!..
— Могло убить!
У Володи трещала голова, перед глазами плыло.
А они все продолжали:
— Могло убить!
— Есть ли у него дети?..
Володя затянулся дымом, сказал:
— Замолчите вы!
И тут заметил, что все курят молча.
Однако голоса не прекращались:
— Молодой, пожалуй, еще нет детей.
— Глупый баран — прет, не видит, что дерево наклонилось…
— Ну пронесло…
Володя встряхнул головой — стало еще больнее.
— Ишь ты, бедняга.
— Муторно небойсь…
Володя обвел глазами мужчин, все трое смотрели на него, молчали. А ему слышалось:
— Так бы и не вернулся…
— Вот тебе жизнь человеческая: чик — и нету.
— Ну пронесло…
«С ума можно сойти, — подумал Володя, — откуда такие болтуны?»
Голоса ясно слышались в голове:
— Возвращаться?..
— Вот неудача!
— Завтра опять переть в гору!..
— Ну что ж, — сказал один, — давайте, ребята! Володю взяли под руки, повели.
В заволжской стороне
Покоя нету мне…
Лесовозной машиной Володю привезли в поселок. В медпункт он не хотел:
— Отлежусь…
Володю ссадили у порога квартиры…
Из сторожки доносилось все то же:
Когда же милый мой
Ко мне придет?..
Володя поглядел на реку, на бревна. Песня ему осточертела.
Гармонь певучая
Меня замучила…
Неужели у парня в голове, кроме гармони, ничего нет?..
Володя сделал усилие над собой, возвратился к воспоминаниям.
В этот день Тамара была в отъезде. Домик, в котором они живут, на две квартиры. Рядом, через стенку, бригадир лесорубов Лапин с женой Ларисой и дочкой Надей.
В кухне у Володи старенькая софа. Сбросив полушубок, шапку и валенки, Володя лег на софу. Шишка на затылке опала, но в голове шипело и булькало, как в котле. Хоть бы не сотрясение мозга, подумал Володя и закрыл глаза.
Было тихо, только откуда-то доносилось:
— Дважды один — два, дважды два — четыре, дважды три — шесть…
Володя перевернулся на бок, приник ухом к подушке.
— Дважды четыре — восемь, дважды пять — десять…
Соседская Надька учит уроки, догадался Володя.
— Дважды шесть — двенадцать…
Володя приподнял голову, голос бубнил:
— Дважды семь — четырнадцать…
Стукнула дверь, пришла Лариса, Надина мать, видимо, из магазина.
— Учишь таблицу? — спросила у дочки.
— Учу.
— Учи вслух!
Как будто она не вслух, подумал Володя. Из-за стену доносилось:
— Трижды один — три, трижда два — шесть…
К этому прибавился голос Ларисы:
— Пачка кофе — сорок девять копеек. Килограмм сахару — семьдесят восемь. Килограмм масла — три восемьдесят. Всего пять рублей семь копеек. Брала с собой шесть рублей. Сдача — восемьдесят три копейки. Где десять копеек?
Одновременно с этим подсчетом Володя слышал:
— Трижды семь — двадцать один, трижды восемь двадцать четыре…
— Где десять копеек?
Чего они так орут? Володя хотел постучать в стену. Неудобно, однако.
— Четырежды один — четыре, четырежды два — восемь…
Под таблицу умножения Володя заснул.
Гармонь певучая
Меня замучила…
— Тьфу!.. — Володя встал с бревен, прошел по берегу, сел на камень.
Но и тут слышалось:
В заволжской стороне
Покоя нету мне…
Узнал о своем несчастье, а может быть счастье, Володя, когда приехала Тамара.
Проспал он глубоким, но болезненным сном, наверное, часов пять. Проснулся от стука в сенцах.
— Дома… — послышался голос Тамары.
Она шумела веником, стряхивала с валенок снег.
— Ружье-то… — сказала она. — Так и стоит в углу, как метла. Поставил и бросил. Охотник…
Вошла в комнату, зажгла свет.
— Дрыхнет… — увидела мужа на софе в кухне. — Шапка на полу, полушубок тоже… Никак не приучишь… Выпил? — подошла к Володе. — А может, умаялся. Ладно, пусть спит…
Володя чуть приоткрыл глаза, стал следить за женой. Голова болела, но не сильно.