Анечка кивнула. Герман работал в областной газете журналистом колонки криминальных новостей.
– Можно будет увязать… – мечтательно сказал он, – Ты в курсе, что одного типа из их группы арестовали?
– Нет, – ответила Анечка.
– Короче, это уже не первый случай. Вчера нашли тело еще одной американки. По всему выходит, что убил ее режиссер. Мои источники в правоохранительных органах, – Герман подчеркнул голосом эту фразу, – мои источники говорят, что он пока отказывается говорить и требует адвоката. Но они мне сказали его фамилию. Я поискал в Интернете, у него в каждом фильме умирает блондинка. Убитая тоже была блондинкой.
– Ой, – Анечка охнула и всплеснула руками, – и наша, которая с ожогами, тоже блондинка. Неужели он их всех решил поубивать?
– Короче, – резюмировал Герман, – я сейчас смотаюсь за фотоаппаратом, а ты подумай, как нам в палату пройти.
– Ой, забыла сказать, она зеркало просила… У этого парня, у студента.
Герман задумался.
– Это может быть отличный кадр. Когда мы туда придем, дашь ей зеркало.
Анечка кивнула, Герман чмокнул ее в щеку, ущипнул за попу и полез через дыру в заборе. Выбравшись с больничной территории, он просунул голову обратно:
– Я вернусь через два, нет, через три часа. Встречаемся здесь.
Встретились они не через три, а почти через пять часов. Герман заскочил к своим знакомым в полиции, выяснить подробности насчет арестованного режиссера. Подробности были, правда, не насчет режиссера. Все эти подробности случились уже после того, как Брайана Делафонте арестовали и увезли в район. По свидетельству жителей деревни, американцы по неосторожности подожгли избу, в которой ночевала находящаяся сейчас в больнице девушка. По словам жителей, американцы не сделали ничего, чтобы помочь ей и еще двум людям, находившимся в избе в момент пожара. Девушке еще повезло, хозяйка избы и ее сожитель сгорели заживо. Если Германа заинтересовал этот случай, их тела сейчас находятся в морге районной больницы. Да, и еще, остальные американцы куда-то пропали. Ушли из деревни, никто не знает, в каком направлении. Странная история.
К тому моменту, когда Герман появился около дыры в заборе, уже почти совсем стемнело, Анечки не было. Она ждала его два часа назад, пока ее срочно не вызвали в операционную. Герману пришлось проторчать в больничном саду не меньше сорока минут, пока она не включила телефон.
– Где ты пропадаешь? – заорал он в трубку, – Я тут замерз совсем.
– Надо было приезжать вовремя, – огрызнулась она, – я тебя ждала два часа назад. А потом была работа. Да, я, между прочим, поменялась с Людмилой из ночной смены.
– Умница, – похвалил ее Герман.
Через несколько минут он был уже в здании больницы. Охранника на входе не было, его ставку уже полгода как сократили, выделяемых средств не хватало на оплату. Анечка выглянула из ординаторской:
– Вот, возьми халат.
Герман натянул халат, Анечка знала, что делала, халат был размера на четыре больше, чем нужно, чтобы спрятать профессиональный фотоаппарат. Хоть охраны и не было, все же у кого-нибудь в больнице могли возникнуть вопросы. А после публикации статьи вопросы возникнут обязательно.
– Мне еще в морг надо, – сказал Герман.
– А туда-то зачем? – удивилась Анечка.
– Там два трупа, обгоревших на том же пожаре. Местные…
– Так куда сначала, – спросила медсестра, – в палату или в морг?
– Сначала в палату, – решил Герман, – покойники вряд ли куда денутся.
– Это точно, – заметила его собеседница, – думаю, что их и хоронить будут за счет города. Таких обычно не забирают. Даже если родня есть… У меня, вон, соседка… После смерти мужа раз десять обходила все квартиры, денег просила на похороны. Люди давали, как же, осталась одна с двумя детьми. А она даже урну с прахом не забрала. Я это точно знаю. А деньги все пропивала. Так что вряд ли этих покойников кто заберет. Кому они нужны?
Они подошли к палате Стэйси. Анечка открыла дверь, в палате было темно, только над дверью горела синеватая лампа ночного света.
– Ну что, – шепнул Герман, – она спит?
– Свет включать не будем, – сказала Анечка.
– Ничего, у меня вспышка. Зеркало у тебя с собой?
Анечка вытащила из кармана халата небольшое круглое зеркало.
– Отлично, пошли уже…
Заговорщики вошли в палату, Анечка подошла к кровати, Герман предусмотрительно держался поближе к стенке. Он был предупрежден, что угол зрения у пациентки очень ограничен, она не может пока поворачивать голову, поэтому довольно просто встать так, чтобы она не заметила.
– Слушай, – неожиданно спросила Анечка, – а как по-английски зеркало?
Герман напрягся, наконец, память выдала из школьного курса английского языка слово «мирроу».
– Вроде, «мирроу», – неуверенно произнес он.
– Как, как? – переспросила Анечка.
– Мирроу, – уже увереннее ответил он.
Анечка наклонилась над пациенткой.
– Эй…
В свете ночной лампы было видно, как лежащая на кровати девушка открыла единственный глаз. Анечка подняла руку с зеркалом и поднесла ее к лицу девушки так, чтобы та могла увидеть себя.
– Мирроу, – отчетливо произнесла Анечка.
Стэйси Ковальчик перевела взгляд с Анечкиного лица (курносый нос, вытравленные дешевой краской волосы, голубые тени, ресницы, накрашенные в стиле «Буренка из Масленкино») на свое изображение в зеркале. Герман поднял фотоаппарат… Прошла долгая, как жизнь, минута, девушка на кровати никак не реагировала. А ведь должна была, Герман ждал всплеска эмоций, но девушка молчала. Наконец, она закрыла глаза и прошептала что-то.
Крайне разочарованный Герман вышел из палаты, через несколько секунд к нему присоединилась Анечка.
– Почему ты не фотографировал? – спросила она.
– А что фотографировать? – огрызнулся Герман, – Я думал, она хотя бы закричит, рукой там взмахнет…
– Э! – заметила медсестра, – Ты бы сказал, что тебе надо, чтобы она шевелилась. Она пока не может. Зато, – оживилась она, – я могу показать тебе ее документы. Там фотография есть.
Они вернулись в ординаторскую, Анечка налила Герману чаю, а сама куда-то удалилась. Вернулась она минут через двадцать, слегка запыхавшаяся и растрепанная.
– Вот, – она протянула Герману незнакомого вида паспорт.
Он открыл его и остолбенел. С маленькой документальной фотографии на него смотрела Мэрилин Монро.
– Ничего себе, – он положил паспорт на стол и нацелился на него фотоаппаратом.
– Ты что делаешь? – возмутилась Анечка, – Скандал будет.
– Скандал будет в любом случае, – рассудительно заметил Герман, – так что одним поводом больше, одним поводом меньше, это уже не принципиально.
Анечка хотела еще что-то сказать, но передумала. Герман сделал несколько снимков, проверил, как получилось, убедился, что фотографию на паспорте видно четко.
– Из этого можно сделать серию репортажей, – мечтательно сказал он, убирая фотоаппарат обратно в футляр, – завтра же поеду в эту деревню, надо выяснить, куда подевались остальные члены группы. Серия репортажей… А потом можно переработать их в книгу. Точно, в книгу или в сценарий…
Он чмокнул Анечку в щеку:
– Ты умница. Я пошел.
– Эй, а трупы? – напомнила она, – Там же еще труп американки, которую сначала ударили по голове, а потом утопили в дерьме.
Про трупы Герман совершенно забыл.
– О! Спасибо, что напомнила. Пошли…
Они долго шли по больничным коридорам, несколько раз спускались по лестничным пролетам в подвал, дальше по стрелочкам, нарисованным на стенах масляной краской. Над каждой стрелкой было выведено «морг».
Тела были там, – два сильно обгоревших трупа, – те самые местные жители, которым повезло меньше, чем спасенной девушке, и труп светловолосой женщины лет сорока. Герман щелкнул обнаженное тело блондинки с разных ракурсов.
– А у этой документы были? – поинтересовался он, – Хорошо бы их тоже сфотографировать для сравнения.
– Не знаю, – ответила Анечка.
– Выясни, а? – просительно заговорил Герман, – ты же умница.
Проверив получившиеся кадры, он ушел, Анечка отнесла паспорт в кабинет главного врача. Чтобы вернуть документ на место, ей пришлось еще раз посексоваться с дежурным врачом. Какая-никакая, а все же гарантия, что к ней не придут с расспросами, когда фотография паспорта Стэйси Ковальчик появится в местной газете.
Стэйси Ковальчик лежала, закрыв глаза. Не так уж много она смогла рассмотреть в зеркале, но то, что удалось разглядеть, ужасало. «Теперь я уродина», – думала Стэйси и, странное дело, эта мысль ее не пугала. «Ты же всегда хотела изменить внешность, чтобы не быть похожей на Мэрилин. Ты всегда считала, что твоя внешность только мешает людям относиться к тебе серьезно. Можешь радоваться, ты получила, что хотела».
– Нет, – простонала она, – я хотела не этого, совсем не этого. Я хотела обычную внешность, а не это.
«Твое желание – не быть похожей на Мэрилин – оно исполнилось. Теперь люди всегда будут относиться к тебе серьезно, не отвлекаясь на внешность. Почему же ты не рада?».
– Потому что я хотела не этого!!!!!!
Крик Стэйси был слышен даже в ординаторской на другом конце коридора. Срочно вызвали дежурного врача, через минуту испуганный персонал больницы столпился около кровати американки.
– Быстро димедрол, – скомандовал Михаил Ильич.
Медсестра Анечка метнулась за шприцем.
– Что могло произойти? – сурово вопрошал врач у своих коллег, – Почему она так разволновалась?
Коллеги пожимали плечами, никто не понимал, о чем кричит иностранка.
– Где этот… Племянник? – продолжал интересоваться Михаил Ильич, – Найдите его, пусть переведет, что она там кричит.
Пока вызванивали племянника, пока он ехал до больницы, прошло довольно много времени. К тому моменту, когда юноша появился в палате, лекарство подействовало, Стэйси заснула.
– Ты разговаривал с ней? – строго спросил студента Михаил Ильич.
Тот кивнул и подробно пересказал состоявшийся днем разговор. О том, что после больницы он все же поехал в отделение полиции и оставил там заявление со слов потерпевшей, студент умолчал.