– Тише, тише, дочка, не бойся, – завел он привычные речи, – все происходит так, как должно, а самое плохое позади. Сейчас ты сядешь на кораблик и отправишься в хорошее место, там больше нет никаких бед, все самое плохое уже закончилось. Давай, пойдем.
Продолжая убаюкивающе бормотать, не останавливаясь ни на мгновение, Потапыч медленно повел Августу к выходу. Она не сопротивлялась, лишь пару раз всхлипнула и шагала, как во сне. И даже не посмотрела на Толика, уходя, будто и вовсе забыв о его существовании.
Они вышли за порог, хотя там еще только-только начинало смеркаться – достаточно ли этого, можно ли днем? Или непременно должна стоять ночь? Толик не знал. Он выключил огонь на плите, где в сковородке уже подгорела яичница, тяжело опустился на стул и обхватил голову руками. Пахло жареным и сладкой тиной – невыносимо было вдыхать это снова и снова, но не дышать он не мог. С каждым вдохом в него проникала какая-то тягучая вина, заполняя собой мысли и чувства. Чуть было не натворил бед.
Потапыч вернулся спустя какое-то время, привычно запустив холодного ветра в дом, – запах чуть ослаб. Смотритель был один.
– Получилось? – спросил Толик. – Отправил?
– Отправил, – маячник брякнул на стол это короткое слово, будто оно было кухонным ножом. Да уж.
– Потапыч, я не знал.
Ну правда же, не знал.
– Ладно, – смягчился смотритель, – все хорошо, что хорошо кончается. Помаялась барышня, ну ничего, теперь всё на своих местах. Не знал ты, не знал. Не терзайся.
Толик только вздохнул. Настенные часы щелкали, отбивая секунды – тик-так, тик-так. Проходит время. Интересно, а ему когда-нибудь тоже понадобится кораблик?
– Очень уж я хотел, чтобы был второй шанс, наверное.
– Может, и так. А может, это он и есть, шанс? Чтобы вот так, на кораблике – и в небо? Почем тебе знать? Вдруг там и правда лучше? Или нет. Не знаю. Не философ я, чтобы во все эти сферы непонятные тянуться. Просто делаем свое дело, Толя. Вот и все.
Просто делаем свое дело. Да.
Через неделю на дороге перед маяком снова затарахтел внедорожник. Практика в Заполярье закончилась, пора было возвращаться в тепличную Москву. И хочется, и не хочется – север крадет душу похлеще сияния, да и не лоскуток вовсе, а всю, до последнего всполоха.
Они стояли около автомобиля – урчал мотор, готовился к броску через неприветливую тундру.
– Прощай, Потапыч.
– Еще увидимся. Береги себя, Толя.
И не успел Толик погрузить в багажник свой чемодан, как смотритель уже пошел обратно к дому. Не обернулся, не помахал рукой – пустое. Большой и неотвратимый, как ледокол «Потапыч», будто и не человек вовсе. Хотя нет, уж он-то точно человек, да еще какой. Человек-маяк.
– Ну что, двинули? – водитель уже забрался в машину и потирал раскрасневшиеся на морозе руки.
Над головой кричали чайки, где-то внизу раскатывались волны и неласковый голос ветра звенел в ушах. Тундра. Устраиваясь на пассажирском сиденье, Толик уже знал, что сделает однажды. Быть может, не сразу, а после того как повидает и другую жизнь. Но сделает непременно. «Прошу принять на должность: смотритель маяка, п. Китовый, Мурманская обл.».
Цветы на песке
Саша открыл глаза. Солнечное утро окрасило комнату в оранжевый цвет. Оно гуляло по смятому одеялу, шуршало шторами – ветер баловался через приоткрытое окно. Слышался запах цветов. Саша припомнил, что ему снилось, будто он безмятежно валялся на какой-то лесной полянке, вот и пахло сладким медом. Блаженство, да и только.
Почему-то покалывало кожу на левой руке, от запястья до локтя – как будто он обжегся крапивой. Странно, и откуда это? На выходных он ездил на дачу к родителям, выпалывал сорняки – быть может, там что-то зацепил и не заметил. Или аллергия. Ну, пустое. Утро не ждет, пора собираться на работу.
Пятнадцать минут на душ, две – чтобы почистить зубы. Три яйца на сковородку, минуту держать на огне, еще минуту томить под крышкой. Бутерброд с двумя кусками колбасы и тремя дольками огурца, нарезанными строго наискосок. Чай с бергамотом (заварку заливать водой в 96 °C, ни градусом больше или меньше). Напоследок – одно зеленое яблоко, и можно выходить.
Но прежде чем сделать шаг за порог, Саша всегда щелчком подкидывал вверх монету, обычную «пятирублевку», и надеялся, что выпадет «орел», – это означало, что день будет удачный. Но он хитрил: если выпадала «решка» – бросал до тех пор, пока это обстоятельство не менялось. Как легко влиять на реальность!
Саша знал, что эти его ежедневные ритуалы необязательны. Если он нарушит привычный ход вещей, атланты не сбросят мир с плеч и ничего не изменится. Но вдруг?
Вот и сейчас он подбросил монетку: «орел» выпал только с пятого раза. Ничего страшного, выпал же! Он надел рюкзак, запер дверь и спустился на улицу, пропустив последнюю ступеньку на первом этаже в подъезде. Так надо.
«Цветы не растут сверху вниз».
Это было прочерчено палочкой на песчаной дорожке во дворе.
Саша ухмыльнулся: ну, сегодня вот так.
Он привык видеть чудны́е надписи по дороге к метро – в их доме жила особа, про каких говорят: «не от мира сего». Ну, то есть сам Саша с его ритуалами казался на ее фоне более чем обыкновенным. Немая, тихая девушка Рита – они росли вместе в одном дворе, но никогда не общались. По правде говоря, он ее сторонился – так обходят выброшенную на берег рыбу. Ну зачем нужно связываться?
И порой Рита делала странные вещи, вроде этой: писала на песчаной дорожке всякую ерунду или выводила что-нибудь цветными мелками на асфальте. Зимой надписи порой появлялись на сугробах, но прочитать их было трудновато. На той неделе было что-то про людей, живущих по-людски, и кошек, живущих по-кошачьи. Да уж.
Саша обошел надпись (хотя какая разница – к вечеру ее все равно затопчут) и направился через сквер к метро. Семь станций в подземке, потом пройти два поворота налево, один – направо и один раз наискосок, чтобы срезать путь. В кофейне около работы – американо с собой, два сахара, и никакого молока, иначе от кофеина не будет никакого толка. Ну а потом весь день с перерывом на обед смотреть в монитор. Больше всего Саше нравилось, что в офисе у него есть свой угол, за спиной и сбоку – стены, и никто не пристает с разговорами. Почти идеально.
Но сегодня что-то пошло не так: зуд в руке стал мучить его нестерпимо, и какая-то тонкая, едва уловимая боль там же, как будто по его венам кто-то бегал. Он видел похожее в каком-то фантастическом фильме – в тело запускали крошечных роботов, и они там что-то вытворяли в соответствии с инструкцией. Вот и у него так же, только непонятно, кто и что вытворяет. Ну как же чешется!
– Эй, ты чего там? В порядке? – сидя в кресле, к нему подкатился Андрей – единственный коллега, с которым он, можно сказать, дружил. Андрей никогда не пытался поймать его взгляд, как другие, – Саша не любил смотреть в глаза и всегда соблюдал дистанцию. А большего и не нужно.
– Да, нормально всё. Рука что-то чешется, может, аллергия какая. Ерунда.
Но к концу дня эта «ерунда» переросла в лихорадку: Сашу бросало то в холод, то в жар, а на лбу выступила испарина. Не хватало еще разболеться. Рука уже откровенно болела, а недалеко от запястья, там, где набухает вена, выступил какой-то темный бугорок. В мыслях забегал робкий страх – что это, а? Что за зараза такая?
За полчаса до заветных «18:00» он не выдержал: побросал вещи в рюкзак и, пробурчав что-то начальнику о плохом самочувствии, отправился домой. Тропинка наискосок, один поворот налево, два – направо, семь станций метро, дорога через сквер. Голова кружится. Еще было солнечно и оранжево, как и бывает погожим летним вечером, в воздухе летал тополиный пух. А хотелось темени и глубокой ночи, без этой яркости и городского гула.
Когда он подходил к дому, от утренней надписи Риты осталось только «ц…ты».
Уже дома он обнаружил, что у него 38,9. Саша пользовался только ртутным градусником, а тот соврать не мог. «Атлантов», кажется, тоже лихорадило, потому что весь мир как-то плыл и дергался, и никак не получалось сосредоточиться. Руку он уже расчесал так, что появились кровавые ссадины, а бугорок на вене набух сильнее прежнего – шишка, опухоль? Бородавка? Захотелось даже сделать разрез и заглянуть под кожу, но Саша удержался. В голове роились мысли одна бредовее другой.
«Подожду еще часик и, если легче не станет, вызову скорую», – с этими мыслями он, не раздеваясь, повалился на кровать и тут же отключился.
Саша открыл глаза. Снова утро: вот оно, как ни в чем не бывало шуршит ветерком в шторах. Голова, кажется, более-менее в порядке, только остатки тумана еще лежат на сознании. Да и лихорадка вроде бы отступила.
А это еще что? Он высунул из-под одеяла левую руку. На том месте, где вчера был загадочный бугорок на вене, где жутко чесалось, где не должно было быть ничего постороннего, вылез… росток. Да, это совершенно точно был росток: два мелких зеленых листочка, похожих на мышиные уши. Торчат прямо из кожи, прямо из вены.
Саша в недоумении смотрел на руку. Не было больше ни зуда, ни боли, да и внятных мыслей в голове тоже не было – только это вот, зеленое.
Резко выдохнув и не успев осознать, что делает, он выдрал из себя росток и швырнул на одеяло. Он ничего не почувствовал – только красная ранка осталась на коже, просто мелкое пятнышко.
«Да какого черта-то», – подумал он. Листочки оказались самыми обыкновенными – он растер их между пальцами, понюхал. Пахло обыкновенной травой. Да так любой листок разомни – получишь то же самое.
Саша сидел в кровати больше часа, забыв обо всем, рассматривая то руку, то ошметки ростка. В конце концов решив, что он исчерпал весь мыслительный ресурс, стал собираться на работу.
Пятнадцать минут на душ, два куска колбасы, огурец наискосок, вода 96 °C. «Орел» – на сей раз с третьей попытки. Уже неплохо.
Сегодня на дорожке палочкой было начерчено: «Под ногами только камни и чудеса». Эх, Рита. Знаешь ли ты про то, что бывают чудеса, которыми можно побить, как камнями?