Поздравляю, Ким, старина! Мы всегда считали тебя верным нашему делу. И в качестве следующего задания мы хотим, чтобы ты сделал вид, что подал в отставку из СИС - горько, что мы не восстановили тебя в должности, - переехал в Бейрут и устроился журналистом в изгнании. Со временем мы намерены дать тебе повод для "бегства" в Москву, где тебя в конце концов оценят твои товарищи, поскольку ты сможешь вывалить на них массу относительно безобидной инсайдерской информации, которая тебе уже известна, а мы обеспечим тебя тщательно контролируемыми дальнейшими дарами разведки и дезинформации, которые русские с радостью примут, даже если у них возникнут сомнения. Как только вы окажетесь у них на хорошем счету, мы хотели бы, чтобы вы начали рассказывать нам все, что можете, о том, что они замышляют, какие вопросы они вам задают, и так далее.
Как только СИС дала Филби это новое задание, их беспокойство закончилось. Не имело значения, был ли он действительно британским патриотом, притворяющимся недовольным агентом, или действительно лояльным советским агентом, притворяющимся лояльным британским агентом (притворяющимся недовольным агентом...). В любом случае он вел бы себя совершенно одинаково; его действия можно было бы интерпретировать и предсказать, исходя из одного из двух зеркально отраженных профилей интенциональной позиции. В одном случае он глубоко верит, что дело Британии стоит того, чтобы рисковать жизнью, в другом - глубоко верит, что у него есть золотая возможность стать героем Советского Союза, притворившись, что он глубоко верит, что дело Британии стоит того, чтобы рисковать жизнью, и так далее.
Советы, тем временем, несомненно, сделали бы такой же вывод и не пытаться выяснить, был ли Филби на самом деле двойным, тройным или четверным агентом. Филби, согласно этой истории, был ловко превращен в своего рода человеческий телефон, просто проводник информации, который обе стороны могли использовать в любых целях, какие только могли придумать, полагаясь на то, что он будет с высокой точностью передавать любую информацию, которую они ему дадут, не заботясь о том, где находится его конечная лояльность.
В 1980 году, когда положение Филби в Москве улучшилось (по всей видимости), я был приглашенным научным сотрудником в колледже Всех душ в Оксфорде, а другим приглашенным научным сотрудником в то время был сэр Морис Олдфилд, отставной глава MI6, агентства, ответственного за контрразведку за пределами Великобритании, и один из шпионов, ответственных за траекторию Филби. (Однажды после ужина я спросил его, правдива ли эта история, которую я слышал, и он ответил, что это полная ерунда. Он хотел бы, чтобы люди просто позволили бедному Филби дожить свои дни в Москве в мире и покое. Я ответил, что мне приятно получить его ответ, но мы оба должны были признать, что он сказал бы мне то же самое, если бы история была правдой! Сэр Морис нахмурился и ничего не сказал.
Эти две истории в экстремальной форме иллюстрируют фундаментальную проблему, с которой сталкивается тот, кто намерен изучать религиозные верования. Многие комментаторы отмечают, что типичные, канонические религиозные верования не могут быть проверены на истинность. Как я уже отмечал ранее, это как раз и является определяющей характеристикой религиозных верований. Они должны быть "приняты на веру" и не подлежат (научному, историческому) подтверждению. Но, более того, по этой и другим причинам выражения религиозных верований нельзя принимать за чистую монету. Антропологи Крейг Палмер и Лайл Стедман (2004, с. 141) цитируют сетования своего выдающегося предшественника, антрополога Родни Нидхэма, который был разочарован в своей работе с пенанами во внутренних районах Борнео:
Я понял, что не могу с уверенностью описать их отношение к Богу, будь то вера или что-то другое. На самом деле, как я уныло заключил, я просто не знал, каково было их психическое отношение к личности, в которую, как я предполагал, они верили. . . . Очевидно, что одно дело - сообщать о принятых идеях, которых придерживается тот или иной народ, и совсем другое - сказать, каково было его внутреннее состояние (например, вера), когда он выражал или принимал эти идеи. Если же этнограф говорит, что люди во что-то верят, хотя на самом деле не знает, что происходит у них внутри, то его рассказ о них, как мне казалось, должен быть очень дефектным в довольно фундаментальных аспектах" [Needham, 1972, pp. [Needham, 1972, pp. 1-2].
Палмер и Стедман считают, что это признание Нидхэма свидетельствует о необходимости переосмысления антропологических теорий как описаний религиозного поведения, а не религиозных верований: "В то время как религиозные убеждения не поддаются идентификации, религиозное поведение поддается идентификации, и этот аспект человеческого опыта может быть понят. Необходимо объяснение этого наблюдаемого религиозного поведения, которое ограничивалось бы тем, что можно наблюдать" [p. 141]. Далее они говорят, что Нидхэм практически одинок в осознании глубоких последствий этого факта о непостижимости религиозных заявлений, но сами они упускают из виду еще более глубокое следствие: туземцы находятся в той же лодке, что и Нидхэм! Они так же, как и Нидхэм, не могут проникнуть во внутренние умы своих родственников и соседей.
Когда речь заходит об интерпретации религиозных заявлений других людей, каждый оказывается аутсайдером. Почему? Религиозные заверения касаются вопросов, которые не поддаются наблюдению, не поддаются осмысленной проверке, поэтому единственное, на что может опираться каждый, - это религиозное поведение, а точнее, поведение исповедующих. Ребенок, растущий в культуре, подобен антропологу, ведь он окружен информаторами, чьи заверения нуждаются в интерпретации. Тот факт, что ваши информаторы - это ваши отец и мать, и говорят они на вашем родном (И подумайте о своем собственном случае: разве вы никогда не были озадачены или сбиты с толку тем, во что вы должны верить? Вы прекрасно знаете, что у вас нет привилегированного доступа к догматам веры, в которой вы воспитывались. Я просто прошу вас обобщить этот вопрос и признать, что другие находятся в не лучшем положении).
Существует ли Бог?
Если бы Бога не существовало, нам пришлось бы его придумать.
-Вольтер
Наконец-то я перехожу к обещанному рассмотрению аргументов в пользу существования Бога. И, рассмотрев препятствия...
дипломатические, логические, психологические и тактические - перед лицом любого, кто захочет сделать это конструктивно, я дам лишь краткий обзор области исследования с высоты птичьего полета, выражая свои собственные вердикты, но не рассуждая о них, и давая ссылки на несколько работ, которые могут быть не знакомы многим. Существует целый спектр интенциональных объектов, которые можно рассматривать, варьируясь по шкале антропоморфизма от Парня в небе до той или иной безвременной благотворной силы. Есть и спектр аргументов, который неравномерно совпадает со спектром богов. Мы можем начать с антропоморфных богов и аргументов, основанных на предполагаемых исторических документах, например, таких: согласно Библии, которая является буквальной правдой, Бог существует, существовал всегда и создал вселенную за семь дней несколько тысяч лет назад. Исторические аргументы, очевидно, удовлетворяют тех, кто их принимает, но их просто нельзя вводить в серьезное исследование, поскольку они явно вызывают вопросы. (Если для вас это не очевидно, спросите, должна ли Книга Мормона [1829] или основополагающий документ Саентологии, книга Л. Рона Хаббарда "Дианетика" [1950], принимается как неопровержимое доказательство содержащихся в нем утверждений. Ни один текст не может получить статус "евангельской истины", не закрывая возможности для рационального исследования).
Остаются традиционные аргументы, подробно обсуждавшиеся философами и теологами на протяжении веков, некоторые эмпирические - например, Аргумент от замысла, а некоторые чисто априорные или логические - например, Онтологический аргумент и Космологический аргумент в пользу необходимости Первой причины.
Многие мыслители, в том числе и многие философы, внимательно изучавшие их на протяжении многих лет, считают логические аргументы скорее интеллектуальными фокусами или головоломками, чем серьезными научными предложениями. Рассмотрим онтологический аргумент, впервые сформулированный святым Ансельмом в одиннадцатом веке как прямой ответ на Псалом 14:1 о том, что сказал глупец в сердце своем. Если глупец понимает концепцию Бога, утверждает Ансельм, он должен понимать, что Бог - это (по определению) величайшее из мыслимых существ, или, в знаменитой фразе, извращающей разум, Существо, выше которого ничего нельзя придумать. Но среди совершенств такого величайшего мыслимого Существа должно быть существование, поскольку если бы Бог не имел существования, то можно было бы представить себе еще более великое Существо - а именно, Бога со всеми Его совершенствами плюс существование! Бог, не имеющий существования, не был бы Существом, выше которого ничего нельзя придумать, но это определение Бога, поэтому Бог должен существовать. Считаете ли вы это убедительным? Или вы подозреваете, что это своего рода логический "фокус с зеркалами"? (Могли бы вы использовать ту же схему аргументации, чтобы доказать существование самого совершенного мороженого, которое только можно себе представить - ведь если бы его не существовало, то существовало бы еще более совершенное, а именно то, которое существует?) Если у вас есть подозрения, то вы в хорошей компании. Со времен Иммануила Канта в XVIII веке широко распространено, но отнюдь не единодушно, убеждение, что нельзя доказать существование чего-либо (кроме абстракции) с помощью простой логики. Можно доказать, что существует простое число больше триллиона, и что есть точка, в которой линии, секущие три угла любого треугольника встречается, и для каждой машины Тьюринга существует "предложение Годеля", которое непротиворечиво и может представлять истины арифметики, но вы не можете доказать, что нечто, имеющее эффекты в физическом мире, существует, кроме как методами, которые хотя бы частично эмпиричны. Есть те, кто не согласен и продолжает отстаивать обновленные версии онтологического аргумента Ансельма, но цена, которую они платят (добровольно, как можно понять) за доступ к чисто логическим доказательствам, - это удивительно голый и лишенный свойств интенциональный объект. Даже если Существо, выше которого ничего нельзя придумать, должно существовать, к чему призывают их аргументы, от этой спецификации до Существа милосердного, справедливого или любящего очень далеко - если только вы не позаботитесь с самого начала дать ему такое определение, введя антропоморфизм, который, разумеется, не убедит скептиков.