Маргарита пожимает плечами: ей не нравится, что Эйнштейн переводит разговор на другую тему.
Эйнштейн. Я разве тебе никогда не рассказывал, как я собирался эмигрировать в СССР?
Маргарита. Первый раз слышу.
Эйнштейн. У меня работал ассистентом замечательный математик – Яша Громмер, родом из Белоруссии. До двадцати шести лет он изучал талмуд, готовился стать раввином, и вдруг все бросает, приезжает в Германию и через два года защищает блестящую докторскую диссертацию по математике. Мы вместе написали несколько статей. В двадцать восьмом году, почуяв рост нацизма в Германии, он возвращается на родину. Я написал ему рекомендацию, он стал профессором Минского университета, получил квартиру, счастлив! И когда в тридцать третьем сжигали мои книги и я понял, что надо из Германии бежать, я ему написал – не могу ли я тоже переехать в Минск, там продолжать свою работу. Ректор Минского университета передал мое письмо руководству Белоруссии, оттуда переслали в Москву. Яша был уверен – мы скоро с Эльзой приедем в Минск, и он уже называл меня в письмах Альберт Германович. Эльза подхватила, кричала: «Альберт Германович, обедать! Альберт Германович, к телефону!» Но в Москве мне отказали. Будто бы Сталин сказал: «Пусть этот сионист играет на скрипке в Берлине». Я был тогда очень огорчен. Но теперь я понимаю, почему Сталин отказал – он не хотел помешать нашей встрече с тобой.
Маргарита слушала невнимательно – всем своим видом она показывает, что не поняла, что помешало бы им встретиться, вообще о чем речь.
Эйнштейн. Если бы Сталин тогда дал добро и я оказался в Минске, мы бы с тобой никогда не встретились. Понятно?
Маргарита равнодушно кивает: поняла.
Эйнштейн. А ты теперь вдруг оставляешь меня.
Маргарита. Ты сам виноват.
Эйнштейн (почти кричит). Я вообще не собирался жениться! Ни на ком! Никогда! У меня были две жены, обе были несчастны. Обеим я беспощадно изменял. Они это знали, страдали, меня угнетало, что я такой бессердечный. Первая жена, ты знаешь, еще жива. Живет в Цюрихе. Прошла тысяча лет, в свое время я перевел на ее имя всю денежную часть Нобелевской премии, я это обещал, когда мы разводились, и я это сделал, а она до сих пор сводит со мной счеты… Считает, я виноват в том, что Эдик сошел с ума. Если бы не развод, этого не было. Не знаю, может, она права! Не знаю!.. Эльза поседела через два года после того, как вышла замуж за меня. Я не хочу больше быть преступником. Напротив, мне казалось, что мы с тобой… нам хорошо, мы свободные люди. Да, я тогда понимал, что ты хочешь переехать ко мне… поэтому придумала Альмар. Это было заметно окружающим. Мне сестра говорила: она хочет замуж за тебя. Но я не хотел жениться. Ну не хотел! Возможно, если бы ты поставила вопрос ребром, я бы отступился. Не знаю. Мне казалось, в какой-то момент ты тоже поняла, что нам лучше не терять свободу. Взаимозависимость независимых – об этом можно только мечтать. Это бывает так редко. Я другого такого случая просто не знаю.
Маргарита. Аль, можно я тебе объясню, почему я, мое поведение столько лет тебе по душе?
Эйнштейн. Ну… ради бога.
Маргарита. У тебя на столе всегда стоит тарелка с помидорами, да? (Показывает – в углу стола действительно стоит тарелка с красными помидорами.)
Эйнштейн (удивленно разводит руками). Да.
Маргарита. Ты очень любишь помидоры, часто сам выбираешь их в лавке. Однажды я тебя спросила: «Альберт, почему ты так любишь помидоры?»
Эйнштейн. Когда? Я этого не помню!
Маргарита. Ты тогда ответил: «С помидорами нет никакой возни, две секунды подержал под краном – и кушай».
Эйнштейн. Правильно! Удобно, просто, быстро! И вкусно!
Маргарита. Так вот, я для тебя – помидор. Позвонил – я приехала, не нужна – уехала, а если не уехала, сижу тихо, никогда не обижаюсь, что ты не уделяешь мне внимания… на твое драгоценное время не посягаю. Удобно, просто, быстро!
Эйнштейн. Во-первых, да, это так. И это замечательно! До того как мы с тобой встретились, у меня на женщин уходило слишком много времени. Каждый раз надо было ухаживать, угощать, уговаривать, обманывать жену, успокаивать ее ревность… На ревность моих жен уходила уйма времени! Во-вторых, это не только так. Если бы было только так, я бы не собирался сейчас говорить с твоим мужем.
Маргарита. Ну правильно, я еще вкусная…
Эйнштейн (смеется). Я сейчас прочитаю тебе стихи, которые сочинил утром. Прочитать?
Маргарита (без энтузиазма). Прочитай.
Эйнштейн (молчит, потом читает).
Вот уже десять лет
ты каждую ночь другая,
я ощущаю себя персидским вельможей,
хозяином большого гарема,
состоящим из одной тебя.
Стихи тронули Маргариту, она даже немножко растерялась.
Маргарита (подходит к Эйнштейну, обнимает, целует в губы. Сквозь нахлынувшие слезы). Прекрасные стихи.
Эйнштейн (обнимает ее, успокаивает). Помидор, ты никуда не уедешь. Утром я поеду с тобой в Нью-Йорк, мы явимся к мистеру Конёнкову вдвоем. Я собирался ехать один, но это неправильно. Мы оба перед ним виноваты, оба опустимся на колени. Но говорить буду только я. Я ему расскажу все как есть. Как все происходило между нами. Я уверен, он нас простит и благословит, простит и благословит. Он замечательный человек, великий скульптор. Он не может не проникнуться.
Маргарита (освобождается от его объятий). Ты его только унизишь, больше ничего. Явился просить у мужа руки жены! Я не допущу этого. Ты ни разу за эти годы не поинтересовался – как мне там живется, в Нью-Йорке. Я не слышала от тебя: если тебе там плохо, переезжай ко мне. А он за все эти годы ни разу не сказал: живешь с другим человеком, убирайся. Он обвинял во всем меня, только меня! А тебя продолжал уважать, несмотря ни на что. Когда в тридцать пятом году университет заказал ему твой скульптурный портрет и вы с Эльзой должны были к нам приехать познакомиться, ты не представляешь, как он волновался, готовился к вашему посещению. Заставил меня купить два пылесоса, тогда появились какие-то новые пылесосы, вызвал двух женщин, они мыли, чистили, подкрашивали, вылизывали – как же, сам великий Эйнштейн к нам пожалует. Он был готов даром сделать работу. Университет предложил, в сущности, гроши, он сразу согласился. Через каких-то знакомых в Принстоне он навел справки, что вы любите, едите ли некошерное, какие блюда, какие напитки, какие фрукты, какой кофе. Мистер Конёнков, как ты его называешь, волновался, как мальчишка. Он в то время крепко выпивал, но перед вашим посещением несколько дней в рот не брал. А ведь он тоже не мальчик – русский Роден.
Эйнштейн. Недаром волновался…
Маргарита. Ладно, это уже другая история. Я прошу тебя: ни в коем случае ты не должен с ним встречаться. Мы уезжаем, и, пожалуйста, дай нам возможность уехать спокойно. Мне придется еще многие годы существовать с ним рядом, пожалуйста, считайся с этим. Ты опоздал.
Эйнштейн. У вас в России жил один мудрейший рабби… Нахман из Браслава. Я читал его книгу, он говорил: «Если можно все испортить, значит, можно все исправить». Пока мы живы, ничего не поздно. Просто у тебя в душе сейчас все смешалось, перепуталось. Мы с тобой потихонечку все распутаем, разложим по полочкам, помоем, почистим, лишнее отбросим, и останется самое главное – я и ты. Ты только подумай: для того чтобы мы с тобой встретились, в мире должны были произойти планетарные катастрофы: в России – революция, к власти пришел Ленин, потом Сталин, начались репрессии, поэтому вы не вернулись в СССР. В Германии должен был появиться Гитлер, в Берлине на площади перед оперным театром сжигали мои книги. Я эмигрировал – оказался здесь. Какие страшные события, какие трагедии – но в результате мы с тобой встретились. История отвратительна, а жизнь прекрасна. Я завтра утром поеду к мистеру Конёнкову один. Без тебя.
Маргарита. Нет! И вдвоем – нет, и один – нет!
Эйнштейн. Я никогда себе не прощу, если не сделаю все, что в моих силах. Я не буду с тобой считаться. Сейчас ты не ты. Я поеду к нему и вернусь с бумагой о том, что он согласен дать тебе развод. Или я пойму, что ты действительно должна с ним поехать, и тогда ты поедешь. Всё!
Маргарита. Это тебе только кажется, Аль, что ты можешь убедить кого угодно в чем угодно. Ты никого не сумел убедить, что надо остановить работы над бомбой. Тогда нашелся только один человек, молодой физик, кажется швед, который отказался работать у Оппи, после того как узнал, как ответили на твое письмо. А твое обращение к Сталину… в тридцать восьмом году ты просил… мы еще приложили русский перевод, который я сделала… химика из Австрии, твоего приятеля, арестовали, обвинили в шпионаже, он работал в Харькове… Тебе даже не ответили. А его расстреляли.
Выслушав спокойно Маргариту, Эйнштейн подходит к телефону, снимает трубку, начинает набирать номер.
Маргарита (подходит к нему). Кому ты звонишь?
Эйнштейн. Я звоню твоему мужу, надо договориться, в котором часу он готов со мной завтра встретиться.
Маргарита. Положи трубку.
Эйнштейн. Я у себя дома, между прочим!
Маргарита подбегает к стенке у школьной доски, одним резким движением выдергивает телефонный провод из розетки. Наматывая длинный провод себе вокруг шеи, она приближается к Эйнштейну. Он отдает ей телефонный аппарат с трубкой, а сам подходит – сначала к кушетке, там лежит его свитер, он его надевает, направляется к вешалке, надевает свое летнее длинное пальто и направляется к выходу. Маргарита, с намотанным на шее телефонным проводом, бросается к двери, перекрывает выход.
Маргарита. Куда ты собрался?
Эйнштейн. Позвоню мистеру Конёнкову из автомата.
Маргарит