кто на полу, кто на диване, и на глазах полотенца, платки. Ну, когда вмазался и ждешь
прихода кайфа, то ложишься и закрываешь глаза полотенцем, тряпкой...
Ребята молодые, довольно-таки интересные. Думаю: что же это они такое ощущают, что им
даже девушки неинтересны? Меня это заело: понимаете, на меня всегда обращали внимание, а тут даже не смотрят. Я им говорю: «Дайте и мне!» А они радостно: «Держи, малыш!» И
вкололи мне первинтин. Вот так я и влилась в круг наркоманов. Я человек по натуре
общительный, добрый, с любой мразью могу поговорить по-человечески, и поэтому круг
общения у меня был широкий. С пятнадцати лет я уже не приходила ночевать домой, правда, маме звонила. А знакомых много, притонов много, на одной хате на три дня зависнешь, на
другой - на пять дней, на третьей просто отоспишься. А в семнадцать лет стала жить с
барыгой, год прожила у него. Там у меня впервые и поехала крыша. Раньше-то я понемногу
кололась, не было в достатке. А тут меня привели к человеку, у которого в холодильнике стоит
тридцать бутылок по десять кубов в каждой. Я из каждой попробовала!
Вот тогда и был передозняк . Я потеряла сознание уже в тот момент, когда вводили иглу. А
очнулась, когда иглу вытаскивали. Несколько секунд. Но за это время у меня уже все
стронулось. Я успела увидеть звездочки на обоях, какие-то мужчины кругом, потом все начало
расплываться, как в тумане, в пару, и я решила, что мы все в бане. А у меня пунктик был... Я
там уже три дня жила и все никак не могла помыть голову: то вода горячая отключается, то
мы в кайф впадаем и не до этого. Грязная, сальная голова, меня это мучило - и я
зациклилась. Просыпаюсь, вокруг все плывет, как в бане. Ага, думаю, раз в бане, значит, они
меня насиловали. Но как они могли меня насиловать, если у меня менструация. Значит, в рот
и в зад. Подзываю хозяина и говорю: «Юра, ладно, что вы меня насиловали куда хотели, но
если повели в баню, то хоть голову могли мне помыть?»
А он стоит тут же, еще со шприцем в руках. Конечно, сразу сообразил, что у меня крыша
поехала, и с того дня стал меня контролировать. Да я и сама начала бояться, все время в
голове сидел тот случай.
А потом я от него ушла... Надоело. Забыла, видно, что сама по себе я никто и ничто, надо
постоянно у кого-то кормиться. В общем, при такой жизни рано или поздно попадаешь к
ворам. Так что сейчас я живу с кавказцами. Вначале с Джемалом, сейчас с другим. Джемала
застрелили, может, слышали, про это многие знают, на Ломоносовском проспекте было. Они
ехали с товаром, с раствором, а постовой милиционер начал их останавливать. Погоня
получилась, менты подмогу вызвали. А Джемал высунулся в окно с пистолетом, его и
прошили из автомата.
Конечно, с ворами тяжело: все время ждешь, что случится... Или застрелят кого, или зарежут, или заметут сразу всех и тебя вместе с ними, упрячут в зону. Но зато есть защита: и кайфом
обеспечат, и в обиду не дадут, и вообще, никому другому не дадут, не пустят в хоровод , как с
винтовыми девочками делают.
А так, если одна, то выбора нет. Или иди, чтобы тебя через хоровод пропускали, или на
Черемушкинский рынок, на экспресс-такси . Что такое экспресс-такси ? Ну, тут надо
вначале суть объяснить…
Понимаете, при моем образе жизни, при том, что я состою при банде, я все время живу под
статьей. Во-первых, все равно не остаешься в стороне от уголовщины, так или иначе, но тебя
используют в бандитских делах, хотя бы в той же роли подсадной утки… А если даже и не
участвуешь, то когда заметут всех - а это рано или поздно произойдет - вместе со всеми
заметут и тебя. И ты загремишь на зону . Где и будешь хлебать лагерную баланду, с ужасом
глядя на давалок и пытаясь отбиться от коблов. Не отобьешься, и не таких там ломают, зачушкивают … Не приведи судьба кому-нибудь не то что попасть - увидеть и услышать
женскую зону! Женская зона , это всем известно, страшнее самого страшного сна.
Так что есть умненькие, трезвенькие девочки, которые сразу понимают, какая им предстоит
жизнь. Но бросить-то они не могут, наркотик уже забрал над ними власть, и без дозы они не
могут. А где ее взять и как ее взять, чтобы в то же время и не участвовать в банде? Только на
экспресс-такси!
Ну это когда барыги по утрам берут такси и развозят товар по клиентам. А сначала заезжают
на Черемушкинский, на Даниловский рынки, на другие, всем известные точки в Москве и в
других городах. Везде ведь одно и то же. А там их уже ждут девочки. Ныряют в машину, прямо
там сосут барыгам член, то есть делают минет, получают свою дозу - и до свидания, до
завтра. Так и живут. Зато вроде бы свободны…
К нашему несчастью, в Чуйской долине сходятся три великих железнодорожных пути. Или
так - отсюда исходят три большие дороги, по которым гонцы, груженные чемоданами с
анашой, устремляются во все концы страны.
Более того, железная дорога от станции Арысь на западе до станции Чу на востоке проходит
как раз вдоль Чуйской долины. И на всем ее протяжении на больших станциях, маленьких
полустанках и глухих переездах в вагоны входят вполне цивильные молодые люди с
большими чемоданами, объемистыми сумками, громадными туристскими рюкзаками. Кто
осмелится к ним подойти, кто имеет право? Да никто. И правда ведь, c какой стати, на каком
основании? Досмотр вещей? Извольте предъявить санкцию прокурора. И правильно, и верно.
Так что, особый режим ввести на дороге? А потом уже ходить с собаками по вагонам? Уж
собаки-то не подведут.
Эта ветка, Арысь - Чу, как раз и соединяет, замыкает три большие дороги. По ней легко
можно выбрать любой путь в любой конец СНГ.
От станции Арысь на запад открывается дорога на Аральск, Актюбинск, Уральск и далее в
Россию через Саратов, громадный город, криминогенный город, благодатный для сбыта
марихуаны.
От станции Чу через Алмату гонцы выходят на восток, на Турксиб, то есть через Талды-Курган
и Семипалатинск на Барнаул, Новосибирск, Новокузнецк.
А путь на север - через Караганду, Астану и Петропавловск.
Караганда - перевалочный пункт. Здесь можно прийти в себя, отлежаться, осмотреться.
Можно и продать товар, благо покупателей здесь как нигде в Казахстане: каждый второй
подросток или молодой человек если не сам курит, то знает, кто курит, сколько, с кем и где
взять. Мощный, богатый рынок сбыта - Караганда.
Это ведь не просто самый большой город в Центральном Казахстане.
Это столица печально знаменитой империи под названием Карлаг.
Отсюда на тысячу километров на север и на юг, на запад и на восток простирались по степи и
полупустыне странные поселения из длинных бараков, огороженных колючей проволокой, с
шатрами сторожевых вышек. В свое время, в середине шестидесятых, я прошел по одной
только ветви: от Караганды через Жарык до Джезказгана, а оттуда через Кенгир, где было
знаменитое восстание, описанное Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ», до Джезды, Карсакпая и Шенбера и своими глазами видел сгнившие бараки и поваленные столбы, проржавевшую колючую проволоку, до последнего издыхания обнимающую несчастную
казахстанскую землю. О ней, о казахстанской земле, Олжас Сулейменов сорок лет назад
сложил горькие строки: «Казахстан, ты огромен: пять Франций, без Лувров, Парижей, Монмартров. Уместились в тебе все Бастилии грешных столиц. Ты огромною каторгой плавал
на маленькой карте. Мы, казахи, на этой каторге родились».
Караганда была столицей той громадной, всесветной каторги. А на ней, на каторге, ведь были
не только политические. Далеко и не только. И после амнистий, после срока, многие, очень
многие из них так и остались здесь, создав странную, непонятную армию людей, собирающихся уехать домой. В шестидесятые годы на рудниках Марганца, Никольского, на
строительстве дороги Джезды - Карсакпай я еще встречал мужиков, которые уже десять лет
зарабатывают себе на дорогу да никак не могут донести деньги до автобусной или
железнодорожной кассы. Но эти - худо ли, бедно ли - работали, были при деле. А кто считал
тех, кто просто остался жить в многочисленных слободках, трущобах социализма или же
просто встал в ряды блатного мира.
Прибавьте к ним ссыльнопоселенцев, сосланных сюда чеченцев, балкарцев, немцев, корейцев, азербайджанцев... Их дети тоже не остались в стороне, тоже влились в тогдашний уголовный
конгломерат.
Поверьте, я не в осуждение говорю. Наоборот, их-то, детей ссыльнопоселенцев, я знаю, понимаю и сочувствую. Ведь они, дети ссыльных народов, были поставлены вне закона. Мы, местное население: казахи, русские, украинцы, исконно здесь живущие, - видели в них
предателей, врагов, как нам объясняли власти, и еще удивлялись, что их всех не
порасстреляли, а позволили жить и дышать с нами одним воздухом. Они же отвечали нам
злобой, ненавистью, вызывающим поведением. Как они могли отстоять себя? По-разному. Но
самый легкий путь был - примкнуть к уголовному сословию или самим создать свое
уголовное сословие, кастовое. А мы, в свою очередь, что бы и где бы ни случилось, говорили: это же чеченцы, кругом одни чеченцы. В ответ они, озлобляясь на наветы, еще сильнее
взвинчивали в себе обиду и злобу... Так и крутился этот замкнутый круг, порождая лишь
недобрые чувства.
Таков был лагерно-ссыльный конгломерат, оседавший с тридцатых годов по шестидесятые в
шахтерских, комбинатовских, заводских слободках Караганды, всех этих шанхаях, копаях, нахаловках, мелькомбинатах во главе со знаменитой в тогдашнем уголовном мире