– Да, – загудели остальные присяжные, – отмените сейчас же!
Белянкин занервничал – он стал пожимать руки и всем видом и голосом возмущаться: «Как так, нельзя! Все решено, баста!»
Судья Осипов же тихо заулыбался и снял, наконец, темные очки. Под черными стеклами оказались обыкновенные глаза. Даже добрые, хотя добро в людях Лёня различал неохотно, может, и ошибся.
– А что так вдруг, уважаемые присяжные? – спросил судья. – Теперь вам есть резон разобраться в этом деле?
– Ну, знаете ли. Где вещица, которую пора бы уже и на помойку, а где человек?
– А вы уверены, что всегда отличаете одно от другого?
На секунду в зале снова стало слышно только муху и лампы. Но лишь на секунду.
– Отмените приговор! – решительно заявила Лариса. – Или я вам такое заседание устрою, что сами все в клетках окажетесь.
Осипов снисходительно кивнул, Неволин беспомощно пожал плечами. Сергей Гриша по-прежнему глядел в пол, боясь даже пошевелиться и поверить в эту заминку.
Лёня заметил, что он косится куда-то в сторону Белянкина, и тогда сам, внезапно и под удивленные взгляды присутствующих, исчез где-то под столом.
– Чего там? – пробурчал Станислав.
Спустя несколько секунд Лёня вынырнул обратно, явно довольный собой. Кажется, он во всем разобрался.
– Прежде чем мы снова посовещаемся, – сказал он, – позвольте уточнить у гражданина Белянкина вот что. То, что вы пили, уважаемый, мы поняли. Что конфликтовали с Гришей, тоже поняли. Но раз уж следствие не нашло никаких прямых улик против Сергея Васильевича, ответьте: у вас всегда шнурки развязаны?
– Ха! – Станислав ткнул пальцем в помрачневшего Белянкина, тут же наклонившегося, чтобы завязать шнурки. На удивление он даже ничего не стал говорить – ни криков, ни возмущений. Только надул губы, отвернулся к стене и стал раскачиваться взад-вперед, возмущая воздух вокруг себя. Ну, все ясно.
Галина Ионова, стоявшая рядом с ним, сдержанно улыбнулась Грише.
– Думаю, мы готовы снова посовещаться, – язвительно улыбнулся Леонид Саныч. Через несколько мгновений прозвучал новый вердикт:
– Невиновен – единогласно! Убийца – ботинок!
Лёня победоносно надел шляпу и сразу почувствовал себя лучше. Даже повеселел. То-то же, господин Неволин, то-то же, Белянкин! А нечего поклеп наводить. Даже на старые ботинки.
Судья Осипов улыбнулся и вновь постучал молоточком:
– Суд присяжных постановил: Гришу Сергея Васильевича признать невиновным по делу об убийстве гражданина Белянкина и освободить в зале суда.
«То-то же!» – снова подумал Леонид Саныч. Все-таки очень уж это полезно – не быть бездельником.
Сны снежноягодника
Трамвай прозвенел и тронулся с места. За окном задвигался город – вот поплыл тротуар с заиндевевшими лужами, облысевшие деревца, унылые дома. Близилась скудная пора, серая, такая, которую самим нужно наполнять жизнью.
Хельга (так уж назвали ее при рождении, не Ольга, а непременно Хельга – настояла прабабка) смотрела за стекло, потирая озябшие руки. Вокруг шептались. Так всегда бывает, как только в мире что-то идет не по распорядку. И шепот этот становится все громче из уст в уста, из ушей в уши.
– Что же до сих пор не объявляют? – доносилось с задних сидений трамвая.
– Посмотрите, что творится. Ну это уже ни в какие ворота. Обязаны объявить со дня на день, ну нельзя же так.
– А я помню, – раздалось от старушки спереди, – такое уже было, я тогда молодая была. Ничего хорошего, скажу я вам, ничего хорошего.
Хельга молчала, да и к чему встревать в этот перешепот? Верно, что от этого ничего не изменится. Объявят, когда объявят, – и точка.
Трамвай задергался и остановился, открыв двери. Внутрь сразу же ворвался поток холодного ветра – пассажиры все как один поежились. Пора выходить. Хельга сошла со ступенек и перебежала пути – трамвай позвенел дальше, разнося тревожный шепоток по всему городу.
На набережной, где она жила и там же держала магазинчик, было совсем морозно. У воды всегда промозгло, да еще иногда в воздухе летают ледяные иглы и жалят, точно осы. Зимние бездушные осы. Лед на реке еще не встал, но темная вода как будто загустела, и уже частые льдины проплывали с течением. Скоро замерзнет. Солнце пробивалось из-за пелены бледным размытым шариком, оттеняя мир чем-то металлическим.
Яркие каменные домишки на набережной – красные, желтые, зеленые – как будто потускнели за последние недели. Может, зимний ветер выдул из них радость, как и из людей? «Если бы дома могли перешептываться, они бы не отличались от пассажиров трамвая», – была уверена Хельга. Редкие прохожие прятали лица в шарфы, руки в карманы, шли быстро, согнувшись, чтобы поскорее заскочить в помещение. Но в домах тоже было зябко – тепло подавали по осеннему распорядку.
Хельга зазвенела связкой ключей, отпирая магазин, и бросила взгляд на вывеску: «Маленькие радости». По весне нужно будет подкрасить буквы, вот что. Она открыла дверь – брякнул колокольчик, тихонько, по-серебряному. Включила свет, и из темноты выглянула уютная золотая осень – прилавок и полки, украшенные листьями, веточками с ягодами рябины и подсохшей клюквы, тут лежала тыковка, там – гриб, зарывшийся в мох. Осень, по-прежнему осень. И только куст снежноягодника, который Хельга выращивала в кадке, стоял голый, с белыми сморщенными шариками плодов. Дети по осени любили украдкой срывать эти ягодки и потом, на улице, топать по ним ногами – всегда раздавался громкий «хлоп». Но теперь им это уже было неинтересно. В действительности осень уже закончилась.
Посетителей давно не было. Каждому сезону свой срок, да и кому нужно рыжее убранство, когда снаружи заметает и выхолаживает? Все в городке знали: когда нападает хандра – иди в магазинчик маленьких радостей Хельги, там для тебя найдется лекарство. Нет такой осенней напасти, которую не скрасила бы кружка травяного чая. Но каждой радости свое время.
Хельга окинула взглядом пустынный и яркий торговый зал. Осенью она продавала тыквы, сушеные грибы и ягоды, готовила яблочные пироги из урожая антоновки и свежие травяные чаи. Вязала шарфы, делала свечи из вощины, поделки и фигурки. Всё в соответствии с сезоном и всё, что нужно было человеческому сердцу осенью. Перечень товаров был указан в разрешении на торговлю. Конечно, что-то переходило в зиму: специи, пледы или засахаренный имбирь от простуды. Но зима еще не пришла.
«Пора менять декорации, и плевать, кто там что скажет», – подумала Хельга. За последнюю неделю к ней всего-то заходили пару раз за горячим чаем – грели руки о кружки и всё ворчали о том же, о чем и все в городе.
Она включила радио, чтобы в зале стало поживее, но и из этого утюга вместо музыки доносилось: «Министр пока не комментировал сложившуюся ситуацию. Тем временем морозы стоят уже семнадцать дней, и оттепели не предвидится. Эксперты объясняют это тем, что…»
На этих словах Хельга заставила радио замолчать. Какая разница, что там пытаются объяснить эксперты? Министерство сезонов никак не объявляло приход зимы, вот единственное, что важно. На улице морозит, а по всем министерским бумажкам – осень. И в батареях осень, и в магазинах, и даже в песнях на радио – тоже осень.
Хельга вздохнула. Нет, пора менять убранство. Она принесла из подсобки коробку и стала складывать туда осенние поделки и украшения – веточки, тыковки, шишки, гирлянды из листьев. Прилавок и полки постепенно пустели. До следующей осени, друзья.
Куст снежноягодника подвигал ветвями, как будто прощаясь с теми, для кого осень наконец-то закончилась. За окном осторожно пошел тихий снег – как знать, к вечеру он может обернуться бураном.
– А мы с тобой пока побудем в этом междумирье, снежный. Что поделать, – пробормотала Хельга кусту. Тот пошевелил веточкой, смиряясь с неизбежным.
Колокольчик на входной двери ожил – неужели покупатели? Но это оказался лишь Митя, полицейский и Хельгин троюродный племянник.
– Привет, Хельга Станиславовна!
– Здравствуй, Митя. Замерз? Чаю?
Тот потер руки, чтобы согреться, и кивнул. Нелегко патрулировать улицы в такое время, особенно в осенней форме. Хельга поставила воду греться и стала насыпать в чайник травы из маленького мешочка – послышался запах хвои, листьев и ягод. Как в осеннем лесу – всегда этот аромат завораживал. Сейчас в лесу уже ничем не пахло, разве что морозом.
– Ну, что там слышно у вас? – Митин отец как раз служил в Министерстве сезонов.
– Да в том и дело, что пока ничего. Папе и сказать нечего, он же не в верхах. Тянут с указом. Будет беда, если вода застынет, тогда торговые баржи застрянут во льдах. А это, сама понимаешь…
– Я-то понимаю, Митя. Но что же, в Министерстве сидят одни дураки? Они же должны понимать тоже?
– Ничего сказать не могу, Хельга Станиславовна. Наверное, у них свои причины.
Причины. Они, пожалуй, и в окна не выглядывают и по улицам не ходят. Как иначе объяснить их бездействие?
Хельга вручила Мите кружку с ароматным чаем. А вот была бы сейчас зима – она бы подала ему горячего шоколада или вина со специями. Так он согрелся бы скорее. Но эти товары значились только в зимнем торговом разрешении.
Митя тем временем увидел коробку с осенним убранством и пустеющие полки и неоднозначно хмыкнул.
– А ты чего это, уже собираешь сезонные товары?
– Собираю. Покупателей нет, оставлю полезное – чай да пироги. Единственные пригодные радости для нынешней поры. Тыквы уже всем без надобности.
Митя шумно отхлебнул из чашки, посмаковал напиток и нахмурился.
– Но ты же не будешь выставлять зимние вещи? Не хотелось бы тебя штрафовать, Хельга Станиславовна.
Она посмотрела на своего племянника. Ему только двадцать. Он хотел служить в полиции с детства, и сейчас его преданность службе превышала абсолютно все. У него было открытое лицо и ясные, честные глаза. Да, она была уверена, что он с готовностью ее оштрафует.
Хельга ничего ему не ответила.
– Согрелся? – спросила она, когда Митя поставил пустую кружку на стол. Он кивнул, улыбнулся ей доброй мальчишеской улыбкой, поднял воротник и вышел прочь, чтобы дальше патрулировать заиндевевший город.