Камень по-прежнему гнил в нём, но со временем его окружила стена, призванная хранить его существование в тайне и не дать ему вырваться наружу – призванная похоронить его. Он долго её строил и постепенно сам поверил в то, что это поможет. Долгое время это действительно помогало. Пока вдруг не вернулась София.
А за Софией, конечно, не мог не последовать Виктор. Линда была слишком слаба, слишком мертва и, наверное, слишком хороша, чтобы вернуться в этот отвратительный мир, где без предупреждения разбиваются автобусы и умирают дочери, где мужья расчленяют жён и сыновья топят отцов. Но для Виктора такой мир был в самый раз, и он вернулся, конечно же, он вернулся. Не мог не последовать за Софией. Своей гордостью и любовью. Любовью, смешанной с ненавистью и жаждой убивать. Виктор с лёгкостью пробил эту стену, словно её и не было, словно он не выкладывал её кирпич за кирпичиком долгих тридцать лет. Виктор Гросс пробил её с пренебрежением и чувством собственного превосходства, осознанием собственного всемогущества и уверенностью в том, что он по-прежнему всем заправляет.
И раз стена так легко поддалась, значит, так оно и было. Не могло быть по-другому, как сильно он ни старался бы себя в этом убедить и заставить себя в это поверить. София позволила появиться в стене трещине, и Аннике пришлось исчезнуть вместе с Софией, чтобы стена не пострадала ещё больше. Но этого оказалось недостаточно. Виктор, увидев его растерянность и разочарование, увидел в нём и себя – не жалкого трясущегося щенка в лодке, тем не менее упирающегося в него своими ручонками, а себя. Виктор улыбнулся и просунул руку в пробитое в стене отверстие. Вытащил из него что-то большое и тёмное. Пахнущее чем-то горелым, а ещё чистящим порошком, мокрым песком и водкой. «С возвращением в ад», – сказал Гросс-старший, а может, ему просто померещилось. Виктор протянул ему ключи от ада, оказавшиеся камнем, который лежал нетронутым все эти годы и который, как оказалось, был не против подняться со дна.
И камень этот был грязным и кровоточащим.
Глава 69. Отто
Отто истекал кровью.
Кровоточили его надежды на то, что он выберется. Кровоточило его эго, вновь потерпевшее поражение. Кровоточила его «Верификация», не дождавшаяся отмщения. И ещё пальцы, которые он обкусал, глядя на монитор в ожидании ответа. Когда он брался за эту книгу, первым делом придумал название и эпиграф. Вторым – структуру. Он решил, что история обязательно будет разбита на главы – для удобства читателей. Мол, дочитаю до конца главы – и спать. Или – так, я закончил на главе сто сорок пять. Сейчас же у Отто было чувство, что он уже дочитал до конца главы. Последней главы своей жизни. Чтение не было увлекательным, скорее мучительным, но закончилось слишком быстро. Он рассчитывал, что у него впереди ещё с полкниги.
Абсорбент, похоже, рассчитывал на что-то другое.
Отто, поморщившись, прижёг водкой содранную кожу на пальцах, сходил на кухню, залил кипятком картофельное пюре в пластиковом стакане, умудрившись порезаться об острую фольгу, открывая крышку. Выругался, прижёг и порез. Хотел вернуться к монитору, но передумал. Ему нужна передышка. Нужно поесть и успокоиться. Как бы ему хотелось оказаться в чистой и светлой больничной палате. Несколько месяцев назад Отто сбил грузовик на круговой развязке Хааберсти, – переходил, где в голову взбрело, а не где положено, но он на удивление легко отделался, хотя уже мысленно похоронил себя, стараясь увернуться от надвигающихся фар. Он провёл в больнице неделю. У него было лёгкое сотрясение, поэтому от наезда грузовика Отто только выиграл – в больнице неплохо кормили, в ней был душ и не было арендной платы. Он симулировал головокружение и остался ещё на несколько дней. Симпатичная медсестра явно что-то заподозрила, но молчала. «Наверное, знает, кто я, – думал Отто. – Наверное, читала мои книги». Он даже хотел подарить ей экземпляр с автографом, но в ближайшем книжном ни одной его книги не оказалось. Отто хотел спросить продавца, не привезут ли в скором времени новую партию, но передумал: писатель, интересующийся дополнительной партией своих книг, – это скорее подошло бы Огрызку.
Почему он об этом вспомнил? Потому что тогда он тоже ел пюре? Или потому что вспомнил о крови – настоящей крови, что он видел в больнице, и той, которая сейчас пульсирует и жжётся, не стремясь застыть, на его руках? Лучше бы он остался там. Сломал бы ногу. Или руку. Левую, чтобы не потерять возможность писать. Тогда Абсорбент бы не втянул его в свою пьесу одного актёра. И одного упрямого глупца.
Хотя, чёрт возьми, он мог бы достать его и в больнице.
Отто доел остывшее пюре и вернулся к монитору. Чат безмолвствовал. Отто зашёл на сайт «Саара»: там как раз вышла отложенная статья – вероятно, с заранее поставленным Арво таймером, – с прижизненными фотографиями убитых, пытающаяся привлечь ещё порцию внимания общественности и выявить закономерность. Пост вышел уже после смерти Арво, и, хотя Саар погиб, «Саар» продолжал жить. Но закономерности не было. Отто сглотнул, только сейчас узрев сходство в цвете волос и глаз одной из жертв с его собственными, но понадеялся, что повторяться Абсорбент не будет. К тому же он не собирается выходить из дома. Но деньги быстро кончатся. Слишком быстро. Может, уже кончились.
Отто закрыл глаза. Представил, что будет, если он не раздобудет деньги. Не сможет заплатить за аренду. Не реабилитируется после «Верификации». Ему нужна рукопись. Нужна эта книга. Эта история. Позарез нужна. Даже с таким риском.
Они оба это знают.
Глава 70. Первая
Первая жертва интересовала Отто больше всего. Его вообще интересовали подробности, и он давал их ему. В разумных дозах. Почему именно она? Как именно? Что толкнуло? Чему она дала дальнейший толчок?
Но Анника не была его первой жертвой. Фактически ею был Виктор Гросс. Хотя можно ли вообще считать его жертвой? Он лишь получил самую малость того, что заслуживал. Он даже не страдал. И вообще, Виктор был убийцей, Виктор представлял угрозу, а он был просто напуганным ребёнком. Это не было запланировано – ни Виктором, ни им самим, конечно. Но сейчас ему хотелось считать Виктора своей жертвой. Хотя работу свою он выполнил плохо, раз спустя столько лет Виктор вернулся.
Но Отто всё же прав – София была первой.
Аннику он выбрал накануне. Это произошло неожиданно, но молниеносно. Можно сказать, это Анника выбрала его. Он проследил её до самого дома, ехал, молча сжимая кулаки, в том же автобусе, что и кучка хористов, так напомнивших ему Софию. Софию-Аннику, стоящую прямо перед ним и с некоторым пренебрежением заглядывающую в папку с нотами около неё. София никогда бы так не сделала. Она разбиралась в музыке. Но мало ли что может измениться за столько лет? А на следующий день рано утром эта легкомысленная девчонка опять отправилась за покупками, и опять в тот же торговый центр, «Рокка-аль-Маре». Ему даже не пришлось скучать перед её подъездом – успев выпить лишь треть кофе в термосе, он увидел, как она выходит, немного сонная, немного раздражённая, но по-прежнему красивая такой знакомой ему красотой. Ему повезло, а затем ещё раз – она снова поехала на автобусе, и ему не составило особого труда держаться неподалёку. Когда он понял, что автобус едет до торгового центра, то обогнал его и успел удачно припарковаться. Даже очень удачно. Когда он вышёл из машины, Анника как раз шла по парковке с красивым бумажным пакетом в руках. Таким же, какой был у неё вчера. Он задумался, но долго искать этому объяснения не стал.
Машин на парковке было немного, а вот людей не было совсем – очевидно, все автовладельцы затоваривались в торговом центре. Это значило, что ему никто не помешает, а Аннике никто не поможет. Его машина была припаркована в «слепой» зоне парковочных видеокамер, так что Хендрик Пярн со своими ищейками не видели, как Анника оказалась рядом с ним и что было потом. Они могли только догадываться. То же было и с истинной причиной – но о ней они не догадаются никогда. Он об этом позаботится. Заботится уже сейчас.
Анника шла по парковке и собиралась последовать за немногими посетителями к дверям торгового центра, но замешкалась. Её внимание привлекло какое-то движение справа. Пока она неуверенно делала несколько шагов, чтобы понять, что там происходит, люди уже исчезли из поля зрения, так что когда она наконец осознала, что она видит, и обернулась, ища чьей-нибудь поддержки, никого уже не было поблизости.
Она была доброй. София. И Анника тоже. Конечно же. Поэтому когда она увидела стоящего на коленях на асфальте мужчину с искажённым болью лицом, одной рукой хватающегося за открытую дверцу машины, а во второй что-то сжимавшего и словно протягивающего ей, привлекая её внимание, она, не увидев больше никого, осторожно направилась к нему. В конце концов, если у него сердечный приступ или что-то вроде того, она не может просто стоять и смотреть. А пока она добежит до дверей центра и позовёт кого-нибудь на помощь, уже может стать поздно. К тому же она всегда может убежать, если что. Анника не знала, если что, но долго об этом раздумывать не стала – хриплый жалобный голос уже проник в уши, заглушая всё своим пожалуйста. Когда Анника подбежала к мужчине, она в ужасе остановилась, поняв, что не знает, что делать дальше. Она бесполезна. «Пожалуйста, скажите им адрес», – протянул он ей допотопный мобильный телефон и прижал руку к сердцу, и она вдруг сразу стала полезной. Когда Анника, машинально взявшая трубку, но услышавшая в ней лишь мёртвую тишину, с удивлением посмотрела на него своими тёмными глазами, он сделал то, что должен был.
Анника не ошиблась. Боль на его лице действительно отражалась – боль от того, что ему придётся сделать. От того, что воспоминания о Софии вернулись. От того, что сама она вернулась, спустя столько долгих лет после того, как он бездумно умолял её об этом. Но уже очень, очень поздно для таких возвращений. Непростительно поздно, неприемлемо. Он этого не заслуживает.