К сожалению, я не оракул, не цыганка-сербиянка, у меня нет ответов на все вопросы, какие можно задать. Могу лишь поделиться своими мыслями об этом.
Власть, как тогда, так и теперь, может быть, любая власть вовсе не склонна прислушиваться к нашим пожеланиям и требованиям. Может быть, такова природа любой власти — хоть деспотической, хоть демократической. Так что же, отказаться от всяких попыток воздействовать на нее? Мы же не отказывались, вдохновляясь лозунгом: «За успех нашего безнадежного дела!» Но тогда, во-первых, нам важен был не результат, а, как говорится, процесс: свобода выразить свое мнение. Согласитесь, этого можно добиться и явочным порядком, и в одиночку, и ввосьмером. А вот зарплату явочным порядком не выбьешь. Мы-то могли и в тюрьме, и в ссылке чувствовать себя победителями. А умирающие с голоду вместе со своими семьями шахтеры — им, чтобы чувствовать себя победителями, надо получать зарплату. Я вообще понять не могу — как они выживают?!
Интерес — не право — наверное, невозможно отстаивать без надежды на успех. Значит, надо искать такой способ действий, который не был бы безнадежным. К этому я еще вернусь.
И еще — тогда мне не нужна была массовая поддержка. Конечно, приятнее знать, что тебе сочувствуют и другие твои сограждане. А нет — ну, что ж. Того, что мне, именно мне было нужно, я добилась. Вот — я свободна! Ведь этого я и хотела. Для себя, а не для всех. Кто еще хочет — пожалуйста, «делай, как я».
И все-таки, где сегодня те люди, которые чувствуют свою ответственность не только за себя, а за все то, что происходит в нашей стране? Что, таких больше нет? Я уверена, голодающим шахтерам и бюджетникам, сочувствуют очень многие. Почему же они — мы — ничего не предпринимаем в помощь бедствующим? Да, сил больше не осталось — например, у меня. Но дело не только в этом.
Вспомним митинги и пикеты во время чеченской войны — они собирали ничтожно мало народа. С каждым разом все меньше. Что же, мало кому было дело до этой — нашей! — войны? Думаю, война возмущала большинство народа. А на митинги не шли. Почему?
Сегодня на петиции, на митинги и пикеты власть вообще не обращает никакого внимания. Говори, что вздумается, если только прямо не запрещено законом. Критикуй, кого и что хочешь — лишь бы в парламентарной форме.
В наше время — нас судили, сажали, ссылали. Значит, все-таки замечали. Такой был своеобразный диалог граждан с властью.
Так не лучше ли возвратиться ли к прежним временам? Нет, я вовсе не это хочу сказать. Вернемся к вопросу о действенных формах протестов и требований.
А вот на какие действия власть сегодня не может не ответить? Где ее болевые точки?
Возможно, надо вспомнить старый юмористический афоризм: «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Ваши голодовки, пикеты, массовые шествия не дают результата — придумайте что-нибудь такое, что было бы результативно. Вот в ссылке (я там работала на деревообрабатывающем комбинате) рабочим нашего цеха не выплатили премиальные, которых рабочие, как они сами считали, заслуживали. Ворчали, бурчали… О забастовке там и тогда нечего было и думать. И я посоветовала женщинам-рабочим (у нас был такой цех — женский) каждой в отдельности пойти в управление с заявлением об увольнении. Без объяснения причин. Спросят, конечно, не первую, так пятую. Тогда и завести речь о премиальных. «Зачинщиков» искать не стали — вот я увольняюсь, какой тут зачинщик? Премиальные уплатили.
Так почему те, кто сидит без зарплаты, сегодня не увольняются?
Мы сейчас входим в европейское сообщество. Может быть, правозащитные группы должны обращаться туда. Причем наше обращение должно быть достаточно жестким. Сказать: прекратите оказывать поддержку безответственному правительству, прекратите демонстрировать дружеские отношения. На краю гибели миллионы людей. Этот ход, я считаю, может быть действенным. Но в то же время, как власти будут реагировать — я не знаю…
И хуже того, я сама внутренне не уверена сегодня, что имею право на такое обращение. О чем и кого я могу просить? Просить Международный валютный фонд не давать кредитов? Но их не получит не правительство, так сказать, персонально, а те же шахтеры. Наверное, можно просить Международный валютный фонд давать кредит только с жестким требованием целевого использования финансовых вливаний… Довольно банальная идея. Однако, другой у меня нет. Опять же, как заставить этот фонд откликнуться на наши просьбы?
Вот если бы шахтеры-забастовщики стали взывать к международной солидарности.
Уж западные их коллеги умеют воздействовать на свои власти, умеют от них потребовать жесткой политики в отношении восточного партнера.
Ну, хорошо. Значит, опять надежда на постороннюю, пусть и доброжелательную помощь? А сами-то мы что можем делать?
Не хочется попадать в политическую игру противостояния. То, что я сейчас скажу, никак не сближает меня с Зюгановым или с кем-то еще, только демонстрирующим свою оппозиционность.
Я опять говорю только за себя.
Как я-то сама отношусь к нынешней власти? Если говорить о не о Президенте, не о парламенте, а о правительстве, то, скажу честно: в общем-то, лояльно. Готова понимать его сложное положение и даже во многом сочувствовать.
Но вот чего я простить никому не могу — это безразличия к людям, к самой жизни. К населению, по сути, относятся как к быдлу и материалу для очередного эксперимента. И нынешнее правительство, и вчерашнее, и позавчерашнее. «Как же, — скажет кто-нибудь из вершителей наших судеб, — ведь я совершенно искренне, хлопочу вовсе не о себе, а о людях. Стараюсь, чтобы им было лучше. А как это сделать — „я знаю, как надо“». Хочется такому человеку возразить: «Он врет, он не знает, как надо». Как мне надо, знаю именно я, а вовсе не Вы. Так оставьте меня в покое, не вовлекайте в свои политические игры, в свою борьбу за власть, в борьбу левых и правых, центра и маргиналов.
Я много раз слышала слова «гражданское неповиновение», но что они значат? Какие формы оно может принимать? Отказ от уплаты налогов? Так какие там с меня налоги? Это не ко мне…
Может быть, акцией гражданского неповиновения можно считать и отказ от участия в выборах. Не безответственно ли это? На президентских выборах во втором туре я голосовала «против всех». Если власть делает вид, что вас нет, они вас не замечают — тогда и вы их не замечайте.
В анархисты, что ли, податься?
ПИСЬМО ЧЕШСКИМ ДРУЗЬЯМ
Пражской весне в нынешнем году — тридцать лет. Возраст цветущий, но и вполне зрелый. Пожалуй, наступило время задать и себе, и Праге некоторые вопросы; осмыслить и начало, и то, что произошло за эти тридцать лет.
Мы все помним — и никогда не забудем — оккупацию, попытку насильственным путем прервать ход истории, повернуть его вспять.
Действующие лица Пражской весны, а, возможно, и большая часть народа Чехословакии (я буду так называть эту страну, ведь тогда она так и называлась, и Чехия со Словакией были одной, единой страной) хотели построить у себя социализм с «человеческим лицом», надеялись, что им это удастся. Вопрос о том, возможен ли вообще «социализм с человеческим лицом», кажется, тогда и не возникал; во всяком случае, я тоже полагала, что эта странная формация, этот кентавр предпочтительнее звериного лика «реального социализма» (по терминологии Л. И. Брежнева) и, уж конечно, предпочтительнее, чем обвальная, революционная смена формаций, одной на другую, пусть и с противоположным знаком. Поэтому многие в СССР, в 1968-м, с такой надеждой следили за событиями в Чехословакии: если бы у вас эта попытка удалась — тогда почему бы и не в Польше, не в СССР, в конце концов?!
Теперь наступило время спросить себя: провалилась ли эта попытка? А если провалилась — то по причине «братской помощи», прибывшей на танках, или же она была обречена на провал по собственным, внутренним причинам? Задавая этот вопрос себе, я хочу задать его и вам, чехам.
У меня нет сомнения в том, что вторжение в 68-м году было, есть и останется позором моей страны, а также и Польши, Венгрии, Восточной Германии. А вот можно ли считать, что при этом вы потерпели поражение? Да, чужие танки пришли на вашу землю и вошли в ваши города. Но зато вместо романтических мечтаний о достижении эфемерного «нового» социализма вам пришлось сосредоточиться на вполне реалистической задаче: в условиях оккупации отстоять свое национальное достоинство, сохранить возрождавшийся у вас дух свободы. И с этой задачей, я думаю, вы блестяще справились.
Так что это было — поражение или победа?
Я позволю себе некоторую параллель: конечно, демонстрация нескольких человек в Москве на Красной площади в августе 68-го не изменила ситуацию: войска не были выведены, наше правительство не захотело нас услышать (да мы вовсе и не надеялись на результативность нашей акции). Но я никогда не чувствовала себя побежденной; наоборот, именно в зале суда, а не тогда, на Красной площади, у меня появилось ощущение победы.
Русский поэт Борис Пастернак сказал: «…пораженья от победы ты сам не должен отличать…»
Давно уже я думаю: и для личности, и, тем более, для страны иногда полезнее потерпеть поражение, чем победить. Оставлю эту мысль без доказательств и без примеров.
Признаюсь честно: и в 68-м году я уже не очень-то верила в реальность придуманного вами «социализма с человеческим лицом». Меня тогда вдохновляла не эта идея, а сам процесс — процесс духовного возрождения целой страны. Оккупация не остановила этот процесс, а перевела его в другое измерение.
А что было бы, если бы события происходили иначе: если бы оккупационные войска не были введены или же, благодаря нашей демонстрации, были поспешно убраны?
Хотя и то, и другое — полный бред, конечно же. И все-таки, что было бы, если бы?..
Ответить на такой вопрос, наверное, принципиально невозможно: как известно, история не знает сослагательного наклонения. Тем более, я не могу отвечать на поставленный вопрос, не зная в деталях ваших реалий к 68-му году, не представляя себе реалий и тенденций истории стран Западной Европы, соседствующих с вами. Была ли какая-нибудь связь и взаимозависимость между тем, что происходило у вас, и, скажем, в Польше или же во Франции?