67 ...только не сейчас! Это было бы ужасно... – Конечно, при нормальных обстоятельствах Булгаков ушел бы вместе со своей частью из Владикавказа. Т. Н. Лаппа не раз рассказывала, что он ругал ее за то, что она не отправила его, больного, со своими. Но это было бы гибельно для Булгакова. Т. Н. Лаппа продолжает: «Несколько раз к нам врывались вооруженные люди, требуя доктора и предлагая для больного транспорт. Но я не позволила увезти тяжелобольного Михаила, хотя рисковала и своей и его жизнью».
68 Леса и горы. . Мельников-Печерский. Скит. . – П. И. Мельников-Печерский
(1818–1883) в своих романах «В лесах» и «На горах» красочно описал жизнь старообрядцев в дальних скитах.
баня топится.. Именно леса и горы. Полцарства сейчас бы отдал, чтобы в жаркую баню, на полок. Вмиг полегчало бы... А потом – голым кинуться в сугроб... Леса! Сосновые, дремучие.. Корабельный лес. Петр в зеленом кафтане рубил корабельный лес. Понеже... Какое хорошее, солидное, государственное слово – по-не-же! Леса, овраги, хвоя ковром, белый скит. И хор монашек поет нежно и складно: Взбранной Воеводе победительная69!. .
Ах нет! Какие монашки! Совсем их там нет! Где бишь монашки? Черные, белые, тонкие, васнецовские70?..
– Ла-риса Леонтьевна71, где мо-наш-ки?!
– ...Бредит... бредит, бедный!..
– Ничего подобного. И не думаю бре-дить. Монашки!
Ну что вы, не помните, что ли? Ну, дайте мне книгу. Вон, вон с третьей полки. Мельников-Печерский...
– Мишуня, нельзя читать!..
– Что-с? Почему нельзя? Да я завтра же встану! Иду к
Петрову. Вы не понимаете. Меня бросят72! Бросят!
69 Взбранной Воеводе победительная!. – Булгаков превосходно знал Евангелие и богослужебные тексты, используя их в своих произведениях. В данном случае писатель приводит начальные слова первого кондака Акафиста Пресвятой Богородице: «Взбранной Воеводе победительная, яко избавлынеся от злых, благодарственная восписуем Ти рабы Твои, Богородице; но яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто Неневестная».
70 ...монашки... васнецевские?.. – Великий русский живописец В. М. Васнецов
(1848–1926) особо был дорог киевлянам как художник, возглавлявший росписи величественного Князь-Владимирского собора в Киеве. Им же были прекрасно иллюстрированы и названные книги П. И. Мельникова-Печерского.
71 Лариса Леонтьевна... – Лариса Гаврилова, хозяйка дома, где снимали комнату Булгаковы, помогала Т. Н. Лаппа в уходе за больным.
72 Меня бросят! Бросят! – Булгаков не мог, конечно, впрямую описать весь
– Ну хорошо, хорошо, встанете! Вот книга.
Милая книга. И запах у нее старый, знакомый. Но строчки запрыгали, запрыгали, покривились. Вспомнил.
Там, в скиту, фальшивые бумажки делали, романовские.
Эх, память у меня была! Не монашки, а бумажки. .
Сашки, канашки мои!.
– Лариса Леонтьевна.. Ларочка! Вы любите леса и горы? Я в монастырь уйду. Непременно! В глушь, в скит.
Лес стеной, птичий гомон, нет людей. . Мне надоела эта идиотская война! Я бегу в Париж, там напишу роман, а потом в скит. Но только завтра пусть Анна разбудит меня в восемь. Поймите, еще вчера я должен был быть у него73...
Пой-мите!
– Понимаю, понимаю, молчите!
Туман. Жаркий красноватый, туман. Леса, леса. . и тихо слезится из расщелины в зеленом камне вода. Такая чистая, перекрученная хрустальная струя. Только нужно доползти.
А там, напьешься – и снимет как рукой! Но мучительно ползти по хвое, она липкая и колючая. Глаза, открыть –
вовсе не хвоя, а простыня.
– Гос-по-ди! Что это за простыня.. Песком, что ли, вы ее посыпали?. Пи-ить!
трагизм своего положения и обозначает его отдельными фразами и возгласами. Между тем жизнь его висела на волоске, поскольку в городе его многие знали как белого офицера и корреспондента белогвардейских газет.
73 Поймите, еще вчера я должен был быть у него. . – Булгаков постоянно говорит о какой-то важной встрече... Об этом же упоминала и Т. Н. Лаппа, но суть не раскрыла.
– Сейчас, сейчас!.
– А-ах, теплая, дрянная!
– . .ужасно. Опять сорок и пять!
– ...пузырь со льдом...
– Доктор! Я требую. . немедленно отправить меня в
Париж! Не желаю больше оставаться в России. . Если не отправите, извольте дать, мне мой бра.. браунинг! Ларочка-а! Достаньте!.
– Хорошо, Хорошо, Достанем. Не волнуйтесь!.
Тьма. Просвет. Тьма... просвет. Хоть убейте, не помню...
Голова! Голова! Нет монашек, взбранной воеводе, а демоны трубят и раскаленными крючьями рвут, череп.
Го-ло-ва!.
Просвет... тьма. Просв… нет, уже больше нет! Ничего не ужасно, и все – все равно. Голова не болит. Тьма и сорок один и одна74.....................
II. ЧТО МЫ БУДЕМ ДЕЛАТЬ?!
Беллетрист Юрий Слезкин75 сидел в шикарном, кресле.
74 Тьма и сорок один и одна.. – Через год Булгаков писал своему двоюродному брату Константину: «Мы расстались с тобой приблизительно год назад. Весной я заболел возвратным тифом, и он приковал меня. . Чуть не издох, потом летом опять хворал». Т. Н.
Лаппа: «Пришли красные войска. Михаил тяжело перенес болезнь и очень медленно поправлялся. В первое время. . он не мог даже самостоятельно передвигаться. И, вооружившись палочкой, под руку со мной, преодолевал небольшие расстояния».
75 Беллетрист Юрий Слезкин. . – Слезкин Юрий Львович (1885–1947), известный писатель, прогремевший еще до революции своим романом «Ольга Ор». В его дневнике, хранящемся в отделе рукописей Российской государственной библиотеки и пока не
Вообще все в комнате было шикарно, и поэтому Юра казался в ней каким-то диким диссонансом. Голова, оголенная тифом, была точь-в-точь описанная Твеном мальчишкина голова (яйцо, посыпанное перцем). Френч, молью обгрызенный, и под мышкой – дыра. На ногах – серые обмотки. Одна – длинная, другая – короткая. Во рту –
двухкопеечная трубка. В глазах – страх с тоской в чехарду играют.
– Что же те-перь бу-дет с на-ми? – спросил я и не узнал своего голоса. После второго приступа он был слаб, тонок и надтреснут.
– Что? Что?
Я повернулся на кровати и тоскливо глянул в окно, за которым тихо шевелились еще обнаженные ветви. Изумительное небо, чуть тронутое догорающей зарей, ответа, конечно, не дало. Промолчал и Слезкин, кивая обезображенной головой. Прошелестело платье в соседней комнате.
Зашептал женский голос:
– Сегодня ночью ингуши будут грабить город...
Слезкин дернулся в кресле и поправил:
– Не ингуши, а осетины. Не ночью, а завтра с утра.
опубликованном, за исключением отрывков, есть такие примечательные слова: «С Мишей Булгаковым я знаком с зимы 1920 г. Встретились мы во Владикавказе при белых. Он был военным врачом и сотрудничал в газете в качестве корреспондента. Когда я заболел сыпным тифом, его привели ко мне в качестве доктора. Он долго не мог определить моего заболевания, а когда узнал, что у меня тиф, – испугался до того, что боялся подойти близко, и сказал, что не уверен в себе... позвали другого.
По выздоровлении я узнал, что Булгаков болен паратифом. Тотчас же, еще едва держась на ногах, пошел к нему с тем, чтобы ободрить его и что-нибудь придумать на будущее. Все это описано у Булгакова в его „Записках на манжетах"» (НИОР РГБ, ф. 801, к.
1, ед. хр. 2, л. 29-30).
Так ли это было (в деталях!), сказать трудно, ибо неизвестна на это реакция Булгакова, который не был знаком с дневником-воспоминаниями своего бывшего друга.
Нервно отозвались флаконы за стеной.
– Боже мой! Осетины?! Тогда это ужасно!
– Ка-кая разница?
– Как какая?! Впрочем, вы не знаете наших нравов.
Ингуши, когда грабят, то... они грабят. А осетины – грабят и убивают. .
– Всех будут убивать? – деловито спросил Слезкин, пыхтя зловонной трубочкой.
– Ах, Боже мой! Какой вы странный! Не всех. . Ну, кто вообще... Впрочем, что ж это я! Забыла. Мы волнуем больного.
Прошумело платье. Хозяйка склонилась ко мне.
– Я не вол-нуюсь. .
– Пустяки, – сухо отрезал Слезкин, – пустяки!
– Что? Пустяки?
– Да это... Осетины там и другое. Вздор, – он выпустил клуб дыма.
Изнуренный мозг вдруг запел:
Мама! Мама! Что мы будем делать76 ?!
– В самом деле. Что мы бу-дем де-лать?
Слезкин усмехнулся одной правой щекой. Подумал.
Вспыхнуло вдохновение.
– Подотдел искусств откроем77!
76 Мама! Мама! Что мы будем делать?! – Булгаков приводит слова популярной в те годы песенки, которая исполнялась и в киевском театре-кабаре «Кривой Джимми»:
– Мама! Мама! Что мы будем делать,
Когда настанут зимни холода?
– У тебя нет теплого платочка, дочка.
У меня нет зимнего пальта.
– Это... что такое?
– Что?
– Да вот... подудел?
– Ах нет. Под-от-дел!
– Под?
– Угу!
– Почему под?
– А это... Видишь ли, – он шевельнулся, – есть отнаробраз 78 или обнаробраз. От. Понимаешь? А у него подотдел. Под. Понимаешь?!
– Наро-браз. Дико-браз. Барбюс. Барбос.
Взметнулась хозяйка.
– Ради Бога, не говорите с ним! Опять бредить начнет. .
– Вздор! – строго сказал Юра. – Вздор! И все эти мингрельцы, имери79... Как их? Черкесы. Просто дураки!
– Ка-кие?
– Просто бегают. Стреляют. В луну. Не будут грабить...
– А что с нами? Бу-дет?
– Пустяки. Мы откроем. .
– Искусств?
– Угу! Все будет. Изо. Лито. Фото. Тео.
– Не по-ни-маю.
– Мишенька, не разговаривайте! Доктор...
– Потом объясню! Все будет! Я уж заведовал. Нам что?
Мы аполитичны. Мы – искусство!
77 Подотдел искусств откроем! – В дневнике Ю. Л. Слезкина: «Белые ушли –
организовался ревком, мне поручили заведование подотделом искусств. Булгакова я пригласил в качестве зав. литературной секцией».