сновО на сновА. Ребята верили нам больше, чем Марье Петровне и веселились вместе с нами. В общем, мы «баловались» в меру своих способностей.
А еще в эти годы во мне проснулся дремавший до тех пор общественный темперамент. Вместе со Светой мы по собственной инициативе стали выпускать классный сатирический листок, который назывался то ли «Колючка», то ли «Еж». Мы обе рисовали, обе сочиняли стихотворные фельетоны. Могу похвастаться, там публиковались сатиры не только на одноклассников, но и на директора школы. Должно быть, директор был демократ, сторонник свободы слова и средств массовой информации, нам никто не препятствовал в нашей общественной деятельности, только мальчишки — объекты нашей сатиры — дергали за косички. Кроме того, мы сконструировали карманный кукольный театр в коробке из-под печенья и организовали нечто вроде самодеятельного театра. Разыгрывали какие-нибудь остросюжетные стихотворения («Дело под вечер, зимой», «А это с чьей руки кольцо?!», «Раз в крещенский вечерок…»). Сценаристами были Света и я, режиссерами тоже, костюмерами и декораторами мы же. Думаю, удовольствие от этих представлений получали не столько зрители, сколько мы сами. В общем, общественный темперамент в предвоенные годы был у меня, как говорится в рекламе, «на пике активности».
Однажды я увела весь класс встречать и приветствовать героев-папанинцев, которые как раз тогда собирали дань славы в разных провинциальных городах Советского Союза. Мы застряли в толпе на Сумской (главная улица в Харькове) часа на три после уроков, все родители, конечно, страшно переволновались, и влетело за это мне. Но виноватой я себя не чувствовала, как и во время следующей демонстрации, в августе 1968 года.
Эти первые четыре года прошли под всеобщим девизом «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим». И финская кампания не опровергла первую часть этого сомнительного девиза. Харьков готовился участвовать в этой войне — некоторые школы, в том числе мою, закрыли, переоборудуя их под госпитали. Эвон где ожидали раненых! Школьники тоже готовились — мы сдавали нормы на значок «БГТО» — будь готов к труду и обороне; и «ГТО» — готов к труду и обороне. Нас учили надевать противогаз — можно подумать, что случись необходимость, на всех граждан, включая детей, так и хватило бы противогазов. Но как увлекательна была эта игра взрослых — напялить на себя резиновую маску, протереть смешным резиновым пальцем очки. Увлекательно и страшно весело. А еще нас учили делать перевязки, накладывать шины на руки-ноги, прятаться в бомбоубежища. И за все эти удовольствия еще и значок выдавали — нам, по малолетству «БГТО», старшим «ГТО». Эх, вырасти бы поскорей! Я записалась в два кружка при Дворце пионеров: в стрелковый и авиамодельный. Оба кружка были для мальчишек. Мне удалось с помощью инструктора состряпать одну модель планера, и он все-таки полетел! Зато в стрелковом мои дела шли отлично. Не помню, получила ли я значок «Ворошиловский стрелок». Если не получила, то случайно. Тогда обнаружился у меня еще один бесплатный дар — я очень метко стреляла, конечно, из мелкокалиберки. Мне только один раз показали, как целиться, и я с первого раза выбивала не меньше девятки, и никогда в жизни моя пуля не шла в молоко.
Это занятие оказалось настоящей моей страстью. Будучи уже взрослой, матерью четырех-пятилетнего сына, я не могла пройти мимо ни одного тира, меня туда тянуло как магнитом. А хозяин тира на Чистых прудах просто зеленел, когда я к нему заходила — падали все мишени подряд, жестяные гуси, медведи, из бутылок шампанского вылетали все пробки. Хозяину приходилось то и дело открывать свой ящичек с призовыми пульками. Покупала я только первые пять-десять пулек, а остальные получала «на халяву». Со стрельбой из духового ружья у меня связана отдельная история, я ее расскажу немного после. Не могу и сейчас баз волнения видеть любое ружье, духовое, охотничье, мелкокалиберку. Но руки уже не удерживают, да и глаза стали подводить. А жаль!
ФИНСКАЯ ВОЙНА
Мое детство прошло под знаком Войны — бывшей, будущей, текущей. Бывшая — нет, не первая мировая, а гражданская; текущая — это гражданская война в Испании в тридцатые годы; грядущая — пока неизвестно с кем, но, в общем, против мирового империализма. Вот это мироощущение старательно и небезуспешно внедрялось в сознание детей моего поколения. В детском саду малыши — от горшка два вершка — маршировали в ногу, скандируя: «Возьмем винтовки новые, на штык флажки, и с песнею в стрелковые пойдем кружки!» Когда же я доросла до школы, уже вся страна пела: «Если завтра война, если завтра в поход — будь сегодня к походу готов!..». Организовалось движение за Значки «ГТО» и «БГТО» — «Готов к Труду и Обороне» а для малышей, завтрашних солдат, — «Будь Готов к Труду и Обороне». Чтобы получить такой значок, надо было уметь в заданный срок надеть противогаз, шагать военным строем, передвигаться ползком или перебежками с муляжом винтовки и противогазом на бедре и т. п. В школе классы соревновались за то, чтобы все школьники класса получили такие значки. На улицах городов то и дело устраивались репетиции «Тревога!». На улицах Харькова чуть не на всех перекрестках висели таблички со стрелками: «Вход в бомбоубежище». По сигналу сирены всех прохожих загоняли в «бомбоубежища». Собрав растерявшихся прохожих в каком-нибудь подвале, иногда им читали лекции — что делать по сигналу воздушной тревоги. В разных районах города то и дело завывали сирены. Главными активистами этих представлений были, конечно, дети: военная романтика! Мальчишки учились стрелять, девочек обучали оказывать первую медицинскую помощь. Я не хотела отставать от мальчиков, поэтому уже во втором классе записалась в стрелковый и авиамодельный кружки. Правда, стрельнуть мне ни разу так и не дали. Одну авиамодель я с грехом пополам все-таки смастерила — это тоже считалось подготовкой к грядущей войне.
Может быть, все эти навыки были бы и небесполезны: ведь СССР, тогда на самом деле был на пороге колоссальной войны. С кем война, с какими перспективами, об этом тогда опасались не только говорить, но даже и думать.
С кем бы то ни было, но война будет непременно победоносной для СССР: «Чужой земли мы не хотим ни пяди, но и своей вершка не отдадим… Полетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут железные танки, и линкоры пойдут, и пехота пойдет, и помчатся лихие тачанки!»
Тем временем, обнаруживались приметы более серьезной подготовки к близкой войне, чем конструирование игрушечных самолетов с резиновыми моторчиками или ползание на пузе. Неожиданно, во всяком случае, для меня, всех учеников моей школы № 1 перевели из нашего здания в другое помещение, где уже располагалась школа, армянская, работавшая в две смены. Моя школа стала работать там же, в третью смену. Зачем? почему? а в нашей что будет? Поползли слухи, что в школе № 1 будет расположен военный госпиталь, и пока ее к этому готовят: надо ведь классы переоборудовать в палаты для раненых, в большом зале будет размещаться хирургическое отделение. Действительно, началось перестраивание школы. А мы стали бегать в третью смену за несколько кварталов от нашей школы. Ужасно интересно! Какие раненые? Откуда они возьмутся в Харькове, глубоко тыловом городе, вдали от любых возможных театров военных действий — что от Халхин-Гола, что от панской Польши? Может, и нас допустят к уходу за ранеными героями?
Конечно, ни наша школа, слегка перестроенная, продезинфицированная, ни мы, романтичные патриотки, со значками БГТО, думаю, как и большинство взрослых сограждан-харьковчан никаких раненых тогда так и не увидели. Откуда пришла информация, что началась война с Финляндией, — из газет ли или из черных радиорупоров, висевших в каждой квартире, я твердо не помню, как объясняли гражданам причины этой войны, кто ее начал, СССР ли или Финляндия. Помню только, что финнов называли сразу же не иначе, как «белофинны» — приставка «бело» свидетельствовала о том, что их надо трактовать как агрессоров: по аналогии с «белогвардейцами», которые, как известно, с начала «той единственной гражданской», когда империалисты с «шестнадцати разных сторон» пытались задушить молодую советскую республику, но их попытка, к счастью, не удалась. Стало быть, и белофиннов ждет скорый сокрушительный разгром. Не поможет им ни «Линия Маннергейма», созданная ими специально для нападения на близкий Ленинград, колыбель революции. Не поможет ни коварство, ни военные хитрости — они ведь специально напяливали белые маскхалаты, чтобы неприметно по снегу подкрасться на лыжах к красноармейцам, ни снайперы, прятавшиеся на деревьях, и оттуда подбивавшие наших героев-бойцов. — Здесь я коротко пересказываю содержание тоненьких книжиц для детей, которыми я — и не только я, а вся моя детская компания — зачитывалась. Мы, конечно, были убеждены, что хитрые, коварные, подлые агрессоры — белофинны будут разгромлены, но чего же для этого пока не хватает? Что касается лично меня, я считала, что не хватает моего собственного участия — я ведь могла бы быть не только разведчицей (как моя ровесница из очередной брошюры-агитки), но и метко стрелять научилась бы, хотя пока не приходилось попробовать, и на лыжах могу проехать метров двадцать, примерно таких размеров была лыжня в нашем дворе. Любимой моей песней в эту пору была песня из фильма «Остров сокровищ», что ли? — «Если ранили друга, перевяжет подруга горячие раны его»…. «Если ранили друга, сумеет подруга врагам отомстить за него!»
Однако ж среди всех этих бредней меня иногда посещали здравые вопросы: почему это могучая Красная Армия так долго чикается с крохотной Финляндией, которую и на географической карте едва разглядишь? Почему было не сшить белые маскхалаты для наших красноармейцев? А что, на лыжах бегать никто у нас не умеет, что ли?
Впрочем, на эти зловредные вопросы, которые у меня хватило ума не задавать взрослым, я самостоятельно нашла простенький ответ. Понятно, белофинны-то готовились нанести удар, а мы ведь мирные люди, зачем нам лыжи, если мы ни на кого нападать не собирались.