— Тут ее нет, — сказал Парсонс. Его ботинки оставили пыльный отпечаток на белом покрывале, окутывавшем постель как саван.
Барден приподнял его край и заглянул в постель — единственный предмет мебели в комнате.
— Посмотрим в другой комнате, — сказал он.
Снова Парсонс утомительно, раздражающе медленно вывинтил лампочку. Теперь только холодный свет из окна освещал им путь в другую чердачную комнату. Она была меньше, но с большим количеством мебели. Барден открыл сервант и откинул крышки двух сундуков. Парсонс не сводил с него глаз — может, думал о своем так называемом хобби и о том, что может оказаться в сундуках. Но они были забиты книгами, старыми книгами вроде тех, что можно встретить на букинистических развалах.
Сервант был пуст, обои в комнате отставали от стен, но пауков не обнаружилось. Миссис Парсонс была старательной хозяйкой.
— Половина одиннадцатого, — сказал Барден, глянув на часы. — Последний поезд придет не раньше часа ночи. Она может приехать на нем.
— Она никуда не поехала бы поездом, — упрямо ответил Парсонс.
Они снова спустились по лестнице вниз, остановившись только чтобы ввернуть лампочку в передней спальне. Было что-то зловещее и пугающее в лестничном колодце, и ощущение это было привязчивым. «Наверное, из-за более яркого света», — подумал Барден. Когда они спустились вниз, он мимолетно подумал об этой женщине, о том, как она здесь жила, хлопотала по дому, пытаясь хоть чем-то украсить этот мир грязно-темных деревянных панелей и уродливо бугрящегося линолеума.
— Не знаю, что и делать, — сказал Парсонс.
Бардену не хотелось возвращаться в крошечную столовую с громоздкой мебелью и остывшими остатками чая в двух чашках. Сейчас Джин уже должна была вернуться из кино.
— Можно попробовать обзвонить ее церковных друзей, — сказал он, тихонько направляясь к парадной двери.
Если бы Парсонс знал, сколько в полиции получают сообщений о пропавших женщинах и как мало, какой ничтожный процент их они находят — мертвыми в полях или расчлененными в ящиках…
— В такой поздний час?
Парсонс был почти шокирован, словно даже в критической ситуации нарушать правила приличий и звонить позже девяти вечера нельзя.
— Примите пару таблеток аспирина и попытайтесь уснуть, — сказал Барден. — Если что-то узнаете — перезвоните мне. Я сообщил в участок. Больше мы ничего сделать не можем. Они сразу дадут вам знать, как только у них появится какая-нибудь информация.
— А как насчет завтрашнего утра?
«Будь он женщиной, — подумал Барден, — он умолял бы меня остаться. Вцепился бы в меня и просил — не бросай меня!»
— Я загляну к вам по дороге в участок, — сказал он.
Парсонс не закрывал двери, покуда Барден не доехал до середины улицы. Он один раз оглянулся, увидел растерянное бледное лицо и слабый свет из прихожей, падавший на бронзовые ступени. Он ничем не мог утешить этого человека. Просто помахал ему рукой.
Улицы были пустынны, полны почти ощутимой ночной сельской тишины. Возможно, она сейчас была на станции, виновато сбегала с платформы по деревянной лестнице, лихорадочно сочиняя алиби. «Хорошо, если бы так», — подумал Барден, вспоминая о человеке, ждавшим ее дома на грани надежды и паники.
Хотя ему было не по пути, он заглянул на угол Табард-роуд и посмотрел на Хай-стрит. Отсюда было видно все вплоть до начала Стауэртон-роуд, откуда от подъезда «Оливы и голубки» отъезжали последние машины. Рыночная площадь была пуста, лишь влюбленная парочка стояла на мосту через Кингсбрук. В этот момент между соснами на горизонте появился стауэртонский автобус. Он снова исчез, нырнув в низину перед мостом. Влюбленные, взявшись за руки, побежали к остановке в центре рыночной площади, когда автобус выехал к бывшим стойлам. На остановке никто не сошел. Барден вздохнул и пошел домой.
— Она не вернулась, — сказал он жене.
— Очень странно, Майк. По мне, она в последнюю очередь могла бы убежать с другим мужчиной.
— Не на что смотреть?
— Не совсем чтобы так, — сказала Джин. — Она выглядела такой… ну, строгой. Туфли на низком каблуке, скромный перманент, заколки… Ну, ты понимаешь. Ты наверняка видел ее.
— Наверное, — сказал Барден. — Я не запомнил.
— Но серой мышкой я бы ее не назвала. У нее было любопытное старомодное личико, вроде тех, которые встречаются на старых снимках в семейных альбомах. Это лицо могло бы тебе не понравиться, но ты бы его не забыл, Майк.
— Ну, а я вот взял и забыл, — сказал Барден. — Он отмел в сторону мысли о миссис Парсонс, и они заговорили о фильме.
Глава 2
И вдруг,
Быть может, убита, об этом товарищ не знал,
В полдень один, самка больше в гнезде не сидела,
И после полудня она не вернулась, ни день спустя,
И никогда уже больше не появилась.
Барден, привычный к критическим ситуациям, высыпался быстро. Даже здесь, в городке с базаром два раза в неделю, который после Брайтона должен был показаться ему скучным, уголовная полиция редко сидела без дела.
Телефон зазвонил в семь утра.
— Барден слушает.
— Это Рональд Парсонс. Она не вернулась. И мистер Барден, она не взяла пальто.
Был конец мая, весь месяц выдался холодным, ветреным и дождливым. Пронзительный ветер шевелил занавески в его спальной. Инспектор сел.
— Вы уверены? — спросил он.
— Я не мог уснуть. Я начал перебирать ее вещи, и я уверен, что она не брала пальто. У нее их всего три — плащ, зимнее пальто и то, в котором она работает в саду.
Барден предположил, что она могла надеть костюм.
— У нее только один комплект, — для Парсонса употребление старомодных словечек было характерным. — Он висит у нее в шкафу. Я думаю, она ушла в хлопчатобумажном платье, новом. — Он помолчал и прокашлялся. — Она только что пошила его.
— Сейчас оденусь, — сказал Барден. — Я заберу вас через полчаса, и мы поедем в участок.
Парсонс был побрит и полностью одет. Его маленькие глазки расширились от ужаса. Чашки, из которых они вчера пили чай, были вымыты и сушились на самодельной сушке из деревянных штырьков. Бардена поражала врожденная привычка к респектабельности, которая даже в критический момент жизни заставляла этого человека приводить в порядок себя и дом.
Инспектор попытался заставить себя не осматривать маленькую норку, называемую здесь кухней, не смотреть на угольный нагревательный котел в углу, старинную газовую плиту на кривых ножках, стол, покрытый зеленой клеенкой. Здесь не было ни посудомоечной машины, ни холодильника. Из-за облупившейся краски противного ржавого цвета она казалась грязной. И только пристально присмотревшись, когда Парсонс отвернулся, Барден увидел, что кухня была фанатично, трогательно чиста.
— Вы готовы? — спросил он. — Парсонс запер заднюю дверь большим ключом. На фоне потрескавшейся пятнистой плитки было видно, как дрожит его рука. — Вы взяли фотографию?
— Она у меня в кармане.
Проходя через столовую, Барден снова увидел те самые книжки. Названия бросались в глаза с кричащих желтых, красных и черных обложек. Теперь, утром, когда она не вернулась, Барден подумал — а вдруг Табард-роуд встанет в один ряд со зловещими Хиллтоп-кресент или Риллингтон-плейс? Вдруг однажды история исчезновения Маргарет Парсонс появится под одной из таких суперобложек, и лицо его спутника будет смотреть с фронтисписа? Как правило, у убийцы лицо самого обычного человека. Куда проще, если бы на его лбу стояла видимая всему миру каинова печать! Но Парсонс?.. Он мог бы ее убить, он был хорошо в этом начитан — все эти руководства к убийству свидетельствовали против него. Однако теория и практика — две большие разницы. Барден выбросил из головы все свои домыслы и пошел следом за Парсонсом к парадной двери.
Кингсмаркхэм проснулся и начинал суетиться. Магазины еще не открылись, но автобусы уже два часа как ходили. Порой солнце бросало на город бледный луч, затем снова исчезало за облаками — белыми или дождливо-сизоватыми. Очередь на автобусы тянулась почти до моста; люди спешили к остановкам в одиночку или парами, прикрыв головы шляпами и вооружившись на всякий случай зонтиками по давней привычке, привитой часовыми ежедневными поездками в Лондон.
Барден подъехал к перекрестку и подождал, пока по главной дороге не проедет оранжевый тягач.
— Как будто ничего и не произошло, — сказал Парсонс.
— Тем лучше. — Барден свернул налево. — Это поможет вам сохранить чувство меры.
Полицейский участок находился, можно сказать, на въезде в город, как бастион или предостерегающий знак. Здание было новым, белым и квадратным, как мыльная упаковка, и к тому же тут и там расписанным полосами и раскрашенным в цвета мыльной упаковки. На фоне древних арок высоких вязов, всего в нескольких ярдах от дома времен последнего Регентства, оно выделялось своей белизной и лоском, как мусор после праздника на деревенской лужайке.
Завершение постройки полицейского участка и перевод Бардена в Кингсмаркхэм совпали, но порою вид этого здания до сих пор его шокировал. Он посмотрел на Парсонса, когда они перешагнули порог. Вдруг на его лице появится страх убийцы? Или опасливость простого обывателя? Но тот был просто в ступоре.
Не в первый раз это место раздражало Бардена. Люди ожидали увидеть сосновую мебель и линолеум, зеленое сукно и гулкие коридоры. Такая обстановка одновременно подавляла преступника и успокаивала невинного человека. А здесь были мрамор и плитка со случайным узором вроде нефтяных пятен, доска с прозрачными боксами для извещений, большая черная стойка, отделявшая параболой половину приемной, — и все это ради того, чтобы над всем царили порядок и гармония структуры. Словно личная судьба мужчин и женщин, заходивших через вращающиеся двери, значила меньше, чем безупречные отчеты главного инспектора Вексфорда.
Барден оставил совершенно растерянного Парсонса между фикусом и ложкообразным креслом — этакой губчатой структурой цвета красной микстуры от кашля. «Как же нелепо, — подумал он, стуча в дверь Вексфорда, — было строить такую цементную шкатулку с сюрпризом среди спокойных жилых домов Хай-стрит».