сошли на нет[145].
В книге «Как жить без головы. Дзен, или переоткрытие очевидного» Дуглас Хардинг описывает переживание отсутствия головы во время прогулки в Гималаях, навсегда изменившей его жизнь:
Тут же стало заметно, что это ничто, эта дыра на месте, где когда-то была голова, не была обычным отсутствием, просто ничем. Напротив, она была очень наполнена. Это была обширная и обширно наполненная пустота, ничто, где находилось место всему… Я потерял голову и обрёл мир… Это было превосходное чувство… Его полное присутствие было моим полным отсутствием… Оно напоминало внезапное пробуждение от сна обычной жизни, конец сновидения… Это был момент ясности в запутанной истории жизни[146].
Когда ваша голова исчезает, субъект и объект сливаются в недвойственном осознавании. Проявления просто знают себя, без ссылки на того, кто знает, пропадающего без следа. Эта практика напоминает восприятие сновидения: ваше тело сновидения не имеет головы, однако вы воспринимаете. Поскольку у вас есть сильная привычка к жизни в теле, а значит, и в голове, вы по-прежнему рефлексивно отсылаете переживания сновидения к сновидцу, хотя никакого сновидца нет. Мастер медитации Тилопа учил:
Когда ум свободен от точки отсчёта —
Это махамудра.
Обрести это знание и сблизиться с ним —
Значит достичь высот просветления[147].
Когда восприятие не имеет точки отсчёта, наблюдатель и наблюдаемое «не два». Хардинг продолжает:
Сама эта точка, этот мой наблюдательный пункт, эта конкретная «дыра, где должна была быть голова» – это и есть Основа и Вместилище всего существования, единый Источник всего, что возникает (когда проецируется «наружу») как физический мир или мир явлений, единое, бесконечно плодородное Чрево, из которого рождаются все существа и в которое они возвращаются. Это полное Ничто – и в то же время все вещи; единая Реальность – и в то же время отсутствие чего бы то ни было. Это моё Я. Кроме этого нет вообще ничего. Я все и ни-кто, я Один[148].
Попрактиковавшись в этой медитации в положении сидя, попробуйте её в других ситуациях. Я могу вызвать мгновенную вспышку этой практики – с той же скоростью, с которой Манджушри отрубает мне голову. Я стою в очереди в продуктовом магазине и, срубив себе голову ещё в ряду № 3, внимаю с безголовым изумлением ярким образам и звукам, окружающим меня. Однако они уже не «вокруг меня» – теперь они «надо мной». Теперь кассир – часть меня, находящаяся там, где когда-то был мой череп. И арбуз, который он кладёт в бумажный пакет, и сам пакет – это тоже я. Отсутствие головы – фантастически игривая, мгновенная и шокирующая практика.
Английский поэт и теолог Томас Траэрн писал: «Ты не насладишься миром по-настоящему до тех пор, пока само море не потечёт по твоим венам, пока ты не будешь укрыт небесами и увенчан звёздами».
Затем я выхожу на улицу, и, как сказал Чогьям Трунгпа, «небо превращается в синий блин и падает нам на голову… Наше видение становится совсем другим… Мы говорим о том, как создать пространство на месте головы. Это пространство, или пространство над нами, очень важно. Нам интересно, как пространство может подарить нам отношения с реальностью»[149]. В практике отсутствия головы мы мгновенно смешиваем свой ум с пространством. Учения дзогчен говорят о радикально неделимом пространстве-осознавании, плоде недвойственной мудрости. Пространство на месте головы – ключ к этой мудрости.
12. Иллюзорная форма и корни страха
Если свистеть в темноте, светло от этого не станет.
Мы можем отвернуться от убеждения, будто иллюзорные переживания реальны, и устранить его. Мы словно уже уснули и видим сны. С этим ничего не поделать. Однако внутри сновидения мы можем бросить вызов своему убеждению о том, что сновидение реально. Мы можем осознать, что это лишь сновидение и что оно не реально. Когда внутри сновидения мы обнаружим, что сновидение – это просто сновидение, станет возможным пробуждение.
Йога сновидений и медитации иллюзорной формы, такие как медитация на чистом восприятии или смешивание ума с пространством, обнаруживают великую иронию пробуждения: когда мы пробуждаемся в духовном смысле, мы пробуждаемся от кошмара овеществления. Мы оставляем плотный мир позади. Мы пробуждаемся к реальности, подобной сновидению. Мы входим в мир, не имеющий основания. То, что абсолютно реально в духовном смысле, противоположно тому, что реально в материальном смысле. Эго всё понимает наоборот.
Таким образом, с точки зрения эго это пробуждение не всегда желанно. Эго боится этих учений. План эго – заморозить мир по своему образу и подобию: сделать его плотным, устойчивым и независимым. Плотный «другой» там подразумевает наличие плотного «себя» здесь. Каким бы подсознательным ни было это следствие, оно порождает двойственность, или двухчастное эго, то есть плотность (эго) «себя» и «другого».
Духовный путь, напротив, ведёт к двухчастному отсутствию эго, то есть к просветлению, или полному распознаванию пустого, но светоносного ума ясного света. Большинство духовных практик работают изнутри наружу. Вы начинаете исследовать и растворять ложное ощущение «я», и этот процесс в конце концов ведёт к растворению сконструированного ощущения другого. Однако практика иллюзорной формы работает в основном снаружи внутрь и ведёт к двухчастному отсутствию эго, сосредоточиваясь на растворении плотности «другого». Эти два подхода поддерживают друг друга, и в обоих случаях растворение «эго» (плотности), внутреннего или внешнего, является путём, ведущим к просветлению.
Мингьюр Ринпоче пишет: «Смысл не в том, чтобы убеждать себя, что мы действительно можем ходить по воде, а в том, чтобы понять: плотность, которую мы обычно приписываем своим телам, не реальна. Такое обретение более реалистического видения того, кем и чем мы являемся, имеет долгосрочные преимущества. Принятие нашей собственной сущностной пустотности и пустотности всех феноменов препятствует нашим импульсам цепко держаться за вещи, которые на самом деле невозможно удержать»[150].
Логика проста: чтобы танцевать безумное танго двойственности, нужны двое: «я» и «другой». Одно невозможно без другого. Растворите любое из них – и танец двухчастного эго со скрежетом остановится. Чогьям Трунгпа говорит:
[Запутанный] ум развивает свою особую природу тогда, когда восприятие начинает задерживаться на чем-то ещё кроме себя самого. Ум принимает факт восприятия чего-то другого за собственное существование… Ум задерживается на другом, чтобы получить обратную связь, доказывающую фундаментально ошибочное убеждение, будто он сам существует… Мы можем жаловаться на правительство, экономику или ключевую процентную ставку, но эти факторы вторичны. Процесс, изначально лежащий в корне проблем, – это конкуренция, возникающая в результате видения себя лишь как отражения другого. Это автоматически выражается в проблемных ситуациях. Они – дело наших собственных рук, результат наших собственных стараний[151].
Когда овеществлённый мир наших проекций тает у нас на глазах, эго не на что опереться и не на что встать. Его больше невозможно имплицитно определить или противопоставить чему бы то ни было, кроме него самого[152]. Когда из-под ног эго выдёргивают ковёр ложной реальности, оно отправляется в полёт по безосновному пространству, по пространству отсутствия эго – и свободы. Однако неготовое к этой свободе эго паникует[153]. Сама эта паника, это защитное сжатие, замораживает пространство и создаёт иллюзию опоры. Чогьям Трунгпа однажды сказал, что пространство – это буддийская версия Бога, и мы боимся этого Бога.
Представьте, что вас выбросили из самолёта[154]. Большинство из нас придёт в полную панику. Вы также можете вспомнить последний раз, когда вы испытывали сильное смущение, например перед публичным выступлением или презентацией. Взрывающееся внутри смущение может парализовать кого угодно, вызывая виртуальную кататонию, неспособность говорить или двигаться. Самосжатие замораживает пространство ситуации, усиливая наше ощущение «я».
То же самое чувство есть глубоко внутри нас прямо сейчас (и на периферии может ощущаться как подсознательная экзистенциальная тревога) – оно замораживает открытую природу реальности, делая из неё безопасные плотные формы и автоматически создавая ощущение «себя» и «другого». Таким образом, паника и страх – это сама сущность плотной, устойчивой и независимой формы. На этом фундаментальном уровне страх и овеществление буквально синонимичны[155]. Видеть вещи как плотные, устойчивые и независимые, по сути, означает видеть страх в физической форме.
Давайте развернём эту идею. «Упанишады» содержат знаменитое утверждение: «Где есть другой, есть и страх». Верное, хотя и поверхностное толкование состоит в том, что «другой» порождает страх. Другие действительно могут причинить нам боль, и мы боимся этого. Однако более глубокое следствие в том, что ощущение «другого» рождается из страха. Тот, кого мы воспринимаем как «другого», и есть страх, обретший форму. «Другой» равен страху. Ощущение плотного, устойчивого и независимого «другого» – это уплотнённый страх. Итак, чувство «другого» (двойственность) не только порождает страх, но и порождается страхом. Это дико мощный возвратно-поступательный (совозникающий) процесс, структурирующий всё пугающее существование и бросающий нас в тюрьму, которую возвели мы сами