сансары – блуждание в циклическом существовании], хотя думаем, будто движемся вперёд… Мы ведём себя почти так же, как планета, вращающаяся вокруг Солнца. Само то переживание, попыткам не чувствовать которое мы посвятили свою жизнь, стало центром нашего ощущения «я»[176].
Почему мы это делаем? Потому что это даёт нам очень утончённое ощущение эгоистического прибежища. Если со страхом и связан какой-то оттенок чувства, то это оттенок ощущения плотности. Страх – это очень плотная эмоция. Когда вы прикасаетесь к своему страху, вы чувствуете нечто крайне сконцентрированное и сильно сжатое. Нечто реальное. Страх выполняет основную функцию эго. Этот подсознательный терроризм порождает ощущение овеществлённого «я» и вторичное чувство того, что это «я» нужно защищать. Когда мы начинаем вглядываться в это ощущение «я» и бросаем вызов его диктатуре, страх, подобно сильному репелленту, отпугивает нас от истины[177]. Учёный Стивен Ходж пишет:
Наше так называемое я, эго, – это паразитическая иллюзия, полностью лишённая субстанционального существования, нечто сконструированное в качестве защитного механизма от переживания непостоянства. Пытаясь воссоздать себя из пустого пространства и стать плотным, эгоистическое «я» постоянно испытывает паранойю, боясь, что его разоблачат и узнают, что оно такое: просто лживая иллюзия[178].
Подобно Тотошке из «Волшебника страны Оз», духовная практика тянет за занавеску неведения, разоблачая то, что на самом деле происходит за пугающими видимостями. Тифт продолжает:
Наши упорные попытки не чувствовать тревожащих эмоций [таких как страх] порождают очень убедительное ощущение того, что мы обладаем некоей основополагающей, фундаментальной природой. Кажется, что наши жизни действительно формируются вокруг чего-то, и это что-то ощущается нами как большая проблема. Снова и снова, день за днём на протяжении десятилетий практикуя стратегии избегания, мы убедили себя, будто наш опыт указывает на существование центральной точки, вокруг которой вращается наша жизнь… Как ни странно, это убеждение стоит у нас на службе, поскольку означает, что нам не нужно рассматривать возможность отсутствия центра нашей жизни и независимо существующего «я». Таким образом, мы можем провести жизнь в терапии или духовной практике, пытаясь неким образом исцелить это кажущееся проблемным «я», которое мы создали, или позаботиться о нём… Когда мы осторожно восстанавливаем то, от чего отказались [первичный страх], привносим это в свои непосредственные, воплощённые в теле переживания и видим, что это не убивает нас, мы начинаем растворять своё ощущение сущностного «я». Мы обнаруживаем, что в отсутствие этой центральной сложности в нашей жизни нет вообще никакого центра[179].
Именно это – отсутствие центра, или, в наших терминах, иллюзорная природа «я», – ужасает эго. Это так же ужасно, как не иметь головы. Страх – это хотя бы что-то или хотя бы что-то, что ощущается как что-то. Для эго что-то лучше, чем ничто: форма лучше, чем пустота, эго лучше, чем отсутствие эго, даже если это что-то – колоссальная патологическая ложь.
Страх можно рассматривать как болезненное сердцебиение эго[180]. Будучи базовой эмоцией сансары, он задаёт основное «настроение» самосжатия и лежит в основании целого набора вторичных чувств и эмоций. Присмотритесь к тому, почему вы делаете то, что делаете, и вы с большой вероятностью обнаружите страх и попытки его избежать. Ваш бессознательный ум словно постоянно шепчет вам на ухо: «Любой ценой избегай ужасающей истины несуществования, иллюзорной природы своего бытия».
Для большинства из нас эта стратегия избегания продолжается всю нашу поверхностную жизнь. Она проявляется как активная леность – беспрестанная занятость, не дающая нам приблизиться к истине и заставляющая сворачивать с ведущего к ней духовного пути. Вместе со своей партнёршей – надеждой – страх порождает восемь мирских забот, о которых мы говорили ранее.
Избегание страха также проявляется как грусть, гнев и депрессия. Загляните поглубже в депрессию – и вы вполне можете обнаружить там гнев; копните поглубже в гнев – и вы, скорее всего, найдёте грусть; посмотрите за грусть – и вы обнаружите страх; посмотрите за страх – и вы обнаружите его корни в экзистенциальной тревоге. Иными словами, основа всех этих вторичных эмоций (грусти, гнева и депрессии) – это страх иллюзорной природы нашего бытия.
Сущность «Сутры сердца» выражена в словах: «Форма – это пустота, пустота – это форма. Форма – не что иное, как пустота, пустота – не что иное, как форма». Что возникает из союза формы и пустоты? Пустая форма, или иллюзорная форма. Каков результат видения мира как иллюзорной формы? Конец страха. Афоризм «Где есть другой – есть страх» сменяется другим: «Где есть отсутствие другого (отсутствие эго) – есть бесстрашие». Бояться нечего. В «Сутре сердца» также сказано: «Поскольку нет омрачения ума, нет страха. Они превосходят ложь [неосознанность] и достигают полного пробуждения».
В «Тибетской книге мёртвых» сказано: «Пустота не может причинить вред пустоте». Поскольку страх является центром мандалы сансары, сансара коллапсирует, когда вы осознаёте, что бояться совершенно нечего. Жизнь (после такой формы смерти) продолжается со вкусом бесстрашия, поскольку на глубочайших уровнях ничто не может причинить вам вред. Теперь эволюция продолжается без ограничений.
Часть 3. Поддержка науки. Иллюзия внешнего мира
13. Наука об иллюзии
Первый принцип в том, что вы не должны обманывать себя, хотя вы именно тот человек, которого проще всего обмануть.
Мир дан мне лишь однажды, а не дважды: как мир существующий и как мир воспринимаемый. Субъект и объект – всегда одно. Нельзя сказать, что граница между ними была разрушена результатами последних достижений физики – этой границы никогда не существовало.
Наше (двойственное) видение вещей как плотных, устойчивых и независимых коренится так глубоко, что для его устранения может потребоваться несколько разных методов. Когда-то мы думали, что мир плоский, потому что он казался таким. Однако мы ошибались. Когда-то мы думали, что Земля – центр вселенной, потому что она казалась им. Однако мы ошибались. Мы по-прежнему думаем, что явления плотные, устойчивые и независимые, потому что они кажутся таковыми. Однако мы ошибаемся. Внешность бывает обманчива. В следующих главах мы используем нейронауку, физику и другие науки, чтобы порубить в щепки ложное воззрение двойственности, откалывая от него по кусочку за раз, аналогично тому как мы делали это, используя медитации на пустотности и иллюзорной форме, которые исследовали до сих пор. Применяя древнюю мудрость и современное знание, мы можем превратить своё неосознанное двойственное воззрение в блаженные осколки.
По моему собственному опыту, изучение науки, стоящей за иллюзорной формой, укрепляет мою духовную практику. Это мощное применение наших первых двух инструментов мудрости – слушания и размышления. Я уверен, что современные дисциплины могут помочь нам в понимании учения с многовековой историей. Если бы Будда жил в наши дни, он принял бы науки как способ освобождения людей из ловушки форм и страданий материализма[181].
Буддизм использует для деконструкции реальности два аналитических метода. Абхидхарма (относящаяся к первому повороту колеса учения, или хинаяне) сосредоточивается на устранении овеществления плотного ощущения «я». Мадхьямака (относящаяся ко второму повороту колеса учения, или махаяне) сосредоточивается на устранении овеществления нашего плотного ощущения «другого» или мира явлений. Такими же эффективными в разрушении фасада простых видимостей могут быть научные исследования. (Мастер медитации Цокньи Ринпоче утверждает, что изучение квантовой механики может деконструировать реальность так же эффективно, как изучение мадхьямаки[182].) Каким бы ни был источник методов – буддийским анализом или научным исследованием, если что-то не проходит критического исследования, скорее всего, оно нереально.
На следующих страницах мы посмотрим, как наука может помочь нам прорваться сквозь несвятую троицу плотности, устойчивости и независимости – три наши основные иллюзии.
Мингьюр Ринпоче напоминает, почему нам нужно прорваться сквозь иллюзию плотности, как бы она ни проявлялась:
Когда мы знакомимся с заблуждением плотности, например плотности стола, формы обычно теряют свою важность, что в свою очередь помогает освободиться от оков цепляния и привязанности… Осознание [иллюзорной природы] стола, дома, домашнего любимца или красного кабриолета удаляет тот клей, который обычно заставляет наш ум прилипать к самому объекту. С этим осознанием объект теряет приписанную ему, сконструированную, ценность. Наше восприятие больше не помыкает нами. Теперь, со спокойным умом, мы можем свободно наслаждаться качествами объекта. Мы можем наслаждаться его цветом, формой или запахом, не теряя равновесия под ударами страстного желания, осуждения или зависти… То, что мы видим, очень отчётливо. Однако оно не реально. Оно непостоянно, несубстанционально и не независимо[183].
Слова Ринпоче подчёркивают, что отсечение и отрицание, к которым мы стремимся в таких медитациях, как практика иллюзорной формы, должны не отвращать нас от переживания жизни, а улучшать его.