И что сейчас он стоял прямо у него за спиной.
– Это ещё что? – оглушительно раздалось у него прямо над ухом, и он понял – это конец.
Инстинктивно он захлопнул книгу и попытался юркой рыбкой проскользнуть мимо грубых отцовских ручищ, как делал уже не раз, но не вышло. Виктор, увидев, что именно так восторженно, приоткрыв рот, читал его сын, сначала остолбенел, потом озверел.
– Дай сюда это гнильё! – завопил Гросс-старший, хватая эти омерзительные чумные страницы с пёстрыми картинками для дегенератов. Он хотел разорвать их в мелкие клочки и затолкать этому тупому ублюдку прямо в рот.
Виктор хотел уничтожить последнюю ниточку, связывавшую его с Софией. Уничтожить её в третий раз.
А он не мог этого позволить.
– Не надо! – в отчаянии крикнул ребёнок, вцепившись в книгу.
И тут же получил крепкую затрещину. Виктор не терпел, когда ему перечили. Сын всхлипнул, но книгу из рук не выпустил. Это была его последняя связь с Софией. Он не мог её отпустить. Объяснять что-либо отцу было бессмысленно. Упоминать имя Софии – взрывоопасно. Тем более говорить, что это её подарок. Выход был лишь один – выдернуть частичку сестринской любви из отцовских непонимающих рук и убежать. Он потянул подарочное издание на себя, одновременно изогнувшись, пытаясь поднырнуть под руку Виктора.
Виктор же, разъярившийся от такого упрямства, с силой рванул тонкую книгу на себя. Она не разорвалась – бумага была прочной, – но оказалась в руках у Виктора. Мальчик в ужасе уставился на него, уже предчувствуя, что произойдёт дальше.
Какие-то секунды Виктор сверлил несчастного глазами, потом медленно отодвинул каминный экран, швырнул книгу в огонь и с ухмылкой посмотрел на сына.
Если бы тот уже был тем, кем стал, если бы он был Абсорбентом, он бы, конечно, заставил Виктора об этом пожалеть. Но он был просто маленьким мальчиком, у которого беспомощно дрожала нижняя губа и у которого только что отняли и безжалостно уничтожили последнюю связь с дорогим ему человеком. Поэтому он просто стоял, стоял там в своей застиранной пижамке с вытертыми фигурками Микки Мауса, смотрел, как огонь в спешке давится, а под конец уже смакует остатки подарка Софии, и чувствовал, как по лицу у него текут слёзы.
– Господи, ну ты и убожество, – скривился Виктор.
Хотел что-то добавить, но услышал шум наверху. Линда. О, Линда, Линда… Что она там делала?
– Сиди тут тихо, – сказал Виктор, взял из набора для камина (почти дизайнерского, выбранного вместе с Софией) кочергу с очень удобной деревянной ручкой и пошёл к лестнице. Обернулся на сына – тот всё ещё смотрел в камин, шмыгая носом. Подумал, как хорошо было бы закрыть этого сопляка в комнате и поджечь её. Так же, как его сраную книжку с картинками. Потом подумал, что не вынес бы его визгов. Прикрыл дверь и стал подниматься по лестнице.
Виктор открыл дверь и встал на пороге комнаты жены, в глазах его вспыхнул недобрый огонёк. Предвестник чёрной язвы, которую София всеми силами старалась усмирить.
Линда сидела в кресле нога на ногу и, укрывшись тонким пледом, читала дамский роман с вызывающе пёстрой обложкой.
Но смотрел он не на Линду, услышавшую скрип лестницы и теперь тщетно пытавшуюся скрыть вспыхнувший румянец (её вечный спутник, когда она нервничала), а за неё. За спиной Линды у стены стоял старый чёрный чемодан с обтрепавшейся по краям кожей. Чемодан был застёгнут, но застёгнут явно наспех. Снизу, где встречались две молнии, торчал кусок розовой ткани. Виктор знал, что это платье Линды. То самое, в котором она была в день смерти Софии.
– Далеко собралась? – спросил он.
Линда уронила томик на колени и посмотрела на мужа.
– Денег там не так уж много было. И хотя ты забрала их все, я не сержусь, – почти ласково сказал Виктор. Линду же эта ласковость на какое-то мгновение парализовала.
– Я…
– Нет, правда. Уже не сержусь.
– Я не…
– Но вот это, – Виктор кивнул на её колени, – меня раздражает.
Линда удивлённо опустила глаза и вздрогнула, поняв, что он имеет в виду книгу.
– Этой дряни я в своём доме не потерплю. Одна уже есть. – Линда поняла, что он имеет в виду её. – Две – это уже перебор. Особенно две-в-одной.
Виктор шагнул к ней, и Линда в испуге вжалась в спинку кресла.
– Сколько ни учи тебя уму-разуму, ты не в состоянии хоть что-то усвоить. – Гросс жестом остановил жену, снова попытавшуюся что-то сказать. – Это не переставало меня огорчать. Но у всякого терпения есть конец, верно?
Линда неотрывно смотрела на него потемневшими от страха глазами, и лицо её выглядело ещё глупее, чем обычно. Тупая испуганная крольчиха. Жирная тварь. Воровка, вознамерившаяся безнаказанно сбежать. Что она собиралась делать потом? Ходить в розовых платьях и читать свои потаскушные романы в крикливых порочных обложках?
– Верно, я спрашиваю?
Линда в испуге кивнула, чувствуя, что он ждёт именно этого. Виктор снова посмотрел на чемодан. На книгу на коленях жены. И на её амёбное лицо.
– Так вот я скажу тебе – это конец.
Линда инстинктивно отвернулась и вытянула руки вперёд, пытаясь защититься, когда Виктор резко наклонился к ней. Он швырнул жену на пол, книга отлетела в сторону и с каким-то ватным шлепком приземлилась неподалёку. Линда же приземлилась гораздо громче, задев головой прикроватный столик. Со столика упал журнал мод, на который Виктор наступил, стараясь посильнее размахнуться. Он не думал о том, что не сможет. Потому что знал – нет на свете такой вещи, которой бы он не смог. Ну, кроме как продолжать выносить этих бесхребетных паскуд, позоривших его фамилию и наедине с которыми его бросила предательница София. Этого выносить он больше не мог.
Размах получился неплохим. Кочерга описала дугу быстрее, чем Линда, пытающаяся отползти от мужа, поняла, что уже опоздала; быстрее даже, чем сам Виктор успел что-либо понять. Но к тому моменту, как кочерга вмялась в череп взвизгнувшей и замершей Линды, проломив ей затылок, он уже понял. И понял, что ему это понравилось.
Он опустился на колени, перевернул жену и не переставал бить Линду по лицу, пока у него не устали мышцы. Убедившись, что всё кончено, Виктор Гросс разжал руки, и кочерга звякнула об пол. Вытерев забрызганное кровью лицо о подол платья Линды, Виктор задрал голову к потолку и с облегчением выдохнул. Язва прорвалась. Было совсем не больно. Даже приятно. Только вот уборкой Виктор никогда не любил заниматься.
Внезапно он почувствовал, что что-то не так, и обернулся.
В дверном проёме комнаты Линды стоял его сын. Пальцы его вцепились в замызганного плюшевого динозаврика, которого он судорожно прижимал к груди. Взгляд же застыл на матери, лежащей на полу у кресла в луже крови. Отца, стоящего на коленях возле неё, он, кажется, вовсе не замечал.
Виктор посмотрел на сына. На кочергу рядом с Линдой.
И снова на сына.
Глава 29. Маркус
Маркус Якобсон достал из кармана самую любимую, самую привычную вещь, стоившую не так дорого, но имевшую для него особенное значение. Годовой билет Морского музея. Вернее, особенное значение имел, конечно, не билет, и даже не возможность безлимитного посещения музея на протяжении целого года, а сам Леннусадам. Лётная гавань. Вид этих столетних железобетонных ангаров для гидросамолётов, ставших памятниками архитектуры, известными на международной арене, радовал сердце Маркуса в первый раз, радовал и в двадцать первый. Около них он почему-то чувствовал себя на своём месте. И каждый раз двух-трёх часов, проведённых в музее, оказывалось мало. Вот и сейчас, несмотря на дождь, Маркус приехал, чтобы побродить между знакомыми экспонатами – и, конечно, хорошенько рассмотреть новую временную выставку. Маркус гордился Таллинном, городом, в котором родился и вырос, но с которым почему-то никогда не чувствовал связи – всё равно гордился, как минимум потому, что именно в Таллинне, его городе, самый популярный музей в стране манил к себе в любое время года. Было и другое, то, что Маркус осознавал постепенно, осознавал не как факт, а как нечто, что ему нравится в столице, – парки, виды, неприметные места. Места, в которые хотелось возвращаться. Может, когда-нибудь он полюбит этот город по-настоящему, самой сердцевиной души, искрой, вспыхивающей пока что ярче всего именно в Лётной гавани. Очень может быть.
А пока внимание Маркуса полностью было сосредоточено на новой выставке. Через час он с неохотой посмотрел на телефон, и очень вовремя: он обещал помочь матери собрать шкаф, и времени оставалось как раз на традиционное кафе и на дорогу. «Мару», кафе на втором этаже, открывавшее панорамный вид на весь музей, встретило Маркуса привычными ароматами и бряцаньем посуды. Он не был особенно голоден, но традиции изменять не стал: каждый поход в музей он заканчивал именно в кафе. По годовому билету в нём предоставлялась десятипроцентная скидка. Маркус заказал салат, не слишком прислушиваясь к желудку, – ему понравилось название. Салат из клубники, шпината и сыра фета, с жареными семечками и бальзамическим уксусом. Со скидкой – чуть меньше семи евро.
Перекусив, Маркус вышел на улицу. Дождь забарабанил по большому плотному тёмно-синему зонту-трости, купленному впопыхах по острой необходимости в Риге, в «Рими» недалеко от автовокзала, да так и прижившемуся, мелкими, но ощутимыми каплями. Маркус встал на остановке, дожидаясь семьдесят третьего автобуса. Дождь поливал нещадно, поэтому под козырьком павильона остановки не было ни сантиметра свободного места. Маркус стоял рядом, смирившийся со струйками воды, заставляющими его дрожать, – дождь был косым и холодным, поэтому, несмотря на зонт, капюшон, уже промокший насквозь, стал скорее видимостью, чем функциональной частью одежды. Автобус опаздывал. Маркус не злился – слишком устал, чтобы злиться. Через три минуты автобус всё-таки пришёл – и вся эта людская каша под козырьком остановки ринулась в прибывшее убежище, к счастью, приемлемо по нему рассредоточившись. Маркус закрыл зонт, зашёл в автобус, сбросил капюшон и непроизвольно начал отряхивать одежду. В тот самый момент, когда автобус закрыл двери и начал отъезжать от остановки, дождь прекратился. Маркус усмехнулся и посмотрел на пол – автобус пестрил мокрыми следами, оставленными такими же, как и он, промокшими пассажирами. «Могу поспорить, когда я выйду из автобуса, снова ливанёт», – подумал он и сел на оставшееся свободное место у окна. Немного просохнув, он достал из рюкзака планшет. Тот был в водонепроницаемом чехле – и очень кстати. Можно было немного почитать книгу, поиграть в игру или полистать новости. Маркус выбрал новости. Обрыв кабеля на заводе, трёхкилометровая пробка на главном шоссе и программа празднования Хеллоуина в конце месяца не отвлекали вн