– В том доме…
– В том доме сидели три старые женщины. Каждой лет по сто, не меньше. Они даже ходить не могли от старости. Какая еще опасность? Ну, давай… Что молчишь? Нечего сказать?
Эндрю повернулся к остальным.
– Обычно я не объясняю, почему решил так, а не иначе. Но уж коль наш юный герой, испугавшийся трех старушек, так настаивает, я объясню.
– Я не испугался… Я… – Мерлинус попытался что-то сказать, но Эндрю перебил его.
– Мальчик, ты уже высказался, дай теперь другим сказать.
Мерлинус не ответил, но во взгляде, брошенном на Эндрю, было мало дружелюбия.
– Вы все видели, – начал Эндрю, – что из дома выходила женщина. Будет лучше, если на переговоры пойдут женщины. Мужчин эта местная жительница запросто может испугаться. Особенно если в дом ворвется наш бравый мальчик, – тут Эндрю взглянул на Мерлинуса, все еще сжимающего кол, и закончил фразу, – … с оружием в руках.
Эндрю выдержал паузу, а потом спросил:
– Возражения есть?
Как ни странно, возражения были все у того же неугомонного Мерлинуса.
– Если вы так беспокоитесь о том, чтобы не напугать аборигенов, то зачем сами идете? В прошлый раз именно ваше появление чуть не довело старушек до инфаркта.
Эндрю вскипел, но сумел взять себя в руки.
– Я иду, потому что в доме могут оказаться мужчины.
– Тогда почему… – не сдавался Мерлинус.
– Потому что я говорю по-русски, а ты нет, – перебил его Эндрю, – хватит болтать, иначе мы тут всю ночь простоим.
Лена обратилась к Стэйси:
– Если не хочешь, можешь не идти.
– Я пойду, – ответила девушка, – я так устала и так хочу спать, что готова пойти куда угодно, если там обещают крышу над головой.
Первым на крыльцо поднялся Эндрю, Лена и Стэйси держались сразу за ним. Перед тем как постучать, он спросил у девушек, есть ли у кого-нибудь наличные деньги.
– Да, конечно, – засуетилась Стэйси и вытащила из кармана джинсов стодолларовую купюру.
– Вряд ли это здесь понадобится, – заметил Эндрю, – Лен, у тебя рубли есть?
Лена кивнула. Еще в здании аэропорта, поддавшись на уговоры дяди Гришиной родни, она обменяла небольшую сумму на местную валюту.
– Вот, одна, две… Пять тысяч рублей. Интересно, этого хватит? Эх, надо было у водителя спросить. Хотя он тоже вряд ли знает. Он больше по ценам на гостиницы…
– Сейчас узнаем, – Эндрю постучал.
Дверь открылась сразу же, как будто их ждали.
Глава XVI. Мужчина с коричневым лицом
В темноте коридора стояла женщина. Лицо женщины разглядеть было довольно трудно, так как скудный источник света располагался у нее за спиной. Но по общим очертаниям это была та самая, что несколько минут назад ходила с ведром по двору.
– Здравствуйте, – вежливо произнесла Лена, – мы туристы, автобус сломался на трассе. Не подскажете, к кому можно обратиться за помощью.
Женщина выслушала Лену, но ничего не сказала.
– Может быть, она вас не поняла, – прошептала Стэйси.
Лена кивнула и повторила еще раз, немного громче, на тот случай, если им фатально не повезло и женщина глуховата. Опять никакой реакции. Эндрю не выдержал.
– Слушай, тетя, – он достал из кармана тысячерублевую купюру, – нам нужно где-то переночевать, мы готовы за это заплатить. Ты получишь деньги. Вот эти и еще столько же.
При виде денег женщина несколько оживилась. Она по-прежнему не произнесла ни слова, но сделала шаг в сторону, позволяя им войти в дом. Эндрю и Стэйси перешагнули через порог, а Лена все медлила. Совсем некстати вспомнилась песенка «Что ж, если в Портленд нет возврата, пускай несет нас черный парус, пусть будет крепок ром ямайский, все остальное – ерунда».
Когда-то, очень давно, будучи шести лет от роду, Лена спела эту песенку на новогодней вечеринке, устроенной родителями для друзей и родственников. Это был их с Ба Мери сюрприз. Ба смастерила ей настоящий пиратский костюм, нарисовала тушью черные усы и сшила чудесную повязку на правый глаз.
Первыми на импровизированном новогоднем концерте выступали племянницы дяди Гриши. Они исполнили то, что Ба Мери называла «похоронный марш Санта Клауса», более известный в народе как Джингл Беллз. После того как племянницы дяди Гриши, кудрявые девочки в одинаковых розовых платьях, получили свою долю аплодисментов и разноцветные коробки с подарками, настала очередь Лены. Когда Ба Мери взяла в руки гитару, родители Лены насторожились, но отменить выступление было уже невозможно, слегка поддавшая аудитория требовала зрелищ. Лена залихватски выскочила из своей комнаты, яростно размахивая игрушечным кинжалом. Несколько вступительных аккордов и она громко затянула «В ночь перед бурею на мачтах горят святого Эльма свечки…».
Родители не разговаривали с Ба Мери месяца четыре – до Пасхи. Да и после в отношениях оставалась напряженность. Словно то выступление стало каким-то рубежом, чертой, перейдя которую уже ничего нельзя изменить.
Странно, что она вспомнила про этот почти забытый случай именно сейчас. Лена улыбнулась своим, так некстати всплывшим воспоминаниям, как вдруг стоявшая в коридоре женщина неожиданно заговорила.
– Что не проходите в избу?
Голос у нее был неприятный, высокий и в то же время скрипучий. Лена вздрогнула и даже отшатнулась, она успела убедить себя, что женщина глухонемая, а вот оказалось, что вовсе нет.
– Иду, иду, – быстро сказала она, зажмурилась и перешагнула через порог.
Короткий темный коридор (вспомнилось слово «сени» из читаных в детстве сказок Пушкина), пахло кислой капустой и еще чем-то, явно очень далеким от цивилизации, и, наконец, скрипучая дверь, ведущая в комнату.
В таких жилищах Лена не была никогда. Ба Мери, конечно же, показывала ей фотографии родственников. Но такого убожества не было ни на одной, даже на самой старой, датированной тридцатыми годами двадцатого века фотографии. Лена особенно любила снимок, где дедушка Ба Мери был сфотографирован вместе со своими коллегами на фоне старинного здания. Ба Мери объяснила, что это здание ипподрома, и дедушка Михаил каждые выходные в мужской компании ходил туда, делать ставки. Привычку эту он сохранил, даже выйдя на пенсию. Поэтому Ба Мери (тогда просто девочку Машу) привозили погостить в субботу. По воскресеньям дедушка всегда был занят, всем внукам на свете он предпочитал ипподром. Одно время Лена даже хотела написать сценарий – про дедушку, ипподром, его коллег и простые мужские развлечения. Со сценарием тогда не сложилось, она набросала краткий синопсис, но тема никого не заинтересовала.
– Кто пойдет смотреть на русских мужчин, одетых в шляпы? – сказали ей тогда в агентстве, – Американский зритель этого не поймет.
Даже предъявленная в качестве вещественного доказательства фотография дедушки с коллегами не возымела желаемого действия.
– Ну, да, – задумчиво произнес агент, – если бы это были американцы, фильм бы получился. Но чтобы русский был похож на Хамфри Богарта. Да критики разнесут нас, не оставив камня на камне.
Он протянул фотографию обратно Лене и назидательно добавил:
– Лена, поймите, вы – начинающий автор. Вам нельзя разрушать стереотипы и обманывать ожидания публики.
Почему она вдруг вспомнила этот давнишний эпизод? Да просто люди, сидевшие в комнате, идеально вписывались в представления того агента о «среднестатистических русских».
Во-первых, они пили что-то крепкое, на столе стояла полупустая бутыль с прозрачной жидкостью. Во-вторых, абсолютно все лица были отмечены, как любят писать в туповатых сценариях, «печатью вырождения». До сегодняшнего вечера, встречая такое выражение в тексте, Лена сильно веселилась, но сейчас ей вдруг стало совсем не до смеха. В-третьих… Впрочем, а нужно ли это в-третьих, первых двух пунктов вполне достаточно. Выведи она таких героев, да приложи фото этих двух типов, такой сценарий оторвут с руками. Тем более сейчас, когда отношения между двумя странами в очередной раз переживают не самые лучшие времена.
Мужчина постарше, сидящий спиной к окнам, видимо, был главой семейства. По привычке, выработавшейся с годами, Лена с интересом его рассматривала, стараясь запомнить все детали. Это же не человек, а персонаж, причем персонаж характерный, яркий.
Выглядел «персонаж» не ахти как здорово. Давно не мытые черные волосы свалялись как шерсть у бездомного пса. Лицо худое, землисто-красноватого оттенка, что странно, ведь живут на свежем воздухе, вдали от городского смога. Разве что некачественный алкоголь… Или плохое освещение.
Не успела она додумать про алкоголь, как «персонаж» взял бутылку, долил немного жидкости сначала себе, затем в стакан собутыльника и неожиданно сделал приглашающий жест:
– Садитесь. Что в дверях встали? Боитесь кого, что ли?
Собутыльник «персонажа» захихикал. Он был намного моложе, светлые жидкие волосы завивались на концах, придавая ему несколько лубочный вид. Однако на этом сходство с лубком заканчивалось. Потому что добру молодцу с лубочной картинки помимо кудрей (чисто вымытых и аккуратно уложенных, чего в данном случае не наблюдалось) полагался еще румянец во всю щеку, ярко-синие глаза и красный кафтан.
У сидящего за столом человека кожа была нездорово бледного цвета с ярко красными аллергическими пятнами у крыльев носа и на щеках. Он еще раз хихикнул и с интересом уставился на Лену. Цвет глаз при таком освещении разобрать было невозможно, видно было лишь, что они светлые и несколько мутноватые. Мутноватость можно было бы списать на алкоголь (где вы видели пьяного человека с ясным взором), но здесь… Здесь, похоже, имела место генетическая мутация, та ее разновидность, что ведет к вырождению. От homo sapiens осталось только homo.
Бледный аллергичный homo, не подозревающий о только что поставленном диагнозе, опять засмеялся и повторил вслух:
– Боитесь кого, что ли? Боитесь кого, что ли? Боитесь кого, что ли?
Лена призналась себе, что на самом деле ей стало страшно. Без связи (перед тем, как войти в дом, она еще раз вынула телефон, увы, индикатор приема показывал, что приема нет), без транспорта, вдалеке от цивилизации, зато в двух шагах от явно неадекватных граждан, да, здесь было чего испугаться. Этот бледный отрок может выкинуть, что угодно. Поэтому, чтобы не выкинул, ни в коем случае нельзя показывать ему свой страх. Это тоже ей когда-то давно объяснила Ба Мери.