Питер ЧейниСо второй попытки
Peter Cheyney: “Try Anything Twice”, aka “Undressed to Kill”, 1948
Перевод: Е. Стоян, В. Стоян
Понедельник — Лана
Дождь прекратился и выглянуло солнце. Асфальтовое покрытие шоссе, прихотливо петлявшего среди зеленых холмов, стало похоже на блестящую шелковую ленту. Слева от меня тянулись изгороди из цветущего кустарника, за которыми скрывались деревянные домики.
Я нажал на педаль газа и машина помчалась быстрее. На душе было легко, я никогда не чувствовал себя более счастливым, и в голову приходили разные мысли 0 жизни.
Какой-то философ сказал, что образ жизни человека определяется складом его, ума. Я не совсем согласен с этим. По-моему, он определяется еще и готовностью человека к риску. Кому не приходилось рисковать жизнью, тот ничего о ней не знает. Понимаете, что я хочу сказать?
Не то, чтобы я постоянно рисковал жизнью. Нет. И потом неизвестно, как я поведу себя после женитьбы. Кое-кто считает, что я не слишком подхожу для семейной жизни. Во всяком случае, существует еще одно изречение, которое гласит, что характер человека определяется его жизненным опытом. Я столько повидал на своем веку, что у меня должен быть дьявольски сильный характер.
Меня зовут Николас Гейл. Моя мать — американка, родом из Вермонта. Не знаю, что заставило ее покинуть родной штат и приехать в Англию. Наверное, она руководствовалась в этом случае своим чутьем, что и мне завещала делать. Здесь она встретила Гейла, полуангличанина-полуирландца, и на этом ее странствия кончились. Она не вернулась домой, отказавшись от родного города и кленового сиропа, которым тот славился.
По-моему, она поступила правильно. Она была красавицей и могла выйти замуж за любого мужчину, но из всех выбрала Гейла.
Он был предприимчивый, отчаянно храбрый и коварный человек. В его натуре сочетались льстивость и сладкогласие ирландца с несокрушимым здравым смыслом англичанина. По словам матери, своей речью он мог зачаровать птицу на дереве. Она говорила мне, что когда я вырасту, то буду похож на отца.
При воспоминании о матери я улыбнулся.
Проехав деревушку Риклинг, я свернул на узкую дорогу, ведущую в Истборн. Я не обращал особого внимания на места, по которым я проезжал. Мои мысли были заняты более важным — женщиной. Вообще, я часто размышляю о женщинах. При моей работе, если можно назвать работой то, чем я занимался всю войну, — это дает необходимую разрядку и отвлекает от мыслей об опасности. Но теперь я понял, что думать об одной определенной женщине — это нечто совсем иное. Может быть, мне предстоит открыть новую страницу своей жизни!
Я миновал Истборн и дорогой, идущей по берегу моря, добрался до Брайтона. Не знаю, что заставило меня остановиться возле отеля при выезде из города. Наверное, часы на щитке машины — они показывали 18.30, а это было время для выпивки.
Я зашел в бар и совершенно неожиданно увидел Финни, стоявшего у дальнего конца стойки из красного дерева и любезничавшего с барменшей. Он ничуть не изменился и выглядел таким же, как всегда — пухлым, беспечным, с живым блеском в глазах. В любой ситуации он ухитрялся сохранять свой ангельский вид.
Увидев меня, Финни поднял брови.
— Надо же, случается иногда в жизни такое, — сказал он. — Рад видеть тебя, старина. Оказывается, мир тесен.
— Привет, — ответил я. — А я думал, что ты уехал в Канаду.
— Ну ее на фиг, — сказал Финни. — Вопреки всему, что говорят об Англии, она все-таки нравится мне. Я слышал, что ты ушел в отставку?
Я кивнул. Финни заказал два двойных виски с содовой.
— Ну, и как ты чувствуешь себя после этого, Ники? — спросил он.
— Не знаю. Еще не успел свыкнуться со свободой. Мне дали пять тысяч фунтов и медаль. Я чувствую себя как рыба, вытащенная из воды.
— Так и должно быть, — успокоил меня Финни. — Ты счастливчик, Ники. Никому, кроме тебя, не удалось так удачно выскочить из этой проклятой войны. Ты ничуть не изменился. Что собираешься делать?
— Точно не знаю. Кажется, женюсь.
Финни присвистнул.
— Ты — и вдруг женитьба!
— Почему бы и нет? — спросил я. — Надеюсь, законом это не запрещается?
— Нет. Наверное, на той брюнетке?
Я удивленно посмотрел на него.
— На какой еще брюнетке?
Финни отпил виски и сказал:
— Ну, если ты не знаешь на какой, то я и подавно.
Он достал из кармана пачку сигарет и закурил, бросив на меня многозначительный взгляд.
— В чем дело? Что за брюнетка? Я не собираюсь жениться ни на какой брюнетке.
— Нет? А на ком же ты собираешься жениться, прости за нескромный вопрос?
— На одной очень красивой женщине, ты ее не знаешь. Кроме всего прочего, она еще и генеральская дочь. Представляешь себе?
— Нет, не представляю. А она согласна выйти за тебя замуж?
— Кажется, да, — ответил я и заказал еще два двойных виски.
Финни молчал с умным видом.
— Послушай, дружище, в чем дело? — спросил я у него. — К чему вся эта таинственность?
— Просто, если уж ты собираешься жениться на генеральской дочери, то лучше тебе уладить дела с братом брюнетки. По-моему, он страшно зол на тебя.
Я закурил сигарету.
— Финни, сделай одолжение, расскажи мне об этой брюнетке.
— Пожалуйста, раз ты ничего о ней не знаешь. Наверное, и о Гранте Рутнеле ты ничего не слышал?
Рутнела я знал. Он был младшим военным юристом, представлявшем США на Нюрнбергском процессе.
— Какое он имеет отношение к этому делу? — спросил я.
Финни усмехнулся.
— Ладно, я расскажу тебе, потому что ты, похоже, страдаешь потерей памяти. Разве ты не помнишь сестру Рутнела Долорес? Пикантную брюнетку испанского типа?
Меня осенило.
— Теперь вспомнил. Я встретился с ней как-то раз на коктейле в Нюрнберге. После этого мы не виделись.
— Ладно, придерживайся этой версии, раз она тебя устраивает, но вряд ли ее примет Грант Рутнел.
— Почему же он не примет ее? — спросил я. — Расскажи мне об этом.
Финни долго смотрел на меня, потом сказал:
— Ники, возможно таким путем ты устанавливаешь свое алиби. Или может быть у тебя в жизни было так много женщин, что ты не помнишь их всех. Но если твои намерения в отношении генеральской дочери серьезны, то сначала лучше урегулировать свои дела с Долорес Рутнел. Иначе у тебя могут быть неприятности.
— Что ты имеешь в виду?
— А вот что. Когда Долорес встретилась с тобой в Нюрнберге, она была помолвлена с каким-то типом. Сечешь?
Я кивнул.
— О'кей, — продолжал он. — Примерно месяц тому назад этот тип решает жениться, но Долорес отказывает ему. Ее братец приходит в ярость, так как он хотел этого брака, и спрашивает девушку о причине ее отказа. Она заявляет ему, что причина — это ты.
— Вот этого я не понимаю.
— Хватит дурака валять! Она заявила брату, что отношения между вами зашли так далеко, что она не может выйти замуж за другого. Понял?
— Вот теперь понял, — ответил я. — Меня только интересует, почему она так сказала.
Финни пожал плечами.
— Тебе видней. Я предвидел, что когда-нибудь из-за женщин ты попадешь в беду.
— Послушай, Финни, я говорю тебе правду. Я встречался с Долорес Рутнел только один раз на коктейле в Нюрнберге. Я сказал ей «как поживаете» и на этом дело кончилось. С тех пор мы не виделись.
— Есть много способов сказать «как поживаете», — ехидно заметил Финни.
Я не ответил ему ничего, так как обдумывал услышанное. Финни допил свое виски и заказал еще два.
— Значит ее братец Грант зол на меня? — спросил я. Финни кивнул.
— У него старомодные взгляды. Знаешь ведь, каковы эти уроженцы Новой Англии. Он грозится расправиться с парнем, который соблазнил его сестру.
— Значит, это я соблазнил ее?
— Во всяком случае он так считает.
— И Грант хочет, чтобы я женился на ней, иначе мне не поздоровится?
— Такова общая идея, — сказал Финни и подал мне стакан с виски.
— Ну и бурное воображение у некоторых женщин, — заметил я. — Наверное, в этом виновата война.
— Возможно.
Я отпил виски.
— А ты знаешь, где теперь этот Рутнел?
— Он в Лондоне, — ответил Финни. — Работает в посольстве, собирается через месяц вернуться в Америку. Так что тебе нужно только затаиться и переждать это время.
— Возможно имеет смысл так поступить, — сказал я. — А Долорес сейчас в Штатах?
— Нет, она тоже в Лондоне и вернется домой вместе с братом. Наверное, за этот месяц он попытается тебя найти.
— Прекрасно, — сказал я. — Что ж, пожалуй, мне пора ехать.
Я допил виски, а Финни улыбнулся мне.
— Ты странный парень, Ники. В недавнем прошлом, когда мы играли с немцами в прятки, твоя голова работала как счетная машина. Возможно потому, что рядом не было женщин, а если и были, то им некому было пожаловаться. Но стоило войне кончиться, как ты ввязался в неприятную историю. Дружище, это не делает чести твоей сообразительности.
— Ерунда! — ответил я.
— О'кей. Когда же мы увидимся снова? В следующую войну?
— Сейчас я еду в Лондон. Заезжай как-нибудь ко мне. Я по-прежнему живу на Джермин-стрит.
— Непременно, Ники, — пообещал он. — Кстати, ты помнишь парня по имени Майк Линнан, шишку из американской стратегической разведки?
— Еще бы не помнить! Я ведь работал на него в Марселе, когда меня схватило гестапо. Неглупый парень.
— Так вот, он спрашивал о тебе, — сказал Финни. — Он вышел в отставку и создал в Лондоне детективное агентство. Сначала он выполнял кое-какие поручения правительства США, а теперь взялся и за частное дело. Он сказал мне, что у него есть для тебя место.
— Оно меня не интересует, я женюсь.
— Да я уже слышал. На генеральской дочери. Но, может быть, ты разочаруешься в ней?
— Никогда, — ответил я. — Пока, Финни, увидимся позже.
— Конечно. Когда-нибудь… где-нибудь.
Я вышел из отеля и направился к стоянке машин, размышляя о Долорес Рутнел и ее бурном воображении. Хуже всего, что до Ланы могли дойти какие-то слухи. Я решил не садиться сразу за руль, а прогуляться немного по Брайтону и подумать.