В этой близости не было ничего лёгкого, ничего мимолётного. Это было не просто слияние тел, а крик души, отчаянный, требовательный, полный всего, что они потеряли и теперь пытались вернуть.
В конце симфонией звучали их стоны. Они тонули друг в друге, и этот миг принадлежал только им.
Лия лежала рядом с Александром, чувствуя, как его дыхание, глубокое и размеренное, плавно сливается с её собственным. Воздух в комнате ещё хранил тепло их тел, а в полумраке пыльного света казалось, что время на мгновение замерло, давая им отсрочку от реальности. Она провела пальцами по его груди, ощущая под ладонью едва заметное биение сердца, слабое, но всё же живое. Это сердце когда—то билось иначе – с уверенностью, с силой, с жаждой жизни. Теперь же в его ритме звучала усталость, долгие годы одиночества, неопределённость, которая никуда не уходила даже в этот момент близости.
Она закрыла глаза, уткнувшись лбом в его плечо, впитывая его тепло, запоминая этот миг, будто пытаясь сохранить его в памяти навсегда. Но вместе с этим пришло осознание – глухое, тяжёлое, не дающее покоя. Её вмешательство в прошлое, её отчаянная попытка что—то исправить привела именно к этой реальности. Она изменила его судьбу, она лишила его того, что когда—то делало его сильным, того, что делало его самим собой. Всё, что она хотела исправить, в итоге разрушило его жизнь.
Её глаза наполнились слезами, но она не дала им стечь, сдержала их, вдыхая воздух, который теперь казался ей чужим. Она любила его – таким, каким он стал, таким, каким его сделала жизнь, но в глубине души понимала, что этот Александр – не тот человек, которым он должен был быть. В его судьбе не должно было быть этих запущенных комнат, этой бесконечной череды ошибок, этого глухого одиночества. Он мог быть другим. Должен был быть другим.
Она прижалась к нему крепче, зная, что это их единственная ночь. Единственная в этой реальности.
Может быть, он почувствовал её напряжение, потому что его рука легла на её спину, лёгким, интуитивным жестом, которым человек пытается удержать ускользающее.
– Всё хорошо, – тихо сказал он, не открывая глаз, словно угадав её мысли.
Лия не ответила. Ей хотелось верить, что он прав. Но она уже знала, что ничего не хорошо.
Она видела в этой реальности сплошные трещины, следы своей ошибки, но осознание пришло слишком поздно. Всё, что она изменила, разрушило не только его жизнь, но и их связь, стерев человека, которого она любила, оставив лишь тень, наполовину растворившуюся в прожитых годах. Но это не было приговором. Она ещё могла всё исправить, вернуть Александру самого себя, подарить ему другую судьбу, в которой он не будет обречён на одиночество и пустоту.
Её тело оставалось рядом с ним, но разум уже уходил в другое место, в другое время. Вариантов больше не осталось. Только один путь оставался перед ней – вернуться в восемьдесят пятый год, начать заново, не дать этим ошибкам стать его будущим.
Где—то в глубине сознания пронеслась мысль: "А если снова не получится?" Но ответа не было. Только решимость, глухая, твёрдая, не оставляющая пространства для сомнений. Она медленно прикрыла глаза, чувствуя, как реальность начинает распадаться, исчезая слой за слоем – тепло его кожи, его дыхание, запах застоявшегося табака, приглушённый свет, затенённый тяжёлыми шторами. Всё это растворялось в воздухе, исчезало, словно её никогда здесь и не было.
Всё исчезало – тепло его кожи, его дыхание, приглушённый свет за занавесками, запахи табака и старых книг, каждый звук, каждое мгновение этой реальности. Она знала, что когда проснётся – всё будет по—другому.
Александр никогда не узнает, какой выбор она сделала этой ночью, какие эмоции разрывали её изнутри, какое отчаяние жгло её грудь в этот момент. Он не почувствует, как её сердце билось неровно, как дыхание замедлялось, пока она принимала единственно возможное решение. В его сознании останется только этот вечер – их единственная общая ночь, пусть и в мире, который не должен был существовать.
Но, может быть, в другом времени, в иной реальности, где их судьбы сложатся иначе, он почувствует её присутствие, уловит её тень среди забытых воспоминаний, догадается, что она была там, рядом с ним, даже если не смог удержать её в этом мире.
Глава 16
Лия пробуждалась медленно, будто выходя из густого тумана, наполнявшего её сознание чем—то вязким и тягучим, удерживающим на грани сна и яви. Где—то далеко, за пределами этого тёплого, укутанного в мягкие одеяла мира, существовала другая реальность, но она больше не имела значения. Осознание приходило постепенно: сперва тепло под одеялом, затем слабый свет, пробивающийся сквозь занавески, и наконец запахи – терпкая пыль старого дерева, лёгкий оттенок табака, который Вика, должно быть, принесла на одежде, и что—то сладкое – карамельки или тянучка, оставленные соседкой на столе.
Глаза ещё не открылись, но слух уловил приглушённые звуки: ровное дыхание Вики, едва различимый шелест осеннего ветра, пробравшегося в комнату сквозь неплотно закрытую раму, далёкие шаги в коридоре общежития. Мир был настолько настоящим, что казался почти новым. Он был чужим, когда Лия только вернулась, но теперь стал её.
Она лежала, не двигаясь, позволяя себе лишние минуты в этой тишине, впитывая реальность каждой клеткой тела. Никакой тревоги. Никакой паники. Всё изменилось.
Раньше она просыпалась в страхе, ожидая, что вот—вот провалится обратно, что снова окажется там, где ей больше не место, где прошлое ушло, а настоящее стало туманным воспоминанием. Но теперь она знала – её больше не ждёт другой мир. Она осталась здесь.
Лия медленно разомкнула веки, позволяя рассеянному утреннему свету мягко заполнить её сознание, стирая границу между сном и явью.
Сквозь занавески пробивался серый осенний свет, мягкий, рассеянный, ложившийся на мебель длинными полосами. В комнате стоял полумрак, в воздухе висело ощущение утренней застывшей тишины. Она посмотрела в потолок, где в углу темнел старый след от протечки, который они с Викой обсуждали ещё в прошлом году, когда спорили, стоит ли звонить вахтёру или всё само высохнет. В итоге ничего не изменилось.
Повернув голову, Лия увидела, что Вика ещё спит. Та свернулась на своём диване, уткнувшись лицом в подушку, одна нога выскользнула из—под одеяла. Светлые волосы растрепались, несколько прядей упали на лицо, рука небрежно свисала вниз, пальцы чуть подрагивали во сне.
Лия улыбнулась, глядя на Вику, запоминая эту картину – её расслабленное лицо, светлые волосы, чуть растрёпанные после сна, размеренное дыхание. Завтра их привычная жизнь останется позади, и этот момент, наполненный покоем и утренним теплом, превратится в воспоминание, которое она будет хранить, зная, что он был последним таким.
Она ещё немного полежала, разглядывая знакомую до боли комнату, впитывая в себя каждую деталь. Стены, обклеенные газетными вырезками и афишами – Вика любила театры, особенно Чехова, и долго спорила с Лией о «Трёх сёстрах», доказывая, что в них – вся правда русской женщины. Над столом – полка с учебниками и конспектами, хаотично нагромождёнными друг на друга. Некоторые из них были раскрыты и лежали вверх корешками – чтобы не терять страницу.
В углу громоздилась небрежно сваленная груда одежды, поверх которой неаккуратно лежало Викино пальто, словно она бросила его наспех, не задумываясь о порядке, как делала это всегда.
На подоконнике, рядом с пустой чашкой, стояли коробки спичек – Вика иногда зажигала свечи, когда хотелось уюта. Вчера она говорила что—то о том, что осенью особенно важно создавать атмосферу – Лия кивала, но в тот момент её мысли были заняты другим.
Теперь же все эти мелочи обрели новый смысл, наполняясь весомым присутствием её собственного выбора. Каждый предмет, каждая деталь в этой комнате больше не казались случайными – они были частицами её жизни, выстроенными в чёткий узор, который наконец обрёл завершённость. Она больше не была сторонним наблюдателем в этом мире, не ощущала смутного отчуждения или страха оказаться чужой. Всё вокруг – комната, воздух, мягкий осенний свет, струившийся через занавески, – составляло реальность, которую она приняла, в которой осталась, не испытывая больше желания искать иной путь.
Лия больше не мечтала о будущем, не пыталась заглянуть за горизонт завтрашнего дня. Её сердце впервые билось ровно. Она знала, что проснётся здесь и завтра, и послезавтра, и через год.
Это осознание наполнило её спокойной уверенностью, словно исчезли последние сомнения, оставляя лишь чистую, неизменную истину – её место было здесь, и оно больше не подлежало пересмотру.
Тепло разливалось по телу, заполняя лёгкостью и почти детским спокойствием.
Лия потянулась, медленно проводя пальцами по шероховатой ткани одеяла. Она ощущала каждую деталь – переплетение нитей, крошечные неровности, слегка вытянутые участки, оставшиеся от стирок.
Раньше она пыталась найти смысл в каждой мелочи, искала знаки в предметах, которые окружали её, будто бы они могли подтвердить или опровергнуть её реальность. Теперь в этом не было необходимости.
Она понимала это всем своим существом: выбора больше не было, потому что он уже произошёл. Всё, что осталось, – принять неизбежное, позволить себе быть здесь и сейчас, без сомнений, без оглядки назад. Эта реальность теперь принадлежала ей, а она – ей.
Вика что—то пробормотала во сне, перевернулась на другой бок, устроившись поудобнее, её рука скользнула под подушку, дыхание осталось таким же ровным.
Лия смотрела на Вику, запоминая каждую деталь – растрёпанные волосы, мерное дыхание, лёгкую улыбку, которая иногда мелькала во сне. Завтра всё будет иначе, и этот момент останется лишь воспоминанием, тонкой тенью на границе прошлого и настоящего.
Лия вышла из института, на мгновение задержавшись у массивных дверей, словно запоминая их – эти двери, которые она открывала сотни раз, теперь казались рубежом между прошлым и будущим. Её пальцы скользнули по холодной металлической ручке, и в этот момент что—то внутри подсказывало: она делает последние шаги по знакомому маршруту, по дороге, которая вскоре исчезнет за горизонтом.