что он уже ничего не может изменить.
Наушники действительно были отменными. Они крепко сидели в ушах и оставались на месте, когда Маркус ощутил толчок и оказался в кустах, когда он дёрнул головой, пытаясь понять, что происходит, когда рухнул на колени и когда прижался головой к холодным, прикрывающим твёрдую землю листьям.
И когда он уже навсегда перестал слышать музыку.
Глава 36. Виктор
Виктор шёл, волоча за собой мешок с мешками, и шаги его проседали во влажном после вечернего дождя песке.
Он шёл за отцом, старательно ступая в его большие следы, и песок, казалось, хотел засосать его внутрь себя. Кое-где через следы Виктора просачивалась вода, и когда он наступал в такие из них, вода обступала его синие резиновые сапожки в глиняных брызгах. Песок был тёмным и опасным, угрожающе сохранявшим их следы по дороге к воде. Виктор дошёл до кромки берега, бросил мешок с Линдой на песок и обернулся.
– Ты что тут делаешь?! – воскликнул он, увидев, что сын стоит в двух шагах от него. – Ты должен был отвязывать лодку, разве не слышал?!
Он не слышал. Потому что Виктор и словом не обмолвился с тех пор, как они вылезли из машины. Хотя нет – с тех пор, как они в неё сели.
– Всё приходится делать самому, – злобно пробормотал Виктор и поплёлся к лодке, заодно так потянув сына за капюшон, что тому пришлось повиноваться и присоединиться к его тяжёлым шагам.
Лодку отвязывали долго. София научила его завязывать крепкие узлы, но развязывать верёвки он так толком и не научился. Виктору действительно пришлось делать всё самому, кряхтя и ругаясь. Наконец лодка была отвязана и они вдвоём дотащили её до берега. Виктор сдвинул лодку на воду, бросил в неё мешок с мешками Линды, ступил в неё сам.
– Чего ты ждёшь?
Он смотрел, как лодка по чуть-чуть отодвигается от берега, как Виктор, вращая глазами, ждёт, когда он присоединится к родителям, как серп луны отражается на чёрной глади озера. Если бы он стоял так достаточно долго, лодка унесла бы Виктора и несчастную Линду далеко от него, и он бы не возражал.
– Быстро залезай, – угрожающе прошипел Гросс-старший. И выразил намерение вылезти из лодки, чтобы лично затолкать в неё этого щенка.
Намерение было выражено вполне определённо, так что если бы он побежал, ещё неизвестно, чем бы всё это кончилось. Известно лишь, что Виктору это точно не понравилось бы. Поэтому он ступил синим сапожком в воду. Потом другим. Лодка покачнулась и отплыла ещё чуть-чуть.
– Долго я буду ждать?
Он закрыл глаза и сделал несколько шагов. Когда до лодки оставалось меньше полуметра, холодная вода залилась в сапожки, и он вздрогнул. К тому моменту, как он добрался до лодки, он промок уже по колено, но Виктора это не интересовало. Что, впрочем, учитывая ситуацию, было неудивительно.
– Наконец-то, – пробормотал сквозь зубы Виктор, берясь за вёсла.
Честно говоря, смотря на фигурку сына, в нерешительности застрявшую на берегу, он подумал, что всё-таки допустил ошибку. Не рассчитал. Он подумал, что сейчас тот развернётся и побежит прочь от озера, в котором его отец собирается утопить куски его матери, и будет бежать, пока не найдёт кого-то, кому можно будет об этом рассказать. Виктор подумал, что слишком сильно рассчитывал на страх, диктующий мальчишке, что делать и чего делать не стоит. И даже сквозь пелену алкоголя Виктор понимал, что если тот услышит в его голосе страх – страх того, что он так и останется сидеть в этой лодке, покачивающейся на волнах и постепенно удаляющейся от берега, один на один с чёрным мешком и этим чёрным озером, а мальчишка просто бросит его, – то он всё поймёт, оценит этот страх и перестанет бояться сам. Виктор словно был хозяином собаки, не собаки даже, а маленькой, порой трусливой и неизвестно как реагирующей на раздражители собачонки, и хозяин этот стоял на одной стороне дороги, а собачонка, до смерти напуганная, – на другой. Одно неверное движение, неверная интонация или слово, и собачонка ринется под колёса. Или убежит совершенно в другом направлении и навсегда потеряется из виду. Как себя вести? Что надо сказать? Что? Когда балансируешь в такой неустойчивой и непрогнозируемой ситуации? Виктору оставалось лишь по-прежнему ставить на страх, и он не прогадал. Увидев синие резиновые сапожки, ступающие в воду, он перевёл дух. Всё правильно. Собачка спасена. Хозяин тоже.
А овечка сама идёт на бойню.
Глава 37. Темнота
Темнота накрывала с головой, беззаветно, не требуя ничего взамен. Тишина укутывала со всех сторон, заботливо, не ожидая ответа. Такая благодать не могла продлиться долго. Отто дёрнулся от звука пришедшего оповещения на форуме, не сразу понял, где находится и что происходит. Свет в квартире был выключен, и единственный источник света – монитор – давно погас, погрузив Отто во тьму. Компьютер он выключать не решался, ждал, не пришлёт ли Абсорбент ещё какое-нибудь сообщение, ждал, думая о Маркусе и о том, что сейчас может с ним происходить. Что ж, дождался.
Отто пошевелил мышкой, и монитор ожил. Зеленоватый отсвет ударил в глаза, уже привыкшие к темноте, и Отто сощурился. Поморгав, он ткнул на иконку входящих сообщений, сигнализирующую о новом послании.
Планета_Смерти84: Маркус передаёт привет.
«Боже», – подумал Отто. Ладони его мгновенно вспотели. Что же ему делать? Как спасти несчастного?
Планета_Смерти84: Он уже мёртв, если ты вдруг подумал об обратном. Привет немного запоздал.
Отто медленно сел в кресло, не отрывая взгляда от чата. «Планета_Смерти84 печатает…» Все его внутренности сжались от ожидания. Наконец сообщение появилось, и Отто прильнул к монитору, не веря своим глазам. Абсорбент, казалось, писал так долго, а написал всего три слова. Волоски на затылке Отто словно наэлектризовались. Ничего хорошего это не предвещало.
Планета_Смерти84: Нужен твой совет.
«Какой?» – напечатал Отто. Ничего другого ему не оставалось. Выдавать свой страх и желание немедленно выйти из чата и никогда больше не включать компьютер сейчас могло быть опасным.
Планета_Смерти84: Где оставить его труп? Два варианта: парк Паэ или озеро Паэ?
Губы Отто разомкнулись, он с шумом втянул в себя воздух, закрыл глаза, помотал головой. От звука нового сообщения глаза непроизвольно распахнулись.
Планета_Смерти84: Если в парке, его тело найдут быстрее. Так будет милосерднее, да? Хотя решать тебе.
Анонимный_Лосось: Кто такой Маркус?
Планета_Смерти84: Уже просто остывающее тело. Тело, которое очень хочет, чтобы его где-то оставили наконец в покое. Мне не нужны твои вопросы, мне нужен твой ответ. Маркусу он нужен. Даю тебе десять секунд.
Отто беззвучно зашевелил губами, пытаясь сообразить, что ему делать, но не успел – Абсорбент его опередил.
Планета_Смерти84: Говори, или я сброшу его в вонючую канаву, где он и сгниёт. И никто его там не найдёт.
Господи! Он ведь и правда это сделает! Отто съёжился, представив себя на месте Маркуса. Он не виноват, что Маркус, кем бы он ни был, приглянулся Абсорбенту. Но если он и правда может помочь ему хоть чем-то, помочь ему не оказаться в канаве, или на помойке, или ещё где-нибудь, помочь ему побыстрее вернуться к семье, пусть даже и принеся им бесконечное горе, но хотя бы избавив от неведения, разве он не должен ему помочь? Хотя бы так? Но вот только если подумать… Перед носом Отто вновь возникла строчка «Планета_Смерти84 печатает…», и он, стремясь опередить Абсорбента, оборвал цепочку размышлений и пробежал трясущимися пальцами по клавиатуре.
Анонимный_Лосось: Парк Паэ!
Планета_Смерти84: Как скажешь. Он сейчас как раз там.
Отто снова положил руки на клавиатуру, но опоздал. «Пользователь Планета_Смерти84 вышел из чата». Оставив последнее сообщение:
Планета_Смерти84: Да, если решишь нарушить наш договор и пойти в полицию, имей в виду – ты теперь соучастник. Поздравляю.
Глава 38. Лодка
Лодка покачивалась так мягко, что он чуть не заснул. Он был бы не против. А ещё лучше – заснуть и проснуться в своей кровати. Тёплой и сухой.
О том, что было бы хорошо, если бы у кровати сидела мать, он не думал. Он знал достаточно, чтобы понимать: если женщину разрубили на куски и вот-вот бросят их в озеро, она больше не будет сидеть у твоей кровати, как бы сильно ты её ни любил. Он просто хотел, чтобы всё поскорее закончилось.
Виктор лениво работал вёслами, словно отсрочивая то, что он собирался сделать. Не собирался – должен был. Мальчишка рядом трясся от холода. И от страха, наверное, тоже. Виктор и сам был готов затрястись – но не от холода, не от страха, а от осознания содеянного. Он смог. И не только смог – почти закончил. Мыслями Виктор был уже на десяток часов впереди ситуации – он не сидел в лодке с расчленённым трупом жены у ног и напуганным ребёнком со свежеискалеченной психикой, а попивал охлаждённое пиво в любимом кресле, выйдя сухим из воды и разом избавившись от тех, кто делал его существование невыносимым. И, конечно, жизнь его с этого момента необыкновенным образом налаживалась, а вопросов никто ему не задавал. Задумавшись, он даже перестал грести, и лодка застыла, так и не добравшись до середины озера, как планировал Виктор. Потом взгляд его упал на дно лодки, и он словно очнулся от транса. Со злостью налегая на вёсла, он отрывисто, хрипловатым голосом сказал:
– Развяжи. Надо. По одному. Бросать.
Вместе с бесцветными словами изо рта Виктора вырывался пар. Стало ещё холоднее.
Он послушно развязал мешок, хотя и не понял, зачем. Половину тела – ту, что промокла, пока он добирался до лодки, – сковала корка льда. По крайней мере, так ему казалось. А это значит, что его ждала пневмония. Линда всегда пугала его пневмонией, но до сих пор ему удавалось её избегать, несмотря на частые простуды и не всегда благоразумное поведение. Теперь же, когда матери больше не было рядом, чтобы в очередной раз напугать его – хотя в этот раз, похоже, это были бы не пустые привычные слова, – он понял, что избежать её не удастся. Не тогда, когда он остался один. Он заболеет и умрёт. От пневмонии всегда умирают. Так говорила Линда. Правда, она не упоминала, что София пневмонию перенесла и вполне себе выжила. Но София – особый случай. Всегда особый.