ие особо опасными видами оружия, планетарное управление наукой и многими другими видами человеческой деятельности. Потребуется что-то наподобие мирового правительства. Но это уже забота не моя и не твоя… другого поколения. Мы обязаны дать мировому сообществу эту передышку, эти пятьдесят – восемьдесят лет, а будут или не будут эти годы использованы для создания надежной безопасности, за это мы уже не отвечаем.
Маргарита (перебивает). Ты что, всерьез считаешь, что вот тут мы сидим – два человека, и мы можем предотвратить большую мировую войну?
Эйнштейн. Вот тут, за этим столом, в тридцать девятом году тоже сидели двое – Сцилард и я, ты нам подавала чай, кофе. Здесь мы написали те два письма Рузвельту, в результате которых появилась атомная бомба. Теоретические работы всего шести-восьми человек, включая меня, сделали возможным производство этих бомб. Большую роль сыграли две женщины: Мария Склодовская-Кюри, из Польши, и еврейка из Германии Лиза Мейтнер, слава богу, успевшая эмигрировать, как и я.
Маргарита (неожиданно). Аль, эти бомбы, которые взорвали в Японии… они какого размера были?
Эйнштейн. Размера?
Маргарита. Ну да… ширина, длина… высота.
Эйнштейн. А зачем тебе?
Маргарита. Просто интересно.
Эйнштейн. Не знаю… Оппенгеймер как-то говорил: вес – четыре тонны, та бомба, которая мне снилась… ну, метра три в длину, по метру в ширину и высоту… Поиск самолета, который мог бы ее доставить до цели… это была проблема. Сейчас начали строить специальные самолеты… ракеты… Фактически началась подготовка к новой большой войне. Поэтому важно дать эти пятьдесят лет – дать время для осознания новых опасностей. Для достижения этой цели никакое занятие не позорно, не постыдно! Это возвышает, а не унижает.
Маргарита. Аль… Дорогой мой. Милый мой… Ты забываешь о своих особенностях. О своей рассеянности, абсолютной открытости. Ты всегда поглощен своими мыслями, они тобой управляют, а не ты ими. Извини, не так уж редко случалось – ночью мы в постели, и в самом интересном месте ты вдруг вскакиваешь и бежишь вниз, чаще всего совершенно голый, чтобы записать какую-то мысль, иногда сразу возвращаешься, а иногда через час или через два часа, будишь меня. Ты сам только что ругал меня, что я тебе открылась… Ты не способен что-то держать в секрете. Ты подведешь и себя, и дело. Никто не посмотрит, что ты Эйнштейн, если окажешься замешанным. Посадят до конца жизни. Этим должны заниматься другие люди, не такие, как ты.
Эйнштейн. То, на что у других уйдет год, я сделаю за месяц. Я знаю всех, кто делает бомбу… это мои товарищи, люди, которые ко мне прислушиваются.
Маргарита не согласна, крутит головой, закрывает руками лицо.
Эйнштейн (продолжает). И потом, у тебя искаженное представление о моем характере, о моих особенностях. Это легенды. Если надо, я могу быть собранным, дисциплинированным, хитрым, конкретным, внимательным к деталям, упорным, последовательным. Я опытный обманщик, между прочим. Двух жен, притом двух бдительных жен, очень умело обманывал. А как я и мой любимый доктор Густав Букки обманули тебя и твоего мужа…
Маргарита. Когда?
Эйнштейн. Когда? (В глазах Эйнштейна – задор, азарт.) В тридцать шестом или тридцать седьмом. Ты не приезжала. Я очень скучал. Мистер Конёнков тебя не отпускал, все время тебе давал какие-то поручения. Ты нужна была по его делам. А мне ты нужна была по другим делам. И мой любимый доктор говорит: «Я знаю, что надо сделать, чтоб он ее отпустил». Помнишь, ты его попросила, чтобы он тебя послушал, ты покашливала?
Маргарита. Он послушал, сказал, все в порядке.
Эйнштейн. А мистеру Конёнкову он написал, что не стал тебе говорить, не хотел расстраивать, но на самом деле «у вашей супруги есть проблемы с легкими…»
Маргарита в ужасе, на лице выражен ужас.
Эйнштейн (продолжает радостно). «…Ей необходимо проводить летом несколько недель не в пыльном, душном Нью-Йорке, а хотя бы на озере, недалеко от Принстона. У мистера Эйнштейна там есть домик для отдыха, там сейчас никто не живет».
Маргарита. Так это что, была неправда?
Эйнштейн разводит руками.
Маргарита. Бедный мой Конёнков – я действительно ему нужна была, я вела все его финансовые дела, были проблемы с налогами. Но он тут же меня отправил, отпустил. Я была уверена, что твой доктор действительно обнаружил что-то в моих легких. Ну Эйнштейн! Ну доктор!
Эйнштейн. А ты говоришь, рассеянный, не от мира сего. Ты сама только что рассказала, как я ловко с тобой все устроил: и не женился, и не потерял тебя.
Маргарита. Ну, если ты так уверен в своих способностях, ради бога… после того как я уеду, позвони Михайлову, предложи свои услуги. Может быть, в расчете на это он и хочет с тобой встретиться, я не знаю. Но только не при мне и не из-за меня.
Эйнштейн. Мар, без тебя ничего у меня не выйдет. Даже поднять трубку и позвонить Михайлову… не хватит куража, вдохновения… Если ты будешь рядом, у меня все получится… у нас все получится.
Маргарита. У тебя редкий ум, талант. В Принстоне создали специальный институт для того, чтобы ты мог спокойно, плодотворно работать. Ты должен заниматься тем, к чему ты призван, где тебя никто не может заменить.
Эйнштейн (выпивает остаток вина из бокала, ставит бокал на стол). Я должен тебя разочаровать, Мар.
Маргарита вскинула голову.
Эйнштейн. Ты просто не в курсе, как у меня обстоят дела. Я тебя никогда не посвящал. Сейчас я тебе расскажу, и ты придешь в ужас. В двадцать втором году я получил Нобеля. В это время мы были с Эльзой в Японии, я читал лекции. Меня принимали как бога! Я не поехал получать Нобелевскую – настолько нам было там хорошо, радостно. Еще поэтому я с такой болью воспринимаю эти взрывы. Я помог уничтожить два города в стране, которая меня любит и которую я люблю. В Японии у меня зародилась новая грандиозная идея, библейский замысел. Я уверовал, что должен существовать закон, который одновременно объясняет и все, что происходит в космосе, и все, что происходит в атоме. Авраам пришел к идее единого Бога, а я решил доказать, что в природе существует единый физический закон – закон единого поля. И вот прошло больше двадцати лет упорных поисков, я привлекал к сотрудничеству крупнейших физиков, математиков, однако подтвердить мою гипотезу не удалось.
Эйнштейн говорит с дрожью в голосе. До этого за ним ничего подобного не наблюдалось. Маргарита слушает очень внимательно.
Эйнштейн (продолжает). Возможно, сама эта идея о едином законе, работающем и в макро-, и в микромире, является заблуждением. Возможно, я оказался во власти ложной уверенности. Я перепутал две истины: да, каждая верная идея красива, но не каждая красивая идея верна. Возможно, нет одного закона, объясняющего все на свете, – есть некий узел, пучок закономерностей, сложнейшее взаимодействие между которыми приводит ко всему тому, что мы видим и не видим. Как видишь, я оказался сейчас в окружении одних неприятностей. В начале века я открыл великую формулу: E равно mc в квадрате, но эта формула оказалась теоретической основой атомной бомбы. Я старался не допустить, чтобы только у Гитлера имелось атомное оружие, – в результате стерли с лица земли два японских города. Я потратил двадцать с лишним лет на великий замысел – результат ноль. Мое воображение пригасло, моему уму не хватает былой дерзости. Если быть честным до конца, я должен признать: подлинным гением я был несколько часов в моей жизни – в 1905 году. Когда открыл формулу: E равно mc в квадрате, сформулировал теорию относительности. Ну, может быть, не несколько часов – несколько дней, несколько недель, самое большое – несколько месяцев. Меня никто не упрекает, но это же не шутка – двадцать лет упорного труда без результата. И в это время ты меня покидаешь. Ты права, я сам не смогу сделать то, что надо сделать, чтобы как можно быстрее начало действовать равновесие страха. Но если б это удалось, а для этого ты должна быть рядом со мной, я пришел бы к концу жизни все-таки не с пустыми руками.
Маргарита. Аль, побойся бога… миллионы людей по сравнению с тобой приходят к концу жизни…
Эйнштейн (жестко). Я не миллионы. Я этот конкретный один-единственный в своем роде, вот этот! (Тычет себя в грудь.) Со своей историей, со своими амбициями, со своими ожиданиями, у меня свой счет с собой! Я прошу у тебя помощи, поддержки в очень тяжелый, очень сложный момент моей жизни. А ты произносишь банальные нравоучения. Миллионы… для миллионов я не человек Эйнштейн, я для них слово «Эйнштейн». Но я не думал, что и для тебя… Я придумал простой гениальный способ, как сделать, чтобы ты осталась, не уезжала, заодно мы вместе ускорили бы решение сложнейших мировых проблем – ты упорно отказываешься использовать мою идею.
Маргарита. Я не могу сказать Михайлову то, о чем ты просишь. Он сразу догадается, что я тебе открылась. И меня уже не на пароходе, а на первом же самолете отправят в Москву. А там прямо с самолета снимут и увезут… откуда я уже никогда не вернусь. Или здесь прикончат.
Эйнштейн. Хорошо, есть другой вариант.
Маргарита. Что?
Эйнштейн. Я придумал, как это сделать иначе. Чтобы ты была в полной безопасности.
Маргарита. Когда ты придумал?
Эйнштейн… Пять секунд назад!
Маргарита. Альберт, никакой вариант не поможет. Я прошу тебя… Это последние два часа, когда мы вместе. Мы никогда больше не увидим друг друга. Давай просто посидим, просто поговорим, попрощаемся по-человечески. Выхода нет!
Эйнштейн. Послушай, что я предлагаю. Сядь.
Маргарита, тяжело вздохнув, усаживается в кресло.
Эйнштейн. Не туда, сюда (указал на табурет).
Маргарита пересаживается на табурет.
Эйнштей