Прямая. В подвалах и на чердаках, конечно, об «эзотерическом знании» не рассуждают, но
если «откровения» и «озарения» толкователей Кастанеды перевести на язык притонов, то
получится - кайф. В общем и целом. А если детально, то - приход, тяга, улет. То есть
разные стадии наступления все того же кайфа.
И уж совсем один к одному подходят к судьбам заурядных наркоманов верные философские
заключения о том, что «человек старается выскочить из самого себя», «преодолеть свое «я».
Да, стремление к изменению своего состояния вообще свойственно натуре человеческой.
Причем тут биологическое начало тесно переплетается с социальным. Это очень мощный
импульс. Но из этого вовсе не следует, что можно с олимпийским спокойствием полагать: «И
наркотики пришлись ко времени...» Не дай Бог, если такое случится с любым человеком, если
этот мощный импульс соединится с наркотиком, найдет в нем утоление и упоение.
Наверно, одних только исповедей наркоманов, приведенных здесь, вполне достаточно, чтобы
убедиться: любое упоминание о наркотике как о чем-то безобидном, тем более как лишь о
«средстве приобретения знания» - это все равно что пропаганда истребления детей. Пусть и
невольная, по недомыслию.
Да, почти никто не знает о подлинной, внутренней жизни наркоманов, об их быте. О мерзости
их существования, о той зловонной жиже, в которой барахтаются эти несчастные. Об
отчаянии и безысходности. О деградации физической, умственной, духовной и говорить не
приходится.
Но ведь если нормальные люди не знают эту жизнь в деталях, в подробностях, то могут хотя
бы догадываться, предполагать. Это несложно. Догадываться - и не обольщаться на сей счет.
Однако же нет, откуда-то возникают мифы о «снах золотых», «эйфорическом тумане». А уж
когда они подкрепляются философскими трактатами и рассуждениями истолкователей, то
добра не жди...
А секрет, наверно, еще и в том, что незнание, полузнание всегда порождает мифы.
Притягательные. Ярко окрашенные. Бездумный запрет тоталитарного режима на реально
существующий мистический компонент культуры развил у многих стойкую приверженность
ко всему «запредельному» без разбора. Причем, уходя в широкие слои, всякие полузапретные
веяния тотчас становятся модными в кругах не очень грамотных людей, которые, по
выражению Чехова, «стараются казаться выше среднего уровня и играть роль, для чего
нацепляют на лоб ярлыки».
И последнее. Сказав кое-что о «средствах приобретения знания» по Кастанеде, не могу не
сказать и о самом методе.
Помню, один из моих однокурсников где-то услышал, будто бы на свете есть восемь книг , прочитав которые человек сразу станет образованным, духовно богатым и прочее. И все
приставал к преподавателям, чтобы они дали ему тот заветный список. Ведь всего восемь (!) книг! Прочел - и готово, за неделю все науки превзошел.
Это не анекдот. И даже больше, чем быль.
Это великий миф массового человека, который очень хочет «приобщиться», стать
«духовным», но только побыстрее и попроще.
Лишь на первый взгляд представляется, что Кастанеда и его последователи очень далеки от
«массового сознания», что они «элитарны». На самом же деле сам метод здесь пошло-
упрощенческий, «массовый»: побыстрее, подешевле, без этих ваших умствований и
сложностей... Ведь в действительности любые истины, в том числе и философские, открываются каждому человеку на долгом пути. Он учится, работает, читает книги, узнает, сомневается, спорит, познает себя и людей, разочаровывается, обретает... То есть добывает
истину в постоянном труде ума и души.
А здесь, если снять все наслоения и оголить сюжет, то все куда как легко и даже приятно: поел
гриба, попил сока экзотического растения, покурил зелья - и вот они, видения и даже
«откровения», которые растолкует всезнающий учитель.
Этот путь и метод далеко не новы. Они существуют столько же, сколько существует
человечество вообще. Ибо всегда был и есть соблазн легкого приобретения чего бы то ни
было: богатства, знаний, секретов ремесла. Но к счастью, никто еще не осмеливается
утверждать, что ремеслом сапожника можно овладеть, не прикладая рук, ничему не учась, а
выкурив лишь сто граммов анаши. Никто. А это все-таки внушает некоторые надежды на
незыблемость здравого смысла.
СОН ДЕВЯТЫЙ
Володя Смачков, 18 лет, Москва
У отца на теле нет ни одной вены, куда можно было бы ввести иглу. Все исколото, не видно, не
прощупывается. Только на горле и на ноге, у щиколотки. Он старый уже, ему сорок два или
сорок три года. Когда меня рожали, он точно уже сидел на игле. Наверно, поэтому я такой...
не очень из себя, небольшой. Кругом все такие мордовороты, а я им по плечо.
У отца цирроз печени, и теперь ему нельзя колоться маком. Я его перевел на первинтин, приношу ему изредка, подогреваю. Но ему много не надо, он у меня странный, ему все
удивляются. Уже на последнем витке, наверно. Он может год не колоться, но зато потом как
начнет - за две недели в дурдоме оказывается. Он там уже раз двадцать побывал. Так что я
его теперь контролирую, отмеряю дозу.
Но какой бы он сейчас ни был, а дело еще держит в руках. Он у меня не то чтобы из рабочих, а
что-то вроде... Короче, у него такое место, что многие в нем нуждаются. Короче, бизнес у него
на кладбище, в похоронном деле. Так что семью он давно обеспечил, мать не работает. Мы с
дружком один сезон у отца отпахали, так чуть на машину не заработали.
Раз отец кололся, то я знал всех его друзей, с детства с ними крутился. Никто из них мне не
предлагал, отец убил бы того. Но я с детства знал, что они ловят кайф. До сих пор сам
удивляюсь, почему раньше не начал. Наверно, матери боялся. Или жалел. Сколько помню
себя, она всегда плакала. А сейчас - тем более. Но что она может сделать с нами? Плачет...
Ну вот, пришел день, когда я решил, что надо попробовать. До сих пор удивляюсь. Вообще-то
я не заводила, мне проще с кем-нибудь в компании куда угодно пойти, но тут сам, один, решил и сделал. Поехал на квартиру, где варят, я знал ее, отдал деньги, меня укололи. На
следующий день привел туда своего дружка.
Смешно вспоминать, как мы начинали. Набрали пузырьков с винтом и закрылись на моей
квартире. У меня своя квартира - однокомнатная, отцовская, а отец с матерью живет. Был у
нас двадцатикубовый баян, шприц без делений, и тупая игла «восьмерка». Не знаем, куда
колоть, не умеем, под кожу раствор загоняем - все руки до плеч были опухшие.
Потом научились, с другими наркоманами познакомились, с компаниями. Ну это быстро
делается, все друг друга знаем. Там я первый раз ее и увидел. Олю.
Она сама ко мне подошла. Я бы сам ни за что. А она подошла и стала говорить о чем-то.
Веселая, красивая. Шестнадцать лет только исполнилось. Там были такие парни, под потолок, и кидалы были, совсем крутые. А она меня выбрала. Так я первый раз в жизни влюбился. Ну
не первый, в школе тоже было, но по-настоящему - первый раз. Встречал, провожал, цветы
покупал. Она говорила, что любит. И я говорил. Верил. Я наивный: если говорят - верю. И
никого не слушал.
А в той компании был парень, который раньше с ней ходил. Он ко мне никакой злобы не
имел, что я отбил. Да я ведь и не отбивал, она сама выбрала и подошла. Так вот, тот парень
говорил мне: да ты что за ней так, с цветами, она не стоит того, она с барыгой трахается. Я не
верил. Но потихоньку стал задумываться, вспоминать, что барыга тот мне как-то странно
улыбается, все с какими-то намеками подходит, с поучениями: мол, никому не верь, не
доверяй даже самым близким...
А парень тот все напирает, говорит: а почему она за винтом все время одна ездит, без
компании? И правда, странно. Она одна, как бы сама по себе. Колемся вместе, живем вместе, а
за своей порцией винта она ездит одна. Все время одна.
Тогда мы с дружком решили ее подкараулить. У дома барыги устроили засаду: знали, когда
она к нему поедет. Вошла она туда - и пропала. Нет и нет. Нет и нет. А сколько времени надо, чтобы отдать деньги и винт получить, если по-хорошему-то? В общем, все мне стало ясно. Я
рвусь туда, душа из груди выскакивает, а дружок меня держит, говорит: ну что ты там
сделаешь, да не откроют тебе, да барыга тебя прибьет... Три часа прошло - выходит она. Я
уже перегорел почти, одна тоска осталась. Подхожу к ней, а по ней же все видно, чем
занималась, да еще под винтом... Что ж ты, говорю, у нас же любовь была, я ж тебе верил, как
себе...
Вот так и кончилась моя любовь с Олей. Ей тогда шестнадцать лет было. Мне семнадцать, а ей
шестнадцать.
У меня с той измены кукушка поехала, еле-еле выкарабкался. За всю жизнь у меня не было
такого, такой... Мы с дружком заперлись тогда у меня на квартире и весь месяц - никуда.
Только денег занять, взять винта , на такси и снова вмазывать. Два раза кукушка ехала, чуть
было в психушку не отвезли . Во мне веса-то шестьдесят пять килограммов, а за тот сентябрь я
похудел на двадцать пять килограммов. Мать меня еле-еле откачала.
Я думал, что любовь у нас будет. Хотел, чтобы она бросила колоться. Мне за нее очень больно
было. Я же смотрел, видел там двадцатилетних девушек, наркоманок. Которые уже как
старухи. Беззубые, страшные, волосы клочьями вылезают. И мне больно было, что и она
такой же станет. Думал, любовь будет, думал, она бросит.
А мне говорили потом: мол, ничего удивительного, ты скоро привыкнешь к изменам, к
обману. Мол, тут у нас другие правила, тут про честь, любовь и тому подобное надо забыть и