мертвый воин – предатель.
Братья, бойцы Израиля.
Не забудьте пописать перед боем,
чтобы ничего не сдерживало вашу ярость.
С Богом.
В сражении, которое состоялось в то утро и на следующий день, немногочисленная, но сильная духом и дисциплиной армия Иегуды Макковея нанесла войскам Антиоха сокрушительный удар. Бойцы Макковея освободили Иерусалимский храм.
Монолог свидетеля чуда
Посмотрите на меня, люди и коровы,
деревья и разбитые стены Иерусалима,
перед вами самый счастливый еврей на свете.
Всеблагой на моих глазах сотворил неслыханное:
только что это произошло – я еще не могу
опомниться, душа еще дрожит от радости и страха.
В Доме Соломона разлитый по лампадам Меноры
елей, которого не могло хватить даже на одну ночь,
горел непрерывно восемь суток.
Он не сгорал. Он начал сгорать, убавляться в лампадах
только час назад, когда принесли первый кувшин
с новым освященным маслом.
Эта жидкость, будто имела разум,
ждала восемь дней и ночей, пока не изготовят новую.
О, эти великие дни и ночи,
незабываемые восемь суток
после вызволения Храма их плена язычников!
Я был в том отряде,
который первый вошел в святилище:
увидев, что сотворили там варвары,
мы превратились в каменные столбики от ужаса.
Храм был разграблен, загажен,
сотни солдат в течение трех с половиной лет
испражнялись внутри и снаружи,
самое благоуханное место Израиля источало зловоние.
Сам Иегуда Макковей,
чье сердце казалось стальным, не выдержал —
опустился на колени среди развалин и заплакал:
крупные желтые слезы катились из глаз,
вся борода была мокрой.
Это он распорядился очистить святилище,
зажечь Менору.
Увы, мы нашли только один небольшой кувшинчик
с неоскверненным маслом,
Иегуда велел священникам
залить, сколько есть, зажечь,
а нам приказал к полуночи хоть под землей
отыскать еще кувшины с елеем.
Мы искали весь день,
молились и искали, искали и молились.
Но Бог не помог нам —
когда мы, понуро опустив головы,
вернулись с пустыми руками,
ожидая увидеть мрак черноты,
мы увидели чудо:
огни Меноры вовсю пылали,
а вокруг пели, плясали, веселились евреи.
«Смотрите, смотрите!» – кричали нам,
и мы заплакали от счастья.
Когда я раньше читал Тору – как море расступилось,
чтобы евреи могли уйти из египетского рабства,
я говорил себе: «Ой, это неправда —
как могут воды стоять стеной, образовать проход?»
Я боялся признаться, но в глубине души не верил.
«Ну как это может быть, – кричала душа, —
ну как, как?»
Теперь я знаю как – ты просто стоишь и смотришь,
а в это время происходит то, чего быть не может.
Быть не может, а происходит.
Не может быть, а есть.
О, Всевышний мой, Родненький, какая это радость —
доверять Тебе полностью,
не сомневаться, что Ты можешь творить невероятное!
Какой камень свалился с души моей.
Теперь совсем другое дело, совсем другая жизнь.
Я не верил – и уверовал,
я не мог себе представить,
а теперь буду всю жизнь об этом рассказывать.
О, Всеблагой, отныне
я буду твердить на каждом углу Иерусалима:
«Никогда не будет по-настоящему свободен тот,
кто не верит в способность Всевышнего являть чудеса».
«Люблю…»
Люблю
свободно реющим воображеньем
творить невероятный произвол,
приписывать друзьям, соседям
несвойственные им черты,
выдумывать конфликты, войны,
участвовать в эпических спектаклях
на планетарной сцене,
ставить людей
перед последним испытаньем,
после которого ты бог или козел.
В миру же
слыть законопослушным гражданином,
богобоязненным евреем,
мечтающим смиренно соблюдать
613 заповедей Торы…
«Ах, какие у меня друзья…»
Ах, какие у меня друзья —
некоторые из моих друзей между собой враги,
а я и с теми, и с этими выпиваю,
плевал я на их разногласия.
У меня разногласия с Всевышним,
и то, если Он меня пригласит,
я с радостью выпью с Ним рюмашку-другую
и даже не попрошу
простить мне, как собутыльнику,
мои грехи.
О Нахмане из Браслава
Когда я умру, сказал раби Нахман,
в ту ночь
исцеляющий дождь пронесется над Уманью,
вы должны выйти на улицу,
постоять под дождем,
промокнуть до ниточки —
это благословение Всевышнего,
тем, кто поверил, что моими устами
не я, а Он обращался к вам.
Беременные еврейки, высунувшие свои животы
под небесные воды в ту ночь,
принесут Израилю великих цадиков
нового поколения.
Из сновидений старика
Небо опустилось на Москву:
Всевышний в сопровождении ангелов
гуляет по улицам Москвы,
рассматривает людей, дома,
с осторожностью спустились в метро,
осмотрели несколько станций, поднялись.
Постепенно все больше людей узнают их,
идут за ними, кто-то кричит:
«Их надо в Кремле поселить!»
Толпа привела священную свиту
к Спасским воротам —
ворота закрыты,
один из ангелов нажал звонок у калитки —
никто не отзывается.
А Красная площадь уже набита людьми,
Всевышнего приглашают на трибуну мавзолея:
«Скажите народу!»
Стоя у закрытых Спасских ворот,
Всевышний говорит негромко,
но слышат все:
«Пускай они там сидят взаперти,
а вас всех я забираю с собой».
Небо медленно начинает подниматься
вместе с ангелами, Всевышним
и теми москвичами,
которые оказались на Красной площади.
Все выше и выше вздымалось небо,
люди радовались, целовались, пели, танцевали.
А оставшийся в Москве народ,
узнав, какое чудо произошло,
прямо на улицах, в метро, где попало
опускались на колени, молились:
«Спустись опять, Господи,
забери нас всех, Господи!»
А один москвич сошел с ума от обиды,
бился головой об стенку ЦУМа —
сосед его звал на Красную площадь
с Богом встретиться, с ангелами,
а он, дурак, не поверил, отказался,
от телика не мог оторваться,
вшивый сериал смотрел.
Плакал, ревел на всю Москву
несчастный.
Еще два видения
Утром народ проснулся, смотрит —
на небе большими буквами написано:
«Люди, вы что, не видите —
хозяин сошел с ума!»
Комендант Поднебесной,
глянув, закричал:
«Небо не для того существует,
чтобы на нем писали всякие глупости!
Немедленно стереть!»
Сто двадцать самолетов с киргизами,
у каждого в руках большая тряпка —
взлетели в небо над Москвой —
три дня и три ночи
киргизы чистили, мыли, скоблили,
но стереть не могли.
Наоборот, буквы выросли, стали огромными,
во всю ширь неба было написано:
«Люди, вы что, не видите —
хозяин сошел с ума!!!»
Мало того, что все осталось, как было,
так еще два восклицательных знака
кто-то добавил.
«Побудьте другим человеком, побудьте…»
Побудьте другим человеком, побудьте,
не уклоняйтесь,
побудьте своим священником,
своим врагом,
любовником своей жены,
героем прочитанной книги,
президентом своей страны,
каждым, кто приснится, привидится,
кто вложет свой образ вам в голову.
Побудьте другим человеком,
не уклоняйтесь…
Нельзя же все время быть
только самим собой.
«Человечество озвереет…»
Человечество озвереет,
если люди перестанут притворяться,
поэтому мы так любим театр —
великую школу притворства…
Монолог Алексея Навального
Угадывать, чем занята моя голова, —
вот новая профессия в России,
до тысячи рабочих мест я преподнес отчизне —
неплохой подарок в пору экономического спада.
Они подслушивают каждый мой чих,
вплоть до интимных стонов в постели,
тысячами километров пленки
забит огромный склад.
Они постоянно нападают на мою улыбку,
она им не дает покоя – уж как они ее не обзывали —
давайте, братцы, давайте —
даю вам на растерзание
ненавистную вам «улыбку Навального».
Поскольку мне приходится
видеть вас на экране каждый день,
я не нуждаюсь в улыбке,
на моем лице нет у нее работы.
Вы ненавидите меня не за мои, а за свои уродства,
вы не в состоянии отомстить природе,
поэтому мстите мне,
будто я виноват в ее неудаче,
будто мне она много дала,
потому что вам недодала.
Что вам еще остается,
как не неистовствовать, не беситься?
О, беспощадные,
даже если вы меня одолеете,
на ваше место придут
похожие больше на меня, чем на вас.
2013
«Убийцы ставят памятники убитым…»
Убийцы ставят памятники убитым —
родственники возмущены,
кричат: мы запрещаем!
Убийцы неодобрительно
посмотрели на родственников:
да, мы убили ваших сыновей,
но мы же, как видите,