Ну вот, наконец, дошла очередь на приём и до неё! Психолог оказалась женщиной средних лет, ухоженной, с короткой стрижкой и в деловом костюме. От неё исходила уверенность, которой хотелось подчиниться, и Юля, устраиваясь в кресле напротив неё, с облегчением подумала, что теперь всё наладится.
Рассказывая свою историю, Юля волновалась. Некоторые моменты ей было очень стыдно с самого начала выдавать постороннему человеку, их пропускала и в итоге даже удивилась, что шесть мучительных лет жизни с Артёмом удалось уложить в каких-то тридцать минут. Она подумала, что без тех самых стыдных и страшных моментов получилось как-то неубедительно, но психолог смотрела сочувственно, и Юля решила, что ей всё же удалось донести то, что она хотела.
– Да, – сказала психолог, – тебе пришлось нелегко. Но теперь ты понимаешь, в чём была неправа?
Юля напряглась: она ожидала других слов, мягких и утешительных. Но у неё хватило силы сказать:
– Понимаю. Надо было уходить раньше. Я очень виновата перед Евой, надо было брать её, совсем крошечную, и бежать…
– И лишить ребёнка отца?
На это у Юли ответа не нашлось. Разговор становился каким-то совсем странным.
– Вот смотри, – психолог говорила с доброй увещевающей интонацией, как старшая родственница, – есть два человека, со своей биографией, со своими взглядами на мир… Вот они сходятся. Конечно, им нелегко привыкнуть, притереться друг к другу. И по незрелости один обвиняет другого в том, что у них что-то не получается. Но пойми, что у каждого из супругов есть ответственность за то, что происходит в семье. Ровно поровну, пятьдесят на пятьдесят. Никогда так не бывает, чтобы только один человек был виноват, каждый совершает свои ошибки. Но все мы люди, все мы, бывает, ошибаемся. Главное – признавать ошибки и исправлять их.
Юля молчала, но в её случае это не был знак согласия. Её наполняло возмущение, и она не могла подобрать слов, чтобы на это возразить. Однако та, прежняя Юля, которая усердно брала ответственность на себя во имя сохранения семьи, соглашалась со словами психолога и от этого противоречия уйти не могла.
– Подумай: у вас ребёнок, семья…
– Больше нет. Я хочу развестись. И я не думала, что здесь меня станут от этого удерживать, считала, что вы должны помогать женщинам. Вы им внушаете совсем другое: мол, если избивают, надо подумать, что они сделали не так.
– Ты так негативно настроена, а ведь я здесь для того, чтобы тебе помочь. Помочь вам обоим, таким молодым и неопытным… Сколько времени вы вместе?
– Шесть лет.
– Ну вот видишь, я так и подумала: седьмой год – самый трудный период. Зато если вам удастся его пройти, велики шансы сохранить семью…
Юля больше не могла это переносить! Ей захотелось схватить коробку с карандашами, которая лежала на столе у психолога, швырнуть в стену, чтобы карандаши разлетелись по всей комнате… «Но ты же не Артём!» – напомнила она себе. Юля вонзила ногти в ладони, медленно сосчитала до десяти под журчание речи о настоящей любви и семейных ценностях, а потом сказала:
– Я не считаю, что несу ответственность за то, что со мной делал мой муж. И мне не нужны такие консультации.
И пошла к выходу. Уже у двери обернулась:
– Со мной так нельзя.
Знакомое «со мной так нельзя» настолько её воодушевило, что она пошла к руководителю кризисного центра – женщине, чьи статьи в Интернете, посвящённые теме домашнего насилия, ей понравились, – и передала свой разговор с психологом. Что произошло дальше, Юля не знает, но с этим психологом она больше не работала и вообще не встречала её в кризисном центре. Ей назначили другого психолога, худенькую девушку в забавных очках, которая не пыталась обращаться к Юле на «ты», но держалась с ней на равных. И удивительно умела слушать.
– А я становлюсь зубастой, – поделилась с ней Юля.
– Пойти нажаловаться на кого-то, ещё и на новом месте, куда меня взяли из милости, – да мне бы такое и в голову не пришло! Может, я слишком многого набралась от жизни с Артёмом? Не научилась ли я от него насилию?
– Вы учитесь отстаивать свои границы, – обнадёжила её психолог.
Если вы ушли от абьюзера, то…
• Прежде всего знайте: в ситуации расставания испытывать сильные чувства, колебания настроения, сомнения в правильности своего поступка – совершенно нормально! Многие женщины в аналогичных условиях сейчас испытывают то же самое одновременно с вами.
• Помните: если вы совершили данный поступок, значит, обстоятельства, которые вынудили вас к этому, были плохими, очень плохими. Они остались всё такими же. Вернётесь – снова попадёте в них, только уйти во второй раз будет гораздо труднее: домашний тиран примет все меры, чтобы этого не произошло, и будет мстить вам за первый уход.
• Вам неполезно какое-либо общение с тем, от кого вы ушли. Вы знаете, что он воспользуется тем, что вы сомневаетесь, чтобы убедить вас вернуться. Кроме того, он непременно постарается в процессе разговора узнать ваше местонахождение – и вы уже не будете в безопасности.
• Вам неполезно общаться со знакомыми и родственниками, которые будут убеждать вас вернуться; читать, смотреть и слушать адептов традиционных семейных ценностей, внушающих, что жена должна терпеть и смиряться, что бы ни делал муж.
• Вам полезно общение с теми, кто уже пережил расставание и сейчас живёт счастливо; посещение терапевтических групп для женщин, переживающих расставание.
• Вам полезна работа с психологом, но только не таким, который станет убеждать вас изменить ваш выбор.
• Вам полезны встречи с друзьями, разговоры на приятные темы, все радости, которых вы были лишены, пока жили с абьюзером. Было бы хорошо возобновить занятия прежним хобби или обзавестись новым. Свобода – это новые возможности, позвольте себе их ощутить.
• Вы вправе обсуждать с юристами вопросы собственной безопасности, подать заявление в полицию.
• Вы вправе просить о помощи.
• Вы не обязаны испытывать чувство вины перед ребёнком за то, что «лишили его отца»: ваш уход – результат не вашего произвола, а действий этого мужчины. Напоминайте себе, что таким образом заботитесь о будущем ребёнка: детство и взросление в обстановке семейного насилия всегда травмирует человека.
• Вы вправе не заводить новые отношения, пока не будете к ним готовы. Вы не обязаны доказывать себе и другим, что у вас ещё могут быть новые отношения.
• Почаще вспоминайте, что разрыв – это серьёзная операция. Было бы наивно думать, что человек, вскочив с операционного стола, тотчас пойдёт танцевать. Боль неизбежна, но вы способны её перенести, и постепенно она будет становиться всё меньше и меньше.
Домашнее насилие и религия
В кризисном центре Юля стремилась не только заботиться о себе и о Еве, но и помогать другим, особенно Хаджар. Той было неудобно справляться с делами одной рукой. Но не только боль в сломанной руке беспокоила Хаджар: эту хрупкую, похожую на девочку мать двоих детей терзало чувство вины буквально перед всеми. Перед сёстрами, о которых будут думать, что они помогли ей бежать, перед мужем, который иногда всё-таки бывал хорошим, когда не бил… И перед Аллахом. Аллах, по мнению Хаджар, был недоволен в ней буквально всем: и тем, что она покинула мужа, и тем, что из-за гипса не совершает омовения перед намазом, как положено, и тем, что дети, глядя на неё, вырастут плохими «неправильными» мусульманами.
Юля не имела ничего против религии. Она не ходила в церковь, но иногда, на дне самой чёрной ямы отчаяния, она представляла, что кто-то невидимый, большой и добрый заботится о ней. Он не допустит, чтобы с ней или Евой случилось то, чего она больше всего боится. Для неё это было немножко не всерьёз, точно детская игра, но прибавляло уверенности. Однако Аллах, каким его представляла Хаджар, походил не на невидимого защитника, а на домашнего тирана. От мужа и поддерживавшей его московской диаспоры Хаджар сбежала, но сбежать от такого тирана, всевидящего и всесильного, не представлялось возможным.
– Да наплюй! – не выдержала однажды Юля. – Нет никаких богов! Земле миллиарды лет, мы все не сотворены, а появились в процессе эволюции… Не мучай ты себя из-за этой ерунды!
Хаджар отшатнулась, словно её ударили, и Юля сразу же пожалела о том, что сказала: столько доверия было между ними, и вот из-за неосторожных слов оно нарушилось…
Домашний насильник часто оправдывает своё поведение религией, со священными текстами в руках доказывая женщине, что он же глава семьи, поэтому она обязана ему беспрекословно подчиняться и делать всё, что он скажет. Этот далеко не новый в истории метод манипуляции часто служит основанием для того, чтобы позволить некоторым феминисткам, которые помогают пострадавшим от насилия, требовать от них порвать с религией. «Все религии сформировались под влиянием патриархата, – уверяют сторонницы радикальных мнений. – Все они репрессивны по отношению к женщине, поэтому пока не выбросите это всё из головы, с домашним насилием не справитесь. Только так!»
Однако такое жёсткое требование служит не освобождению, а ещё большему нарастанию внутреннего конфликта женщины. Ведь религия для верующего человека – это одна из главных ценностей. Конечно, человек может принять другую религию или стать атеистом, но это происходит в результате долгих размышлений и внутренних процессов, над которыми не властен никто другой, только он сам. И тут вдруг его пытаются извне лишить того, что ему важно и ценно, того, в чём он находил опору в сложных ситуациях, в том числе в ситуации семейного насилия… Фактически женщине говорят: «Ты должна оставаться с Богом в ситуации домашнего насилия либо уйти оттуда, где над тобой совершается насилие, и оказаться без Бога». Но то же самое говорит и насильник! Свои действия он оправдывает божественной властью, запугивает женщину тем, что если она от него уйдёт, то совершит великий грех, который отлучит её от Бога. И тем принуждает остаться.