— Не смей! Не трогай!
Она испугано отступила вглубь и одними губами прошептала:
— Что будет?
Он лишь горестно хмыкнул, коснулся решётки, и Персефона с ужасом наблюдала, как ладонь мужа — красивая, с длинными тонкими пальцами — чернеет, а воздух наполняется приторным запахом горелой плоти.
С уст Аида не сорвалось и звука, а вот Персефона, подкошенным снопом упав на пол, рыдала в голос.
— Зачем… зачем… — бормотала она.
— Это — наше общее наказание. Я не справился, подверг опасности Олимп.
Персефона качнула головой:
— Нет, это не так, ты прекрасно справлялся. Я виновата, я дала ей слишком много воли.
Но Аида — не переупрямить, он стоял на своём:
— Мне давно следовало рассказать, что внутри тебя запечатана страшная и могущественная богиня. Тебе было бы легче справляться с ней. Но я хотел уберечь…
— Уберёг… — грустно съехидничала Персефона. — И что будем делать теперь?
— Есть один обряд, — отвечал Аид, но Богиня Подземной Весны ощущала: муж колеблется и не спешит предлагать ей этот вариант. Тяжело вздохнув, он продолжал: — Можно выманить её, слить ваши сущности и подчинить её в тебе, укротить, поставить на место.
— Так зачем дело стоит? — непонимающе воззрилась на него Персефона.
— Обряд очень болезненный и унизительный. Я не смогу проделать это всё над тобой.
Персефона готова была уже его переубедить и начать уговаривать: что, мол, для дела она вынесет любую боль, но тут из тёмного угла выступил новый участник событий — Пеан.
Он сказал:
— Есть ещё один вариант, менее болезненный, ну куда более опасный.
Аид бросил на него испепеляющий взгляд:
— Почему ты не сказал раньше?! — грозно пророкотал он.
Старый врач сжался и поспешно ответил:
— Потому что это — очень опасно и может быть необратимо.
— Что нужно сделать? — спросила Персефона, выпрямляясь во весь рост, и хотя он был невелик, сейчас она выглядела по-настоящему величественной великой богиней.
— Шагнуть в Круг Перерождений. Сможешь? — и снова в полуприщуренных глазах — азарт первооткрывателя, предвкушение хирурга, взявшего в руки скальпель.
— Смогу, — гордо и смело ответила она, — ведь это моя игра и моя война. Я должна выиграть её, чтобы защитить тех, кто мне дорог.
Прутья клетки перестали гудеть, дверь распахнулась, и она почти выпала в объятия Аида.
Он заглядывал в лицо любимой с волнением и тревогой. Только сейчас, оказавшись так близко, Персефона заметила, как он осунулся, побледнел, а вокруг глаз залегли круги.
Крепко прижимая к себе хрупкое тело жены, Аид взволновано спросил:
— Ты уверена?
Персефона вздохнула:
— А если я скажу «нет», ты разве проведёшь тот другой обряд — болезненный и унизительный?
Аид упрямо мотнул головой:
— Ни за что! Но я буду искать выход!
— А Разрушительница тем временем вырвется и неизвестно что натворит. Вы ведь не могли совладать с нею прежде, где гарантия, что сможете сейчас?
— Гарантий нет, Весна, но рисковать тобой… — он почти захлёбнулся судорожным вздохом, спрятал лицо в душистых волосах, прижал к себе так, будто хотел вдавить в своё тело, сделать по-настоящему частью себя. — Кто знает, что за существо выйдет из Круга Перерождения? — горячечно прошептал он: — А что, если не ты? Если я потеряю тебя навсегда?
Она снова ощутила это — тёмное отчаяние, что давило на плечи, гнуло спину, оседало горечью на губах.
Персефона отстранилась, заглянула в бездну чёрных глаз, грустно улыбнулась и тихо произнесла:
— Так нужно — ты знаешь. Я должна. Ради нашего мира, ради нашего сына.
И без того тонкие губы мужа сжались в узкую линию, а руки — в кулаки. Весь его вид словно говорил: почему ради спасения мира жертвовать должен снова я?
Но сказал он совсем другое:
— Иди, Весна. Твоё решение — решение царицы и матери. И я, как царь и муж, принимаю его.
Она попятилась — хотела до последнего держать зрительный контакт. Круг Перерождений, уже призванный Пеаном, мерцал за её спиной, кидая на окружающее зеленоватые отблески. И в этих бликах Аид выглядел почему-то хрупким, одиноким и нереальным.
Шаг… Ещё шаг…
А вот и граница круга.
Ещё шаг — и зелёная световая завеса скрыла от неё метнувшегося к Кругу мужа, поглотила его отчаянное «нет».
А потом её саму затрясло, будто внутри неё поселилась сотня сбрендивших титанов.
Реальность затряслась и рассыпалась на осколки.
С неё разлетелась и Персефона.
Её игра закончилась. Начиналась новая игра, для нового существа, в которое она перерождалась сейчас…
Вначале был туман.
Изменчивый, туман с картинками, туман-кривляка. Он клубился, свивался в спирали и постепенно густел. Потом креп, уплотнялся, превращаясь в полотно — в ткань Мироздания.
Взмахнули ножницы — Ананка взялась за рукоделье.
Чик-чик, шурх-шурх — получилась фигура, нечёткая, с рваными краями. Ананка полюбовалась — выходит неплохо. Вырезала ещё одну. Теперь можно взять у мойр нити и сшить обе части. Набить, обрезать хвостики, подправить. Вот уже и видны очертания тонкой девичьей фигурки. Ананка черпнула меди у осени и зелени у весны — создала волосы и глаза. Девушка получилась красивой, но уж слишком лёгкой, беспечной. Такая только и способна бегать по лугам, собирая цветы и вознося гимны солнцу. Но Ананка уже внесла в свой свиток её судьбу — быть той Царицей Подземного мира, а значит, ровней царю и Владыке. Нужно добавить немного металла, немного стремительности, каплю упрямства и унцию тьмы. Отлично, можно отпускать.
Эта — дойдёт до цели, пробьётся, как росток через толщу земли, прорастёт, окрепнет и будет давать плоды…
Ананка тихо рассмеялась и исчезла.
…девушка брела в темноте.
Почему-то идти было важно — вперёд, не останавливаясь. Там ждало нечто важное — она не знала ему названия, но непременно должна была дойти. Она знала — там обретёт имя, суть, предназначение.
Она упрямо шла, не обращая внимания на усталость, на стёртые в кровь ноги…
Потом… потом… когда дойдёт… отдохнёт… её будут носить на руках…
Шаг… ещё шаг… ещё маленький шажок…
Как тяжело, но надо идти.
И вот тьма истончилась, пошла дырами, в которые ринулся свет.
Такой яркий, всё ярче и ярче.
Девушка инстинктивно вскинула руку, закрываясь от него. И вдруг поняла — она видит свои пальцы!
Она добралась! Осталось совсем чуть-чуть!
Со светом пришло и имя: Кора…
Нежным шелестом сорвалось оно с материнских уст.
И девушка рванула вперёд, на зов.
Женщина с тяжёлыми золотистыми косами выступила ей навстречу — величественная, строгая, но не для неё. Для неё — сияющая, лучащаяся любовью…
— Кора, девочка моя! Как же долго ты шла ко мне в этот раз!
Они шагнули друг к другу, обнялись…
И вдруг женщина пошла зыбью, завибрировала и исчезла…
Тогда Кора услышала другой голос и другое имя:
— Персефона, Весна моя, иди сюда.
Говорил мужчина, и в его тоне нежность переплеталась с властностью.
Девушка оглянулась.
Он стоял поодаль, ветер играл чёрными, как мрак Эреба, одеждами. Черны были так же его волосы и его глаза.
Лишь на миг ей стало страшно, но затем она отбросила сомнения — пошла к нему, и оказалась в крепких надёжных объятиях.
Уже не девушка — жена, царица…
Но и мужчина, что казался таким надёжным, вдруг растворился. Ей осталось лишь хватать воздух в том месте, где он только что стоял.
— Мама! Мамочка! — позвали её вновь.
Появился худенький мальчик, с темными волосами, в которых прятались смешные рожки.
Сын! Её драгоценное дитя! Плод невозможной и неправильной любви.
Она рванулась к нему, обняла, прижала к себе.
Такого родного, милого, ненаглядного…
Но и мальчишка — канул в небытиё.
Осталась только Она — тёмная, уродливая, злая. Разрушительница. Смотрела, скалилась, показывая острые зубы, выставляла когти, отточенные, как ножи.
— Ну что, глупая, ты не приняла мою силу. Теперь я разорву тебя в клочья.
Кора-Персефона — дочь, жена, царица, мать — лишь усмехнулась:
— Ты не сможешь, ты слишком слаба!
— Да что ты говоришь, негодная! — взметнулись чёрные лозы с огромными шипами. Ядовитыми змеями кинулись вперед.
Кора-Персефона приняла их голыми руками, и те рассыпались в прах…
Разрушительница завыла, забесновалась.
— Как! Как ты смогла!
— Просто у меня есть то, чего нет у тебя, и никогда не было — любовь. Поэтому я сильнее.
— Любовь — дурь! Слабость!
Кора-Персефона мотнула рыжей шевелюрой:
— Нет, любовь — величайшая сила на земле. Без любви ты одинок — ломок, зол, опаслив. Любовь даёт прочность стали, примиряет с собой, отметает страхи. Поэтому тебе меня не победить.
Разрушительница расхохоталась — правда, смех её был скорее печален, чем злораден.
— И что же ты сделаешь мне, глупая?! У тебя даже оружия нет!
— Оно мне и не нужно.
— Как же ты будешь сражаться?
— Я не стану враждовать с тобой.
— О, мне даже интересно — как же ты думаешь победить?
— Я тебя обниму.
И правда — шагнула вперед, обняла и прижала к себе.
Одинокую, глупую, неожиданно маленькую и хрупкую, как девочка.