Она улыбнулась своим мыслям, а заодно и хитроглазому дедку, стоящему на краю стола. Ей показалось, что дедок подмигнул в ответ.
Владимир Иванович Славчиков был уверен, что жена придет домой, как обычно по средам и субботам, не раньше девяти вечера, и когда она появилась около шести часов, был не столько удивлен, сколько раздосадован.
И сам тут же устыдился своей досады. Ну почему так, почему? Ведь она такая хорошая, умная, сильная, она прекрасная жена и прекрасная мать. Почему он ее не любит? Почему не радуется ее приходу?
И кстати, почему она сегодня так рано?
- Что-то случилось? - с тревогой спросил Владимир Иванович, глядя, как Катерина раздевается в прихожей.
Попутно он успел подумать о том, что ему не нравится не только ее новая прическа, но и ее одежда. Неужели у них настолько разные вкусы?
- Володя, мне нужно с тобой поговорить, - вместо ответа заявила Катерина. - Где у нас дети?
- Вовка гуляет с Евгенией Семеновной, Антошка играет на компьютере, Юля ушла к подружке, - доложил Славчиков. - А что случилось, Катя? Почему ты так рано вернулась?
И снова она не ответила, вместо этого попросила:
- Поставь чайник, пожалуйста. Я сейчас к Антошке загляну и приду. Чаю очень хочется.
"Как быстро мы отдаляемся друг от друга, - подумал Владимир Иванович. - Катерина уже считает возможным не отвечать на мои вопросы, это первый звоночек Потом она перестанет обсуждать со мной мелкие проблемы, потом серьезные, а потом вообще перестанет разговаривать. Она чувствует, что я избегаю общения, избегаю ее присутствия, без радости иду домой, и защищается от этого как умеет. Не злобой и агрессией, не жалобами и претензиями, а молчанием".
Он включил на кухне электрический чайник, достал чашки, на всякий случай поставил на стол деревянную дощечку с нарезанным толстыми ломтями мягким адыгейским сыром. Катерины не было долго, она вообще всегда застревала возле детей, и вода в чайнике уже начала остывать, поэтому Владимир Иванович включил его снова. Наконец она появилась, уже переодетая в домашние свободные брюки и тонкий просторный джемпер.
Налила чай мужу и себе, села, медленно, словно нехотя, сунула в рот кусочек сыра.
- Володенька, у меня возникли проблемы. Вернее, одна проблема. И мне нужна твоя помощь.
Очень коротко, по-деловому, без подробностей рассказала она про разбитые стекла в машине и про муляж взрывного устройства. Рассказала и о явно неадекватной реакции Глафиры Митрофановны на прокисший борщ.
- Я далека от мысли, что Богданова, а заодно и всех нас хотели отравить, это, конечно же, глупость полная.
Суп просто скис, это бывает у каждой хозяйки. Но Глафира-то кричала, что хотели отравить, а Богданов только ее затыкал, понимаешь? Не удивлялся, не спрашивал, кто да почему, а велел ей замолчать. То есть основания беспокоиться у них были. Наш Глеб Борисович влез в какие-то темные дела, и меня это не волновало бы, если бы не было угрозы для нас с Васей. А она есть. Кто-то хочет свести с Глебом счеты, но пострадать при этом может и Вася, и я. Значит, в конечном итоге, - и ты, и дети. Меня это, как ты догадываешься, не устраивает.
- Почему твой Богданов не хочет обращаться в милицию? - спросил Славчиков.
- Откуда я знаю? Не хочет категорически, и все.
- Тогда обратись ты сама. Василий прав, стекла - ерунда, а вот муляж бомбы оставлять просто так нельзя.
- Я не могу, Володенька. Ты пойми, Богданов против милиции. И если я пойду ему наперекор, мы рассоримся насмерть. А как же проект?
- Да и черт с ним! - в сердцах бросил Владимир Иванович. - Жизнь дороже.
- А деньги, Володя? - тихо спросила Катерина. - Книги Василия Богуславского - лидеры продаж, и если меня выкинут из проекта, я нигде больше не смогу столько заработать. Ты же помнишь, сколько мне платили, когда я писала одна. А сейчас будут платить еще меньше, потому что спрос на то, что я умею делать, стал ниже. Для меня важно сохранить и проект, и свое участие в нем. А если с Глебом что-нибудь случится, то проект сойдет на ноль, потому что писать так, как он, не умеет больше никто, и кого бы ни взяли вместо Богданова, книги уже будут не такими, хуже, слабее. И продажи постепенно упадут.
- Ну хорошо, если в милицию обращаться нельзя, то что можно сделать? Что ты предлагаешь?
- Я хочу, чтобы за это взялся толковый человек и все выяснил. Может быть, там и нет ничего серьезного, и никто Богданову не угрожает, стекла побил неудачливый воришка, а муляж - просто глупая шутка, злая. Мало ли какие недоброжелатели могут быть у Глеба Но тогда я по крайней мере буду знать, что ни для Васи, ни для меня нет никакой опасности. И успокоюсь.
- А если опасность есть?
Владимир Иванович разволновался не на шутку. Одно дело не любить жену и избегать общения с ней, и совсем другое - допустить, что она может погибнуть. Нет, нет и нет!
- Катя, по-моему, ты валяешь дурака, - строго произнес он. - Надо не толкового человека искать, а идти в милицию и писать заявление.
- О чем?
- О том, что… Да, ты права, - грустно усмехнулся Славчиков, - юридические нормы у нас чудо как хороши. Тебя не признают потерпевшей, ведь сумка с муляжом была адресована конкретно Богданову. А он заявлять отказывается. Но Васька-то каков молодец, а? - оживился он - Не побоялся сумку открыть, в коробку залезть! Молодец!
- Молодец, - согласилась Катерина. - Я тоже от него такого мужества не ожидала. Так как, Володенька?
Ты сможешь мне помочь? Ты же столько лет общаешься с милиционерами, наверняка у тебя есть на примете грамотные оперативники или следователи, которые смогли бы в этом разобраться.
- На примете есть, - кивнул он, - только уговорить их будет непросто.
- За деньги, - уточнила жена. - Не за просто так.
И еще я хотела бы, если возможно, чтобы это была женщина.
- Женщина? - изумился он. - Почему?
- Потому, - весьма аргументирование ответила Катерина. - С мужчиной мне будет трудно. Дело такое… скользкое, деликатное, не совсем понятное, и ощущения у меня смутные, фактов мало, эмоций и подозрений много. Мужчина не поймет меня так хорошо, как женщина.
- С чего ты взяла?
- Ну… вот ты же меня не понял, - слегка улыбнулась она.
Владимир Иванович нахмурился. Где-то он уже слышал эти слова, или не эти, но похожие, с таким же смыслом. Совсем недавно слышал, недели две-три назад…
Может, это сама Катерина и говорила? Нет, не Катерина.
Тогда кто же? Ах да, эта женщина с Петровки, которая сдавала экзамен Как раз тогда Славчиков сидел в комиссии вместе с первым мужем Катерины, разозлился, утратил здравый смысл, вступил с ним в никому не нужную полемику, чуть было не настоял, чтобы той женщине поставили "неудовлетворительно", хотя отвечала она более чем прилично, и этот подонок, Катин бывший супруг, вообще считал, что нужно ставить "отлично", а он, Славчиков, упирался просто назло ему. И кто-то из членов комиссии, помнится, говорил, что она дочь.. Чья же она дочь, господи ты боже мой? Вылетело из головы. Вспомнить бы, кто именно это говорил, можно было бы позвонить ему и спросить… Кажется, Городецкий. Нет, не Городецкий, а Яковлев. Точно, Яковлев из Московского университета МВД. Кажется, он даже упоминал, что отец той женщины работает вместе с ним, но на другой кафедре.
- Во-первых, я не согласен с тем, что я тебя не понял, - сердито ответил жене Владимир Иванович. - Я все прекрасно понял.
- Но не сразу, - заметила Катерина. - А во-вторых?
- Во-вторых, я попробую тебе помочь. Мне нужно сделать несколько звонков. Но я ничего не гарантирую, - предупредил он.
Славчиков был уверен, что "та женщина с Петровки" и понятия не имеет о том, как разворачивалась дискуссия, когда обсуждали, какую оценку ставить ей на кандидатском экзамене Она не знает и не может знать, что именно Владимир Иванович требовал поставить ей двойку и именно его аргументы сыграли решающую роль в том, что первоначально ей собирались ставить "удовлетворительно". Но сам-то он помнил, как было дело" и ему было неприятно.
Однако Славчиков жестоко заблуждался. Настя Каменская отлично все знала, потому что на следующий же день после злополучного экзамена ей позвонил отчим и, давясь смехом, спросил, что она такого отчебучила на экзамене. Двое из членов комиссии, лично знакомых с Леонидом Петровичем, а также знающих о матримониальном конфликте между некоторыми присутствующими, не преминули сообщить ему детали и поделиться впечатлениями. Так что имена главного своего защитника и главного противника для Насти секретом не были.
Поэтому она страшно удивилась, а потом и возмутилась, когда в воскресенье Леонид Петрович позвонил и сказал, что у профессора Славчикова есть к ней просьба.
- Да ты что, пап, с ума сошел? Он меня чуть на экзамене не завалил, ты же сам мне рассказывал.
- Асечка, ребенок, но я ведь тебе объяснял, почему это произошло. Славчиков ничего не имеет против твоих взглядов, но у него сложные отношения с первым мужем своей жены…
- Первый муж, вторая жена, - с раздражением перебила отчима Настя. - Эти два козла бабу не поделили, а я оказалась крайней.
- Ребенок, выбирай выражения!
- Ага, ты еще скажи свое сакраментальное: "Ты же девочка". Пап, мне сорок три года, мне через два года на пенсию уходить, я даже на работе уже давно выражений не выбираю, а уж дома - тем паче.
- Это тебе для твоего дружка Короткова сорок три года, а для меня ты была и остаешься ребенком. И не угрожай мне своей пенсией, не на такого напала.
Почему-то слова о том, что она была и остается ребенком, Настю обезоружили, и способность к вырабатыванию праведного гнева резко упала.
- А что ему нужно, твоему профессору? - вяло поинтересовалась она.
- Я так понял, что ему нужна консультация. Вернее, не ему, а его жене.
- Это из-за которой весь сыр-бор, что ли?
- Ну да, наверное.
- Прелестно, - фыркнула Настя. - Я из-за ее прекрасных глаз чуть было пару не схватила, а теперь я еще и консультировать ее должна. По какому вопросу?