«Как и этот город», – подумала Лия.
Водитель, не отрывая рук от руля, бросил в её сторону взгляд в зеркало:
– Куда вас, точнее?
Лия моргнула, посмотрела на телефон, ещё раз перечитала адрес.
– На Васильевский, десятая линия.
Водитель кивнул, ничего не ответил, только прибавил скорости, выехав с моста на остров. Петербург за окном начал меняться. Здесь дома были более строгими, улицы – шире, прохожих – меньше. Лия смотрела на редкие фигуры, которые, спрятавшись под зонтами, двигались сквозь дождь, на велосипеды, стоящие под навесами магазинов, на людей, выходящих из супермаркетов с тяжёлыми пакетами, на редкие огоньки окон, которые казались живыми в этой тёмной осенней ночи.
Такси свернуло в нужный переулок, и сердце Лии сжалось.
Она чувствовала, как напряжение внутри растягивается, как её дыхание становится чуть короче, как пальцы сжимают телефон крепче, чем нужно.
Осталось несколько минут. Впереди её ждало что—то неизбежное.
Такси остановилось у края тротуара, и Лия медленно вышла, прикрывая голову капюшоном, защищаясь от мелких капель дождя. Влажный воздух был насыщен запахами сырого камня, мокрого асфальта и прогнивших досок, которые где—то в глубине двора служили временным укрытием для мусора.
Перед ней возвышался дом – массивное, тёмное здание начала двадцатого века, пережившее не одно десятилетие. Фасад когда—то был украшен лепниной, но теперь её едва можно было разглядеть за слоями облупившейся штукатурки и грязи, скопившейся в углах оконных рам. Балконы выглядели хрупкими, проржавевшие перила покрылись сетью трещин, а некоторые, казалось, грозили рухнуть при малейшем движении.
Осознание того, что Александр теперь живёт в этом доме, разительно отличавшемся от того, что она привыкла связывать с ним, пронзило её разум, вызывая болезненный диссонанс с образом, который она хранила в памяти. Он всегда стремился к порядку, к окружению, в котором вещи имели своё место, а пространство отражало его характер – сдержанный, но утончённый. Здесь же, среди облупленных стен, проржавевших балконов и следов запустения, казалось, что время застыло, а сам Александр оказался в плену этого угасающего мира. Это место не просто не вязалось с его образом – оно шло вразрез со всем, что он когда—то был, и, возможно, с тем, кем он теперь стал. Лия чувствовала, что перед ней точка, отделяющая её прошлые воспоминания от новой реальности, которую она сама же изменила.
Мысль пронзила сознание, вызвав отголоски старых воспоминаний. Когда—то Александр был человеком, который ценил пространство, эстетику, порядок. Её взгляд скользнул по входной двери, тяжёлой, потемневшей от времени, с глубокими царапинами у самого низа, словно кто—то когда—то пытался взломать её или пинал в раздражении. Над косяком висел облупленный металлический козырёк, с которого стекали редкие капли, падая прямо на ступени.
Лия сделала шаг вперёд, нерешительно приоткрыла тяжёлую, поскрипывающую дверь и вошла внутрь, словно переступая невидимый порог между прошлым и настоящим. Запах сырости, старого дерева и давно осевшей пыли мгновенно окутал её, словно глухая, давящая тишина. Воздух здесь был неподвижен, застоялся за годы, пропитался следами времени, не впуская ни малейшего намёка на свежесть.
Тусклый, дрожащий свет одинокой лампы на потолке с трудом пробивался сквозь слой пыли, отбрасывая длинные, зыбкие тени на стены, когда—то покрытые обоями, но теперь облупившиеся и местами испещрённые следами старых, давно закрашенных афиш. В её ушах звенела тишина, лишь прерываемая еле слышными каплями дождя, стекающими с оконных карнизов, и глухим эхом далёкого лифта, который будто напоминал ей, что мир за пределами этого подъезда продолжал жить своей размеренной, чужой жизнью. Лия остановилась, чувствуя, как её дыхание стало чуть глубже, а сердце сжалось от ожидания того, что её ждёт дальше.
Здесь пахло сыростью, пылью и старым деревом. Воздух был застойным, словно эти стены не проветривались годами. Лампы, закреплённые на потолке, давали тусклый, дрожащий свет, который лишь подчёркивал затхлость этого пространства. В углах потолка скопилась паутина, плинтусы были обшарпаны, а на стенах виднелись следы давно закрашенных афиш и объявлений.
Лестница вела наверх, ступени были старыми, местами прогнившими. Каждый шаг отзывался гулким скрипом, нарушая тишину этого давно забытого людьми места. Лия сдерживала дыхание, чувствуя, как с каждым шагом по этому коридору её тревога нарастает.
У дверей квартиры находился старый блок звонков. На металлической панели было выбито несколько фамилий – какие—то неразборчивые, потускневшие от времени, какие—то новые, выведенные маркером. Среди них одно имя заставило её сердце сжаться: «Сантейлов».
Лия замерла перед панелью звонков, ощущая, как внутри сталкиваются два противоборствующих чувства: стремление увидеть его как можно скорее и липкий, проникающий под кожу страх перед тем, что она обнаружит за этой дверью. Её пальцы дрогнули над кнопкой, но она не спешила нажимать, словно пыталась выждать ещё несколько мгновений, растянуть время, прежде чем реальность расставит всё по местам. Мир вокруг неё, казалось, тоже замирал в ожидании.
За окном дождь набирал силу, и капли, дробясь о подоконник, сливались в размеренный, монотонный ритм, в котором было что—то неотвратимое. Ветер порывами ударял в стекло, тяжёлые тени фонарей расплывались на мокрой стене, придавая подъезду зыбкость, словно пространство вокруг дрожало, готовясь рухнуть. Казалось, даже время здесь двигалось иначе – вязко, напряжённо, не желая сдвинуться с места, словно город сам затаил дыхание в ожидании ответа.
Она медленно подняла руку и нажала звонок, ощущая, как холод металла проникает сквозь кожу, оставляя лёгкий липкий след на пальцах. В ответ не раздалось ни единого звука, только приглушённое дыхание самой Лии казалось слишком громким в затянутом тревожном ожидании. Прошло несколько секунд, но ничего не изменилось, и именно в этот момент, когда тишина стала давить на уши, за дверью послышался приглушённый шорох, словно кто—то осторожно ступал по деревянному полу, замирая между шагами. Затем, после короткой паузы, замок тихо щёлкнул, поворачиваясь с едва заметным скрежетом.
Замок провернулся с глухим щелчком, дверь медленно отворилась, и Лия на мгновение задержала дыхание. Ощущение было таким, словно она не просто стояла на пороге чужой квартиры, а заглядывала в зияющую пропасть между прошлым и настоящим. За этой дверью должно было быть что—то знакомое, что—то, что подтвердит: её воспоминания не ошиблись, её чувства не оказались иллюзией. Но вместо этого она увидела человека, в котором едва смогла узнать того Александра, которого когда—то знала.
Это был не процесс старения, не естественная перемена, свойственная годам, а нечто большее – след долгого разрушения, внутреннего упадка, жизни, которая уже давно перестала быть движением вперёд. Лия почувствовала, как её сердце сжалось от острого, колючего чувства – жалости, боли, смятения. Это была жизнь, прошедшая по нему тяжёлым, безжалостным катком. Волосы, некогда гладкие, аккуратно зачёсанные, с лёгкой сединой, которая придавала ему благородную зрелость, теперь стали бесформенными, спутанными, торчащими в разные стороны, словно он не утруждал себя даже расчёской. Серебристые пряди не лежали ровно, а торчали случайными клочьями, будто давно не видели ножниц. Щёки впали, резко очерченные скулы бросались в глаза сильнее, чем прежде, подчёркивая болезненную худобу.
Кожа казалась землистой, с сероватым оттенком, словно он давно не бывал на солнце, словно время, проведённое в этом доме, пропитало его насквозь своим застоявшимся воздухом и тусклым светом. Под глазами пролегли глубокие, тёмные круги, не просто след усталости, а отпечаток жизни, наполненной потерями и бессонными ночами. Когда—то этот человек обладал особой живостью во взгляде – его глаза были полны мыслей, эмоций, тонких наблюдений, невысказанных фраз. Теперь они выглядели потухшими, затянутыми туманом, от которого даже в слабом подъездном освещении веяло пустотой.
Запах, хлынувший из квартиры, был невыносимым. Лия не сразу разобрала его отдельные оттенки, но каждый, проникая в лёгкие, вызывал глухую тоску. Перегар, застарелый запах алкоголя, въевшегося в стены, сигаретный дым, пропитавший одежду, тяжёлая, удушливая пыль, которая собиралась годами. Но было что—то ещё – запах старости, одиночества, заброшенности. Он не походил на обычный бардак – это был воздух пространства, в котором уже давно не ждали гостей и не надеялись на перемены.
Александр посмотрел на неё, и на мгновение Лия увидела, как в глубине его тусклого взгляда мелькнуло что—то живое. Всего на секунду она заметила проблеск узнавания – слабую тень прошлого, пробившуюся сквозь толстую корку забвения. Он, похоже, не сразу осознал, кто стоит перед ним, словно память цеплялась за образы, но не могла собрать их в цельную картину. Было в этом что—то трагичное: человек, который когда—то знал её лучше всех, теперь смотрел так, словно сам не был уверен, реальна ли она.
Его губы приоткрылись, но звук не сорвался с них. Лия видела, как в нём борются два состояния – осознание и отрешённость. Он не отступил, не пригласил её войти, просто продолжал стоять в дверном проёме, держа руку на косяке, словно опираясь на него, как на единственную точку опоры в этом зыбком, едва удерживаемом мире.
Лия продолжала стоять, ощущая, как время сжимается вокруг них, превращая секунды в вязкую, невыносимо долгую паузу. Она ждала – ответа, движения, признания, хотя бы намёка на прежнего Александра, которого она помнила. Но его взгляд оставался пустым, словно он смотрел сквозь неё, не пытаясь ухватиться за образ, который должен был быть ей знаком.
Её собственное дыхание казалось слишком громким в этом застывшем пространстве, но он, похоже, даже не слышал его, словно находился по ту сторону невидимой стены, отгородившей его от реальности. В глубине его глаз мелькнула тень сомнения, что—то шевельнулось, но тут же исчезло, оставив после себя лишь отрешённость. В этой тишине не было ни узнавания, ни эмоций, ни даже простого удивления – только отдалённый, глухой отклик чего—то, что уже давно погребено под тяжестью прожитых лет. И тогда Лия поняла – этот человек больше не тот, кого она искала.