стараюсь пройти, не задев.
«Совсем отказаться душить друг друга?..»
Совсем отказаться душить друг друга?
Это невозможно,
об этом не надо даже мечтать.
Душите, только не обязательно до конца,
душите, потом целуйте шею,
которую сжимали железными пальцами.
Это по-царски, по-русски!
Недозадушенные
обожают своих душителей.
«Я друг одиночества, покоя…»
Я друг одиночества, покоя,
которых мне всегда не хватает,
я друг маленькой горсточки людей —
большинство уже на небесах,
я друг моих привычек,
моего воображения,
стараюсь быть другом моей старости,
даже с моей смертью пытаюсь подружиться,
смею заявить:
я друг Природы, Вселенной,
но у меня никогда не повернется язык
сказать, что я друг Пушкина или Руми —
это все равно
что объявить себя другом Всевышнего.
Памяти Джалаладдина Руми
Читаю и чту тебя, мой учитель,
мое вдохновенье смешалось с твоим,
плачу от счастья.
В строчки твоих стихотворений
слова вступают,
помолившись.
Через семь столетий
у меня в груди
нашли друг друга
Целан и Руми,
жалко, что я стар,
гаснет моя звезда —
скоро им придется
расстаться навсегда.
«Каждый день, многие годы…»
Каждый день, многие годы
из окна смотрю на развилку дорог:
одни люди останавливаются,
соображают, прикидывают,
после чего идут
направо или налево,
другие с ходу, с лету выбирают,
заранее всё продумали.
Есть и такие:
сначала идут направо,
но вдруг возвращаются —
идут налево,
а некоторые, наподобие меня,
не могут решиться —
они поселяются у развилки,
живут там до конца жизни.
Наталье Старовойт
То, что нас связывает,
еще не связало нас,
середина, пожалуй,
уже едина,
а концы не сходятся —
между нами пыхтит, ворочается
большая разница:
ты для меня
последняя женщина,
я для тебя
не последний мужчина.
Но я знаю, я помню,
буду помнить всегда:
на этом свете
над всеми разницами
колдует судьба.
Немножко думаю о тебе,
немножко больше, чем немножко,
листаю тебя, как книжку,
на каждой странице то твое лицо,
то пол-лица,
то затылок с плечами,
прелесть какая – затылок с плечами,
даже с одним плечом замечательно!
Рука – какая не пойму, правая или левая,
поправила волосы,
указательным пальчиком мазнула по носу,
но ни на одной странице
нет тебя полностью, целиком —
с ног до головы, с пяток до макушки,
а я так хочу увидеть тебя всю, как ты есть:
ты куда-то уходишь, уходишь, уходишь
и все время оглядываешься,
как-то так оглядываешься,
что я начинаю верить – скоро вернешься,
уходи быстрей, чтобы скорей вернулась!
Несколько раз в своей жизни
я был удостоен чести
уверовать в чудо —
позволь мне еще раз, Господи,
тихо, про себя, прошептать:
«Не может быть, а есть,
быть не может, а вот оно,
вот она…»
Негромко смеюсь над собой —
полусочувственно, полуязвительно,
что-то мешает расхохотаться в полную силу —
неуклюже, смиренно жду твою милость.
Прежде, давненько,
я был беспощаден,
самообман выжигал из души,
но с тех пор
гнев поугас, измельчал,
самость утратила волю —
прощаясь с собой,
прощаю себе
тебя.
Порой мне кажемся,
что жизнь моя затянулась надолго
исключительно для того,
чтобы успеть встретить тебя.
Не знал, не ждал,
что вдруг такое начнется,
теперь не знаю, жду,
когда это вдруг кончится.
Да здравствует свобода будущего!
Я хочу тебя всю —
не только тело,
даже не столько тело,
всю – вместе с телом.
И то, что видно, слышно,
и то, что не видно, не слышно,
о чем ты даже не догадываешься,
что оно в тебе есть,
и то, что ты в себе зачеркнула,
замазала, стараешься забыть.
Ты нужна мне вся
без пробелов,
без купюр.
Ночью подумал:
скорей всего, между нами
никогда не будет, как я хочу,
никогда не будет, как ты хочешь,
ничего у нас не получится,
наш толстый роман
состоит из одних первых страниц.
Ну и что – спросил я себя —
какие выводы?
Вывод один:
пускай еще долго
продолжает ничего не получаться.
Вот сижу
с неистраченной нежностью
в висках, в коленях,
губы размыкаются,
только чтобы что-то съесть,
руки вянут от безобъятий —
все предназначалось тебе,
которая вчера в 20.40 улетучилась,
превратилась в золотистое облачко,
подсвеченное заходящим солнцем.
Что будет с тобой без меня,
примерно знаю,
что будет со мной без тебя,
боюсь/гадаю,
надеюсь, Всеблагой не допустит,
чтобы я ушел из жизни
влюбленный в никого —
где-то за углом Малой Бронной
моя новая подруга
уже выставила загорелую ножку,
о которой через неделю-другую
я споткнусь.
Опять все спутывается, смешивается,
все время эта сгущенность
неразвернувшихся чувств,
не успевающих зацепиться за слова —
вспышки полумыслей,
намеки непонятно на что.
Боже, как мне нравится эта бессмыслица,
эта невыразимость,
эти напрасные попытки
все же начертать этот хаос обожания,
когда твое лицо я больше слышу, чем вижу,
глаза и уши
отнимают тебя друг у друга.
Чо-то ломается, что-то ломается,
никак не сломается,
наша встреча ничего б не стоила —
если б внутри ничего не сдвинулось,
не упало, не опрокинулось,
пусть сломается то, что ломается,
когда живое, вдруг, начинается,
что-то уходит, что-то кончается —
новая свобода от старой свободы
освобождается.
Если правда,
ты никого сейчас не любишь,
полюби меня, старика,
пусть ненадолго, не навсегда —
полюби меня хоть немножко.
Зачем впустую транжирить дни,
еще неизвестно, сколько этих дней уйдет,
пока там кто-то сведет тебя с ума,
а я, видишь,
стою с протянутой душой,
пусть ненадолго, не навсегда —
полюби меня хоть немножко,
все самое лучшее,
что во мне осталось,
все выкладываю перед тобой
без остатка:
пусть ненадолго, не навсегда —
забери мое всё
за твое немножко.
Спрашиваю себя:
это кончится еще при моей жизни
или только вместе с моей смертью?
А ты как хочешь? —
спрашивает меня мой вопрос.
Ой, это нехорошо —
когда мои вопросы
задают мне вопросы.
За окном чума бушует,
смерть гоняется за стариками,
люди прячутся от людей —
я спокоен, эта беда меня минует,
я по другому списку значусь —
я умру молодым, девяностолетним,
начинающим поэтом,
влюбленным женихом
без невесты.
Радуюсь тихо,
незаметно для посторонних,
никогда не мечтал
о таком празднике старости,
о таком подарке Всевышнего
за никакие заслуги,
за ничего,
просто так.
«О, эти промежутки «между»…»
О, эти промежутки «между»,
между оклеветали – извинились,
растоптали – покаялись,
выдворили – позвали обратно,
уничтожили – реабилитировали,
даже когда они очень короткие,
кто-то успевает озвереть,
сойти с ума, повеситься.
О, эти промежутки —
даже когда они очень короткие.
Но у нас они тянутся годы, десятилетия,
гибнут люди, книги, целые науки,
целые народы лишаются родины,
горы реабилитированных трупов
возвышаются над нашей судьбой.
О, эти промежутки «между»,
даже когда они очень короткие…
Сновидения старика
Я в рабстве, меня продают.
Рабовладелец мой – женщина,
она меня купила мальчиком,
использовала как мужчину много лет,
теперь я стал непригоден для ее забав,
продает.
Нахваливает:
какой я порядочный, умный, чистоплотный.
Врет! Врет, не стесняясь меня,
знает, я буду молчать, а то прибьет,