– Бери пакет и бросай как можно дальше, – услышал он голос Виктора.
Они уже добрались до середины озера. Фонарь у лодочного домика теперь казался крошечным и тусклым. Виктор вынул из внутреннего кармана куртки припасённую флягу с водкой и сделал пару глотков. Гениальный план его состоял в том, чтобы разбросать куски Линды по всему озеру, а не скинуть их все в одном месте. Он был уверен, что так никто ничего не заподозрит. Содержимое фляги только укоренило эти мысли. Поэтому Гросс-старший с азартом махал вёслами, перемещаясь туда-сюда, и вместе с сыном бросал из лодки пакеты с частями Линды на разные расстояния.
Он смотрел, как Виктор разудало бросает в тёмную воду тёмные пакеты, как его тёмные глаза смеются с каждым всплеском в ночной тишине, как он вытряхивает последние тёмные капли из фляги себе на язык, омерзительно причмокивает. Последний пакет оказался в руках не у Виктора – у него. Снова последняя ниточка, которая должна была оборваться, и оборваться по вине Виктора. Он не знал и не хотел знать, какая именно часть матери была у него в руках. Он знал лишь, что это была та часть, которую он отчаянно любил и которая любила его. Та часть, которая хотела защитить его и увезти подальше от этого монстра. Та часть, которую он не смог защитить. Та, которую он должен был выпустить в воду, навсегда попрощавшись. Та, которую он должен был отпустить.
И та, которая его изменила.
Виктор, увидев, как в воду плюхнулся последний пакет, от радости засмеялся и похлопал сына по спине. Хлопки получились вялые, потому что водка действительно была всё ещё годной. Как и всё остальное, что он выпил к этому моменту.
Сын как-то неуверенно улыбнулся и в ответ похлопал его по плечу. Робко и неуверенно. «Щенок умеет улыбаться, а не только с кислой рожей сидеть», – подумал Виктор. Но это, конечно, никак не изменит его судьбу. Ни одна улыбка не способна изменить чью-то судьбу. Тем более такая кривая и неуверенная. Тем более когда необходимо избавиться от свидетеля, соучастника и причины всех его бедствий. Виктор прочистил горло, собираясь сказать пареньку что-нибудь на прощание, как тот вдруг зажал руками рот и в ужасе уставился на воду.
– Что? – недовольно спросил Виктор.
– Там… Она…
«Всплыла, – подумал Виктор. – Всплыла, сука». Он наклонился к воде, пытаясь рассмотреть всплывший пакет.
Но пакета не было. Линда действительно была там, и он просто констатировал жестокий факт. Он подумал о Софии. Подумал, что Виктор и её мог бы разрубить на куски, всякое могло случиться. Рано или поздно. Даже хорошо, что она умерла не так. Подумал о пшеничной муке, которую они с матерью недавно купили, чтобы испечь большой пирог и хоть немного поиграть в нормальную жизнь. Подумал о чистящем порошке, похожем на снег и на эту муку. Подумал, что мешок с головой Линды был на удивление лёгким. Подумал, что не должен знать таких вещей.
Никто не должен.
– Там ничего нет, – сказал Виктор, так и не увидевший на поверхности озера никакого пакета. Повернулся, чтобы… И тут уже стало неважно, чтобы «что», потому что перед Виктором вдруг качнулось удивительно прекрасное и удивительно тёмное звёздное небо, а потом наступила какая-то невесомость.
В одну руку он вложил всю боль, что мучала его со смерти Софии и до этой секунды, в другую – всю ярость за то, что тот сделал и что заставлял сделать его, а сердце и так уже переполнял страх – страх того, что произойдёт с ним самим, если он ничего не сделает. Так что он толкнул Виктора с такой силой, какой тот никак не мог ожидать от невзрачного задохлика, коим считал сына. Он толкнул его руками, толкнул его сердцем и всей своей разбитой душой.
Раздался не всплеск, а большой чавкнувший бултых!, который он будет помнить ещё очень долго. Виктор удивился и даже на несколько секунд призадумался. В мозгу блеснула какая-то догадка. Было кое-что, о чём Виктор, в пылу опьяняющего всемогущества, необходимости поскорее избавиться от тела и изрядного количества алкоголя не подумал. Попросту забыл. Мозг его был не способен в такой ситуации учесть все факты сразу. Тем более как-то связать это с бесхребетным, промокшим и напуганным мальчишкой.
А вот он не забыл. О да, было кое-что. Кроме безграничного отчаяния, кроме понимания, что пьяный отец легче поддастся толчку, кроме внезапной невыразимой злости, окутавшей его, когда он держал в руках последний пакет с частичкой Линды, и необъяснимой отчётливости, прокричавшей ему, что действовать надо было прямо сейчас, было кое-что ещё. Кое-что очень важное. Кое-что решающее.
Виктор не умел плавать.
Совсем.
Глава 39. Бессилие и страх
Бессилие и страх – этих слов было достаточно, чтобы охарактеризовать нынешнее положение дел. Первое, конечно, относилось к ним. Второе – ко всем остальным (хотя и к ним тоже, конечно, но признаваться в этом никто не собирался). Обломок карандаша впился Хендрику в ладонь, но он этого даже не заметил. Все его мысли были заняты телефонным звонком. Выслушав все, что он должен был выслушать, Хендрик медленно повесил трубку, с удивлением посмотрел на выступившую на руке кровь, перевел взгляд на часы. 09:43. Момент, который он запомнит как окончательный крах их слабой и позорной надежды на то, что им не придётся больше страдать от собственной беспомощности. Ещё как придётся. Пока они не остановят это.
Хендрик достал из ящика стола несколько бумажных салфеток и обернул ими ладонь. Кровь всегда пугает. Особенно в больших количествах. Особенно, когда следующей может пролиться твоя. Люди были напуганы, и Абсорбент преуспел в том, чтобы страх их становился всё сильнее. Потому что больше всего пугает даже не возможная смерть от рук маньяка, а непонимание, откуда её можно ждать. Непонимание того, как он выбирает жертв. Почему именно их. Незнание того, было ли в твоём прошлом какое-то пятно, которое может привести к тебе убийцу. Но даже всё это не усиливало страх настолько, насколько его форсировала мысль о том, что все эти жертвы могут быть совершенно случайными. Просто оказались не в том месте не в то время. Случайно попались психопату на глаза. Паника и паранойя – вот что накроет город, если позволить этим мыслям и предположениям оплести население. Поэтому они усиленно продолжали искать связь между убитыми и возможные мотивы, убеждая людей, что они обязательно их найдут. Но Хендрик знал – это маловероятно. Лучшие из них уже изучили всё, что можно. Хендрик склонялся к тому, что этим троим действительно просто не повезло – и это было хуже всего. Опаснее всего. Страшнее маньяка, убивающего блондинок или даже детей. У него самого уже начиналась паранойя, особенно когда он проходил по улице и видел подходящего под не особенно богатые приметы (возраст, рост) мужчину. Но Кто знает, может, это именно Абсорбент только что прошёл мимо него? Кто знает?
К сожалению, не Хендрик Пярн.
Они даже не могли обратиться к какой-то конкретной группе населения – женщинам, студентам или жителям определённого района – с отчаянным призывом покрепче запирать двери и не впускать в квартиры посторонних. Это было бы откровенным признанием в собственном бессилии, но Абсорбент лишил их даже этого. Не могут же они обратиться ко всем жителям, чтобы те были осторожнее в любой точке города, будь то улица, торговый центр или стоянка, а то и даже собственная квартира, не контактировали в идеале вообще ни с кем, а лучше всего круглосуточно сидели дома, никому не открывая. Такого полиция себе позволить не могла. А вот Арво Саар – вполне, и сделал он это ещё до того, как у населения могли бы возникнуть подозрения в собственной небезопасности. Арво ускорил события. Его страсть к драматизации на этот раз оказалась имеющей под собой почву. Во всяком случае, это стало ясно теперь. Когда у них по-прежнему не было никаких зацепок.
Зато был четвёртый труп.
Глава 40. Крики
Крики разносились над тёмным озером совсем недолго. Виктор кричал скорее от злости, чем от понимания происходящего. Вскоре он навсегда скрылся под водой, и воцарилась первозданная тишина. Ни одна душа не была обеспокоена.
В том числе и его собственная.
Умиротворение и покой. Он посидел немного в лодке, в любую минуту ожидая увидеть всплывающего на поверхность Виктора, готового разорвать его на куски, но ничего подобного не произошло. Это был обычный, нормальный мир, а не какой-то ширпотребный хоррор, что крутят глубокими вечерами по ширпотребным же каналам. Это был обычный, нормальный мир, и в нём вдрызг пьяные ублюдки, не умеющие плавать, не возвращаются из глубин озёрной тьмы, чтобы отомстить обидчику.
Какими бы жестокими ублюдками они ни были.
Он взялся за вёсла и стал грести к берегу. Усилия пришлось приложить немалые, но они стоили того. Он втащил лодку на берег и привязал на место. Сел на песок рядом и уткнулся головой в колени. В конце концов, он был всего лишь ребёнком, за одни сутки лишившимся обоих родителей. Он просидел так, размышляя, что теперь с ним будет, до самого рассвета. Гладь озера оставалась неподвижной. Ни Линда, ни Виктор не добрались до солнечного света, и так было лучше для всех.
Зато до него солнечный свет добрался, пригрев его макушку. Он поднял голову, и у него захватило дух от увиденной картины. Озеро больше не было чёрным и мрачным, лес не был острым и пугающим, песок не был тёмным и опасным. Вместо этого перед его глазами раскинулась практически идиллическая картина: ещё не очень тёплое, но уже ласковое утреннее солнце освещало аквамариновую озёрную гладь, тёмно-зелёный лес наполнился птичьим пением, мягкий песок под ногами высох и превратился в золотистый. Жизнь продолжалась. Жизнь была прекрасна. С Линдой ли и с Виктором, или без них.
Он встал, отряхнул песок и побрёл к дороге.
Глава 41. Капитуляция
Капитуляция была единственным выходом. Абсорбент не запугает его своим «теперь ты соучастник». Это ещё надо доказать. Он ничего не сделал. Даже пальцем не тронул беднягу Маркуса. Зато если всё оставить как есть, ситуация только усугубится.