Оба романа о тайнах считаются продаваемыми промышленными товарами.
и Библии подпадают под экономические закономерности. Логистика священных войн ничем не отличается от логистики вполне светских конфликтов. "Хвалите Господа и передавайте боеприпасы!", как говорилось в песне времен Второй мировой войны. Крестовый поход или джихад может быть изучен исследователями многих дисциплин, от антропологии и военной истории до диетологии и металлургии.
В своей книге "Рок веков" (1999) покойный Стивен Джей Гулд отстаивал политическую гипотезу о том, что наука и религия - это две "непересекающиеся магистратуры" - две сферы интересов и исследований, которые могут мирно сосуществовать до тех пор, пока ни одна из них не посягает на особый удел другой. Магистериум науки - это фактическая истина по всем вопросам, а магистериум религии, утверждал он, - это область морали и смысла жизни. Хотя стремление Гулда к миру между этими часто враждующими точками зрения было похвальным, его предложение не нашло поддержки ни у одной из сторон, поскольку в сознании религиозных людей оно предлагало отказаться от всех религиозных претензий на фактическую истину и понимание естественного мира (включая утверждения, что Бог создал Вселенную, или совершает чудеса, или слушает молитвы), в то время как в сознании секуляристов оно предоставляло религии слишком большой авторитет в вопросах этики и смысла. Гулд показал несколько явных примеров нескромной глупости с обеих сторон, но утверждение, что все конфликты между двумя точками зрения вызваны чрезмерным влиянием одной или другой стороны, неправдоподобно, и мало кого из читателей оно убедило. Но независимо от того, можно ли привести аргументы в пользу предложения Гулда или нет, мое предложение отличается. Возможно, существует некая область, которой может управлять только религия, некая сфера человеческой деятельности, которую наука не может должным образом рассмотреть, а религия может, но это не означает, что наука не может или не должна изучать именно этот факт. Книга самого Гулда, предположительно, стала продуктом именно такого научного исследования, хотя и довольно неформального. Он посмотрел на религию глазами ученого и решил, что видит границу, которая разграничивает две области человеческой деятельности. Был ли он прав? Это предположительно научный, фактологический вопрос, а не религиозный. Я не предлагаю, чтобы наука пыталась сделать то, что делает религия, но что она должна научно изучать то, что делает религия.
Одно из удивительных открытий современной психологии - это то, как легко не замечать собственного невежества. Обычно вы не замечаете своего слепого пятна, и люди обычно удивляются, узнав, что мы не видим цвета периферийным зрением. Кажется, что видим, но это не так, как вы можете доказать себе, покачивая цветные карточки на краю зрения - вы будете прекрасно видеть движение, но не сможете определить цвет движущегося предмета. Для того чтобы отсутствие информации открылось нам, нужны особые провокации. И отсутствие информации о религии - это то, на что я хочу обратить внимание каждого. Мы пренебрегаем сбором огромного количества информации о том, что имеет для нас огромное значение.
Это может быть неожиданностью. Разве мы уже давно не присматриваемся к религии? Да, конечно. На протяжении столетий велась глубокая и уважительная научная работа по изучению истории и разнообразия религиозных явлений. Эти труды, как и те, что собирали преданные орнитологи и другие любители природы до эпохи Дарвина, оказываются чрезвычайно ценным источником информации для тех первопроходцев, которые сейчас впервые начинают изучать естественные явления религии глазами современной науки. Прорыв Дарвина в биологии стал возможен благодаря его глубокому знанию множества эмпирических деталей, скрупулезно собранных сотнями додарвиновских и недарвиновских естествоиспытателей. Их теоретическая невинность сама по себе была важной проверкой его энтузиазма; они не собирали свои факты с целью доказать правильность дарвиновской теории, и мы можем быть столь же благодарны за то, что почти вся "естественная история религии", накопленная к настоящему времени, если не теоретически невинна, то, по крайней мере, не замечает тех теорий, которые сейчас могут быть поддержаны или опровергнуты ею.
Однако исследования, проведенные на сегодняшний день, вряд ли можно назвать нейтральными. Мы не просто подходим к религиозным явлениям и изучаем их в упор, как будто это окаменелости или соевые бобы в поле. Исследователи склонны быть либо уважительными, почтительными, дипломатичными, осторожными, либо враждебными, захватническими и презрительными. Быть нейтральным в своем подходе к религии практически невозможно, потому что многие люди считают нейтралитет сам по себе враждебным. Если вы не за нас, то вы против нас. Поэтому, поскольку религия имеет столь большое значение для многих людей, исследователи почти никогда даже не пытались быть нейтральными; они старались держаться в стороне от почтения, надевая детские перчатки. Либо это, либо открытая враждебность. По этой причине в проделанной работе сложилась досадная закономерность. Люди, которые хотят изучать религию, как правило, имеют свои интересы. Они хотят либо защитить свою любимую религию от ее критиков, либо продемонстрировать иррациональность и бесполезность религии, и это, как правило, заражает их методы предвзятостью. Ученые в любой области имеют любимые теории, которые они надеются подтвердить, или гипотезы, которые они хотят разрушить, но, зная об этом, они предпринимают множество проверенных шагов, чтобы не дать своей предвзятости засорить сбор доказательств: двойные слепые эксперименты, экспертная оценка, статистические тесты и многие другие стандартные ограничения хорошего научного метода. Но в изучении религии ставки часто оказываются выше. Если вы считаете, что опровержение гипотезы о том или ином религиозном феномене будет не просто нежелательной трещиной в фундаменте теории, а моральной катастрофой, вы, как правило, не станете проводить все проверки. Так, по крайней мере, часто казалось наблюдателям.
Это впечатление, верное или ложное, создало положительную обратную связь: ученые не хотят иметь дело с второсортными коллегами, поэтому они стараются избегать тех тем, где, по их мнению, выполняется посредственная работа. Этот самоотбор - удручающая картина, которая начинается, когда студенты задумываются о выборе специальности в колледже. Лучшие студенты, как правило, делают покупки, и если их не впечатляет работа, с которой они знакомятся на первом курсе по какой-либо специальности, они вычеркивают ее из своего списка навсегда. Когда я учился на бакалавриате, физика еще была гламурной областью, а затем гонка на Луну привлекла не только талантливых людей. (След ископаемых - фраза "Эй, это не ракетостроение".) За ней на некоторое время последовала информатика, и все это время - на протяжении полувека и более - биология, особенно молекулярная биология, привлекала многих самых умных. Сегодня на подъеме когнитивная наука и различные направления эволюционной биологии - биоинформатика, генетика, биология развития. Но на протяжении всего этого времени социология и антропология, социальная психология и моя родная область, философия, боролись, привлекая тех, чьи интересы хорошо соответствуют области, включая некоторых блестящих людей, но вынужденные бороться с несколько незавидной репутацией. Как однажды с горечью сказал мой старый друг и бывший коллега Нельсон Пайк, уважаемый философ религии:
Если вы находитесь в компании людей разных профессий, и кто-то спрашивает, чем вы занимаетесь, а вы отвечаете, что вы профессор колледжа, в его глазах появляется остекленевший взгляд. Если вы находитесь в компании профессоров разных факультетов, и кто-то спрашивает, чем вы занимаетесь, а вы отвечаете, что философией, его взгляд становится остекленевшим. Если вы находитесь на конференции философов, и кто-то спрашивает вас, над чем вы работаете, а вы отвечаете, что над философией религии... [Цитируется по Bambrough, 1980].
Это проблема не только для философов религии. Это проблема и для социологов религии, и для психологов религии, и для других социологов - экономистов, политологов...
и для тех немногих смелых нейробиологов и других биологов, которые решили взглянуть на религиозные явления с помощью инструментов своей профессии. Один из факторов заключается в том, что люди думают, что уже знают о религии все, что им нужно знать, и эта полученная мудрость довольно банальна, недостаточно провокационна, чтобы вдохновить на опровержение или расширение. На самом деле, если бы вы задались целью создать непроницаемый барьер между учеными и малоизученным явлением, вы вряд ли смогли бы сделать лучше, чем сфабриковать мрачную ауру низкого престижа, сплетен и сомнительных результатов, которая в настоящее время окутывает тему религии. И поскольку мы с самого начала знаем, что многие люди считают, что подобные исследования нарушают табу или, по крайней мере, дерзко вмешиваются в дела, которые лучше оставить в тайне, не так уж удивительно, что немногие хорошие исследователи в любой дисциплине хотят касаться этой темы. Я и сам так считал до недавнего времени.
Эти препятствия можно преодолеть. В двадцатом веке было многое узнано о том, как изучать человеческие явления, социальные явления. Волна за волной исследований и критики заставила нас обратить внимание на особые подводные камни, такие как предвзятость при сборе данных, эффект вмешательства исследователя и интерпретация данных. Статистические и аналитические методы стали гораздо более изощренными, и мы начали отбрасывать старые чрезмерно упрощенные модели человеческого восприятия, эмоций, мотивации и контроля действий и заменять их более физиологически и психологически реалистичными моделями. Зияющая пропасть, которая, как считалось, отделяла науки о разуме (Geisteswissenschaften) от естественных наук (Naturwissenschaften), еще не была надежно преодолена, но многие линии были переброшены через эту пропасть. Взаимная подозрительность и профессиональная ревность, а также подлинные теоретические разногласия продолжают сотрясать почти все усилия по переносу идей туда и обратно по этим соединительным маршрутам, но с каждым днем движение растет. Вопрос не в том, возможна ли хорошая наука о р