На первый взгляд тут вроде бы все ясно: другой – это такой же человек, как и я. Но вся сложность именно в том, что другой – это такой же, как я, но не я. Вот в этом «я, но не я» вся трагедия жизни. Люди – существа сугубо обособленные, телесно размежеванные, суверенные. Похожие, почти близнецы, мы вместе с тем каждый сам по себе. Когда другого бьют, мне не больно. Когда другой умирает, я продолжаю жить. О другом можно вообще забыть, что он есть на свете, а о собственном существовании я помню непрерывно. Других у меня вон сколько – тьма! А я у себя один-единственный. Посчитать самого себя дурным, скверным, недостойным человеком почти невозможно, потому что невозможно жить, ненавидя себя. А жить, ненавидя других, нам ничего не мешает. Других мы с необыкновенной легкостью разделяем на добрых и злых, порядочных и негодяев, друзей и врагов. Операции такого клеймения людей мы производим запросто, по самым разным поводам и без всякого повода, на ходу, на глазок, по наитию, по подсказке. С другими можно не церемониться. Себя мы в крайнем случае способны признать сложными, неоднозначными, противоречивыми натурами. А к другим можно относиться как к нелюдям, как к предметам, как к вещам, как к жужжащим мухам.
Я говорю сейчас очень жестокие вещи о психике человека, но это правда, и эту правду надо знать, ее надо помнить. Это правда нашей природы. Да, природа наша такова, что мы можем относиться к другому человеку как к мухе. Природа «не запрещает» одному человеку прихлопнуть другого человека, как муху. И тут же об этом забыть. Подумаешь, его не стало. Будем считать, что его и не было. Могло же его не быть, мог же он не родиться? Такова правда о «другом», и эта правда достаточно часто реализуется в жизни. Но, к счастью, это не вся правда. Природа наша двуедина. Не запрещая человеку творить зло, быть жестоким, она одновременно дает ему эффективные средства для предотвращения зла. Первейшее, наиболее мощное из этих средств – наличие у человека воображения. Благодаря воображению человек обладает совершенно уникальной способностью, которая лежит в основе гуманизма, – человек с помощью воображения может поставить себя на место другого. Благодаря воображению можно ощутить в себе трепет другой жизни, боль и заботы другого человека. Телесно размежеванные в пространстве, благодаря воображению мы способны обрести духовную общность. Через воображение мы возбуждаем в себе чувство милосердия ко всякому живому существу. Посредством воображения мы «поселяем» в себе других людей. И не только конкретных других близких нам людей, но и обобщенный живой образ «другого человека» как такового. Так с помощью воображения человек спасается от одичания, устраняет, сглаживает «пробел» природы, которая дает ему жизнь в виде сугубо обособленных, «других» друг от друга существ. Конечно, этот недостаток природы никогда нельзя устранить до конца. Какая-то степень взаимной отчужденности даже между самыми близкими людьми неизбежна. Однако благодаря способности к перевоплощению мы в состоянии обрести соощущение другого, сочувствие другому. То, что мы называем совестью, есть тоже свойство воображения: это щемящий призыв души оградить от опасности, спасти другую человеческую жизнь, образ которой в нашем воображении живет так же ранимо, как собственное «я».
Другой человек – это я. Таков основной постулат гуманизма. Произнести, написать эти слова ничего не стоит, но держать их постоянно в работающей памяти при всех жизненных перипетиях, при всех столкновениях с другими людьми очень непросто. В особенности при столкновении с людьми чуждых тебе воззрений или поступков. Когда первая реакция – оттолкнуть, осудить, возненавидеть.
Тут надо иметь в виду, что в каждом из нас есть что-то, что может вызвать в другом человеке неприязнь или даже ненависть. Надо помнить о том, что и ты для многих «другой». Надо вспоминать о своих дурных склонностях, когда судишь другого, и тогда суд твой будет более щадящим. Это касается не только межличностных, но и межнациональных отношений – национальный характер любого народа тоже не соткан сплошь из одних благородных качеств. В одной нации бросается в глаза прижимистость, скупость, в другой раздражающая замедленность реакций, в третьей педантичность, расчетливость, в четвертой горячность к месту и не к месту. У каждого народа есть свои недостатки, свои слабые, сомнительные стороны, так что – если, как говорится, считать на круг, – в целом никто не лучше и не хуже.
Чтобы следовать девизу «другой человек – это я», нужно все время следить за собой, не стесняться производить нелицеприятные самопроверки, самоисследования, все время сопоставлять, сравнивать, анализировать свои взаимоотношения с другими. И самое главное – щедро включать в работу воображение, снова и снова ставить себя на место другого.
Никакое иное качество человеческое сегодня так не драгоценно, как эта способность принять чужую судьбу в свое сердце. Многие ожесточенные конфликты проистекают из отсутствия или неразвитости этой способности. В самом деле, есть люди, которые испытывают большие затруднения в обращении со своим воображением, они просто не в состоянии увидеть себя в роли другого человека, примерить на себя его положение, ситуацию, в которой он находится. Для таких людей другой – это всегда чужой, посторонний, и обязательно требуется какой-то формальный, внешний признак, скажем, принадлежность к одной нации, или профессии, или партии, чтобы признать другого «своим». «Другой» у таких людей всегда под подозрением, «под недоверием». Именно из этого типа человеческих натур, по моим наблюдениям, чаше всего образуются фашиствующие когорты. Я в этом еще раз убедился, оказавшись свидетелем отвратительной расистской выходки «группы Смирнова» в ЦДЛ. Поразительно, как жесты, интонации, гримасы, даже типы физиономий членов этой группы были абсолютными копиями, банальнейшими копиями зачинателей фашистского движения в Германии, запечатленных в документальных кинокадрах. А ведь большинство этих незваных гостей на том вечере «Апреля», особенно безусые юнцы, а их было, совсем молоденьких, не менее десяти, наверняка эти кадры немецкой кинохроники не видели. Откуда же это сходство, в чем секрет этой поразительной идентичности? Я думаю, тайна этой жуткой возобновляемости фашиствующей психологии именно в отсутствии культуры «отношения к другому», в неспособности поставить себя на место другого человека, в куцем, неразвитом воображении. Отсюда, именно отсюда проистекает наглый пафос откровенной беззастенчивой ненависти к другому человеку за то, и только за то, что ему дали жизнь мужчина и женщина «нехорошей» национальности.
Люди часто спрашивают в недоумении: как такое возможно после Гитлера? Неужели они не видят, не слышат себя? Неужели они не понимают, на кого они похожи? Не понимают, а если понимают, не находят в этом ничего дурного. Потому что у них нет опыта перевоплощения в другого человека. Чтобы увидеть себя, надо увидеть другого. Увидеть не глазами, расположенными по обе стороны носа, а глазами души.
Когда человек смотрит на человека глазами души, он понимает: другой – это я, другие – это мы.
1990
Дожить бы до смерти
Готовы ли наши вожди, наши руководители к разрешению тех противоречий, которые выдвинула перед ними сегодня жизнь, история? Готовы ли они разрешить эти проблемы таким образом, чтобы это было на пользу живому человеку, главная задача которого – прожить до конца и как можно полноценнее отпущенные ему природой или Богом недолгие годы?
Самые тяжкие конфликты, которые должны быть улажены, – это конфликты, связанные с дальнейшей судьбой Союза ССР. Имея в виду именно эти конфликты, я задаю свой вопрос. Я спрашиваю, способны ли наши власти, способны ли наши президенты и председатели, включая главного Президента, разрешить все это неисчислимое количество межнациональных, межгосударственных труднейших, запутаннейших вопросов? Я спрашиваю, наличествуют ли у наших руководителей те качества и мысли, которые в состоянии содействовать гуманному решению этой необычайно трудной задачи?
Я не могу взять на себя роль судьи последней инстанции. Я не могу с определенностью сказать, как будут действовать наши руководители завтра. Я могу только анализировать, как они действовали вчера, в течение последних лет. Я могу сказать со всей определенностью, что в нашей стране руководители всех уровней в те годы не в состоянии были надежно обеспечить достижение той цели, о которой я веду речь, а именно – не губить, не убивать людей в процессе проводимых перемен и преобразований.
Мы знаем, что после апреля 1985 года погибли сотни людей. Нас не покидает тревожное предощущение новых человеческих жертв.
Чего же не хватает нашим вождям и вожакам? Почему их управленческая деятельность приводит к таким тяжелым последствиям? Я думаю, что им недостает одного качества и одной идеи – они на деле, практически, то есть тогда, когда принимают те или иные решения, не ставят превыше всего жизнь живого человека. Они много говорят о важности человеческого фактора, о гуманизме, однако, судя по их действиям, существует ряд ценностей, которые им представляются более важными, более существенными, чем единственная коротенькая жизнь человека. Таких надчеловеческих ценностей набирается целый перечень. Одни полагают выше и важнее жизни человека судьбу социализма или даже судьбу марксизма. Другие ставят выше интересы целостности и мощи державы. Еще другие превыше всего полагают национальный суверенитет. Для многих нет ничего дороже победы своей партии или группы в политических битвах за власть. И так далее и тому подобное. И все эти приоритеты сводятся к тому, что человек со своей коротенькой жизнью отходит на второй, на третий план, а там, в тени более «высоких» целей, его уже не так и жалко. Тем более что, когда он мертвый, его можно причислить к «подлым врагам» или «славным героям» Родины, то есть перевести в иной ряд понятий, где уже не люди главенствуют, а некие принципы и идеологии, во имя которых они якобы должны жить и умирать.