– Саш, – сказал он как-то, отведя его в сторонку, – что это за ерунда такая с цветами, а? Что с тобой творится?
– А разве это плохо? Что я такого делаю-то?
– Не плохо, но как-то… Не по-твоему, что ли. Ты за год, дай бог, несколько слов кому скажешь, а тут цветочником заделался. У тебя как будто не все дома.
«Не все дома». С этим Саша, конечно, поспорить не мог.
– Ладно. Ты только не пугайся. У меня вот чего.
Он закатал рукав рубашки – кожа вся была в маленьких ранках, там, где он срывал незабудки. И уже пробился новый росток – в «мышиных ушках» скоро должен был появиться стебелек, а за ним – цветы.
Андрей уставился на Сашину руку.
– Это что за ерунда?
– Слушай, я знаю, что это странно. Но вот так – на мне растут эти самые цветы. Не знаю почему. Просто растут, и всё тут. Я сперва испугался, а потом подумал, ну что я с этим сделаю? Вот и дарю. Поначалу выбрасывал.
Андрей молчал и только напряженно сопел, переваривая увиденное. Он нарушил привычную дистанцию и склонился над странной рукой, потом впервые за всю их дружбу попытался поймать Сашин взгляд. Саша не возражал. В глазах Андрея мелькали то тревога, то неверие, то какая-то внутренняя борьба – есть такие факты, перед которыми пасуешь, не зная, что с ними сделать. Незабудки, растущие на человеческом теле, как раз были одним из таких фактов.
– Ты меня разыгрываешь? – наконец, выдавил из себя друг. – Потому что это не смешно.
– Да нет, вот же, – Саша оторвал росток – на коже осталось красное пятнышко.
Андрей как-то подозрительно напрягся, Саше показалось, что сейчас он его ударит – сжал кулаки, и от него волнами пошло негодование. Но ничего не случилось – он просто развернулся и ушел, оставив Сашу размышлять, какую же ошибку он совершил, открывшись приятелю.
Когда он пришел на работу на следующий день, всё снова переменилось. Теперь косо на него поглядывали все – как будто в офисе под потолком заклубились тучи и готовились пролиться чем-то неприятным.
– Бедный Сашуля, и за что тебе такое, – пробормотала Галина Викторовна из бухгалтерии.
Уборщица Вера Ивановна перекрестила его, бормоча под нос какие-то молитвы.
Водитель дядя Федя смотрел на него как на таракана, которого надо бы поскорее прихлопнуть тапком. Нет, не так. Он смотрел на Сашу как на таракана, уже прихлопнутого, – на то, что от него осталось и теперь прилипло мерзкой массой к подошве.
А начальник подозвал его к себе.
– Александр, – заговорил он низким, каким-то рычащим голосом, – ты хороший сотрудник. Работал у нас столько, и хорошо работал. Здесь вопросов нет. Но вот эта твоя странность с цветами… Ты заболел чем-то, скажи?
Приплыли. Ладно, пусть Андрей всем растрепал – но почему ему вот так сразу поверили? Не попросили предъявить, мол, за счет чего наводишь сумасбродную клевету? А просто поверили. Неужели, если из человека стали расти цветы, проще всего – растоптать его без исследования, и дело с концом?
– Ничем я не заболел, – пробурчал Саша в ответ, глядя в пол. Атланты готовились сбросить мир с плеч – это он осознавал ясно. Гнусные атланты.
– Ну да. Слушай, тебе явно нужна помощь, лекарства какие-то. Не знаю, лечится это или нет, но обратиться к специалисту нужно в первую очередь.
К специалисту. К терапевту по талончику? К психиатру? К садовнику? Саша молчал. Все же было так хорошо, всем так нравились цветы, что случилось?
– Ты же понимаешь, что ни о какой дальнейшей работе речи не идет? Пиши заявление по собственному. Или я могу тебя уволить по сокращению – там выплата будет побольше. Мне-то не жалко. Только, пожалуйста, уходи и заразу свою с собой уноси. Мы друг друга поняли?
Саша не возражал. Он вообще перестал понимать происходящее – за одно утро мир, который, казалось бы, только-только стал гармоничным, развалился от одного удара молотком. Оттого, что Андрей проговорился. Оттого, что на нем вообще стали расти эти чертовы незабудки.
Он написал заявление. Собрал вещи, выключил компьютер. Когда он вышел на улицу, то увидел, что недалеко припаркована машина с надписью: «ДЕЗИНФЕКЦИЯ». Уж не к ним ли в офис? У машины копошились какие-то люди, надевали защитные костюмы, доставали квадратные контейнеры-рюкзаки с распылителями на недлинных шлангах. Саше захотелось подойти к ним и попросить окатить его с ног до головы тем, что было в этих контейнерах, но он сдержался.
Был разгар довольно жаркого дня. Небо сияло цветом незабудок, шелестел ветерок в листве. Блаженство, да и только.
Саша снял рубашку, оставшись в футболке с короткими рукавами. На правой руке тоже стали пробиваться цветы – он видел уже привычные зеленоватые бугорки. На левой же незабудки уже вовсю цвели.
Одна тропинка наискосок, поворот налево, два – направо, семь станций на метро, дорога через сквер. Люди в подземке отодвигались от него, поглядывали, перешептывались. Один мальчик на улице ткнул в него пальцем. Даже пробегавшая мимо кошка шарахнулась и зашипела, хотя, казалось бы, ей-то что? Наплевать.
Саша сел на лавочку и спрятал лицо в ладонях. Ну что это, ну зачем? Это все Рита виновата. Дыши, дари. Да иди ты к черту, Рита! Надарился!
Он ударил кулаком по скамейке и зарычал – от боли, прострелившей руку, от того, как заколыхались цветы на его коже, от того, как пекло полуденное солнце – пусть бы оно сожгло эти несчастные незабудки, пусть бы вместе с ним, дотла.
Злые слезы потекли по щекам, перед глазами сразу поплыло, а горло сдавило.
– Ох ты, батюшки, – бросила в его сторону какая-то проходившая мимо старушка. Да ну и ее тоже к черту.
Саше очень захотелось спрятаться, хотя бы под лавочку, лишь бы скрыться из глаз. Но не полезет же он туда, в самом деле.
Он поднялся, кое-как утер нос и глаза. Знал он одно местечко неподалеку. Если свернуть в сквере с тропинки и пройти чуть дальше, можно попасть в небольшую рощицу с полянкой. Шум города туда не долетает, люди не доходят, и можно притвориться, будто ты в настоящем лесу. Один.
Саша добрался до полянки, полной гудящих пчел и нежных цветов, и разлегся в траве лицом к небу. Отдельные слезинки еще катились по его щекам, но навзрыд уже не хотелось. Он глубоко задышал – все-таки это помогает. Ну и что, что цветы? Могли бы, например, расти кактусы. Наверное, это больно.
Небо сияло цветом незабудок, сладко пахло медом. Саша прикрыл глаза – он очень устал, захотелось вздремнуть. Цветы не растут сверху вниз. Да уж.
Каждое утро Рита выходила во двор, чтобы сделать какую-нибудь привычную ей странность. Обычно она писала что-то, что приходило ей в голову невзначай, после долгого сна, палочкой или мелком. Так она показывала миру, что существует – пусть знает, даже если он никогда не добьется от нее ни звука. Ведь «ни звука» вовсе не означает «ни слова». А слов Рита знала много, и они плясали в ее голове по-всякому. Дома она исписывала тетрадки, но мать отправляла их в мусорку всякий раз, как прибиралась. Она не видела, как танцуют слова, да и вообще мало что видела – удивительно, каким иногда можно быть слепым, имея пару вполне здоровых глаз.
Когда Рита особенно сердилась на маму за то, что та снова повыкидывала ее слова, она шла гулять в сквер – деревья тоже знали много слов, и тоже не могли произнести ни звука.
Вот и сейчас она сошла с тропинки и ходила по траве, ловила солнечные лучи и слушала деревья. Интересно, что с тем мальчиком, который подарил ей цветы? Он был единственным, с кем ей удалось так славно поговорить, хоть и сказал он, что ему плохо. Зато потом сказал спасибо, а ведь так говорят только когда хорошо. Она недавно написала снова: «Привет! Как дела? Тебе лучше?» Но это послание осталось без ответа.
Сегодня деревья говорили как-то особенно гармонично. Да и всё вокруг было приятнее и светлее, хотя обыкновенно здесь и так было приятно и светло. Рита вышла на небольшую полянку, над которой гудели пчелы. Сладко пахло нектаром, и сюда совсем не долетал шум города – можно представить, будто ты в настоящем лесу.
На полянке росли незабудки. Десятки десятков нежно-голубых цветочков, как будто кто-то случайно рассыпал в этом месте очень много семян, и все они проросли. Такие же цветы подарил ей тот мальчик. Красивые.
Незабудки смотрели прямо в небо, симпатичные, нежные, особенные. Девушка провела рукой по цветам – те отозвались словами, которые никак не могли бы стать звуком. Но Рита услышала.
«Тебе лучше», – подумала она и тихо рассмеялась.
Ярчук
Он бежал с другого конца двора, здоровенный, черно-белый. Алиса ничего не понимала в собаках, но на всякий случай захлопнула приоткрытую калитку.
– Тю, да не бойся ты, это Мишка, – дед Яков распахнул калитку настежь и подтолкнул Алису во двор. – Добрая душа, максимум – обслюнявит или лапами на плечи встанет.
На вид Мишка весил, как настоящий небольшой медведь. Сердце у Алисы екнуло, но пес подбежал к ней, махнул хвостом и смирно уселся, вывалив язык.
– Ну привет, Мишка, – девушка осторожно протянула руку и потрепала пса по голове. Он оказался теплым и мягким, как плюшевая игрушка.
– Вот и славно, – прокряхтел дед Яков и потащил к дому чемодан с вещами гостьи.
Алиса осталась во дворе. Конец лета наполнял воздух запахами – сладко спели яблоки, наливался чернотой и сахаром виноград, сохла под солнцем пряная скошенная трава. Засуха уже коснулась зелени своими раскаленными ладонями – листья местами зажелтели и пожухли. Но все равно жизни здесь было больше, чем в степях, которые Алиса видела из окна дряхлого «пазика» по дороге сюда.
Дед Яков и его жена, бабушка Глаша, в общем-то, никакими родственниками Алисе не были. Всего-то родители ее отчима, и видела она их только раз, на его с мамой свадьбе. Городскими они никогда не были, жили и вели хозяйство в селе на солнечном юге. Мама сейчас лежала в больнице на последнем месяце беременности: были какие-то проблемы, в которые Алису не посвятили. «Новый папа» проводил все время на работе или с мамой, а до нее, ученицы восьмого класса, дела никому не было. «Девочке будет полезно побыть вдали от города», – решил отчим и отвез ее на автовокзал. Ну и пускай.