«Пежо» негромко заурчал и послушно стронулся с места, вливаясь в дорожное движение.
– Так вот, информация такая: скорее всего, преступник избавился от тела где-то в городе, – сообщила я Машеньке. – Выехать из него с трупом в машине он не мог, вчера на мостах судебные приставы и ГИБДД проводили тотальную проверку…
– Искали труп?!
– Искали задолженности, но и труп не оставили бы без внимания, я уверена. – Я сориентировалась по навигатору и взяла курс на дом хрипатого собачника. – Таким образом, нам с тобой нужно понять логику действий преступника и вычислить, где и как он избавился от трупа. У тебя есть соображения по этому поводу?
– Так, место должно быть в пределах городской черты, но при этом достаточно уединенное. – Машенька охотно включилась в дедуктивные рассуждения. – И с удобным подъездом, чтобы можно было подобраться к нему поближе на машине…
– И собственно с возможностью спрятать там мертвое тело, – напомнила я. – Причем так, чтобы его присутствие не выдал характерный запах, а сейчас же лето, жара! Идеальна была бы какая-нибудь темная вода: заброшенный колодец, озеро…
– Я поищу на карте в Гугле подходящие водоемы, – пообещала Машенька и тут же покинула меня, с головой уйдя в интернет.
Меня это полностью устраивало. Мы спокойно прибыли по нужному адресу.
– Посидишь в машине, я за собакой схожу? – спросила я и, получив в ответ глубокий кивок, вышла из машины.
Хрипатый собачник жил в одном из старых домов, которые в городе называют «немецкими», потому что их строили пленные после войны. Судя по архитектуре этих зданий, победители удачно пленили не только разнорабочих, но и специалистов-проектировщиков: «немецкие» дома до сих пор у нас эталон жилищного строительства. Это трехэтажные здания с четырьмя подъездами, в каждом из которых всего шесть квартир – по две на этаже. Каждой квартире полагается отдельная кладовка в подвальном этаже, подъездная дверь металлическая, лестницы широкие и чистые, потолки высокие, стены толстые, так что в доме очень тихо…
– Ду-дух! – грохнула за моей спиной металлическая подъездная дверь.
Ага, было тихо.
– Да твоюжмать, в бога, в душу, сколько можно повторять – подкладывайте под дверь кирпич! – с неподдельным страданием в голосе взвыла за ближайшей дверью какая-то тетка.
Догадываясь, что сейчас она выскочит, чтобы самостоятельно произвести необходимые манипуляции с кирпичом – и хорошо, если не даст мне им по голове, я ускорилась и птицей взлетела на третий этаж. Нужная мне квартира находилась именно там.
Сверившись с адресом на бумажке, я позвонила в одну из двух дверей и с полминуты слушала соловьиные трели дверного звонка.
Звук был немодный, но знакомый мне, даже приятный: когда-то такой же звонок был у Трошкиной, вернее, у ее бабушки – Алка теперь живет в ее квартире. Бабушка Трошкиной очень томилась необходимостью жить в каменных джунглях большого города и всячески крепила реальную и воображаемую связь с живой природой. У нее был дверной звонок-соловушка, березовая роща на фотообоях, целый лес горшечных растений, часы с кукушкой и аквариум с рыбками…
– Ну, шо?
Я осознала, что мечтательно взираю на туго натянутый ситец лиричной расцветки «Васильковое поле» и с усилием вытряхнула из головы неуместные воспоминания:
– Здрасте, я за собачкой.
– Явилась, не запылилась!
Мой вчерашний телефонный собеседник, которого я мысленно окрестила Хрипатым, оказался пожилой дамой. С виду она являла собой чистый, незамутненный тип домомучительницы – вылитая фрёкен Бок, даже фартук такой же, а в руке – блестящая труба пылесоса.
– С этой поганой собаки шерсти, как с овцы нестриженой, все коврики мне мехом своим загадила, зря я ее в дом пустила, надо было на лестнице привязать! – объявила домомучительница и аккуратно прислонила к стене трубу пылесоса, чтобы тут же протянуть мне освободившуюся руку. – Деньги давай!
– Сначала покажите собаку.
– Тю! Ты шо думаешь, я обману – деньги возьму, а собаку себе оставлю? – Домомучительница фыркнула. – Да нужна она мне, как кошке блошки! Тварь гавкучая, вчера лаяла целый день, как скаженная, я уже думала веником ее гнать из дома, а тут это ваше объявление…
– Я не поняла, это что, не ваша собака? – уточнила я.
– Тю! Ты на меня посмотри, я похожа на дуру, которая по доброй воле заведет в доме шумную, грязную и прожорливую тварь?!
– Все-таки покажите собаку…
Со слов собеседницы мне уже виделась какая-то помесь адского цербера и собаки Баскервилей.
– Барни! Барни! Иди сюда, хорошая собачка! – Обернувшись, позвала баба таким неискренне ласковым голосом, что лично я на месте этого самого Барни забаррикадировалась бы под кроватью. Он, видимо, так и сделал. – Не идет, паршивец… Не привык ко мне, ну, это и к лучшему, я ему хозяйкой не буду…
– Так чья же это собака?
– Да Димкина!
– А чего ж тогда деньги за нее вам, а не Димке? Может, Димка этот и не хочет свою собаку продавать?
– А ты его найди да спроси, чего он хочет! Третий день уже не показывается, вчера псина его с утра до вечера под дверью гавкала – я выходила, стучала, звонила, а нет Димки! Умотал небось снова в Сочи, он это любит – красивую жизнь-то, а псину свою и бросил. А я знала, что так и будет, я знала: с малых лет у того Димки ни ума, ни ответственности. Да он вообще в тюрьме сидел! Мать с отцом довел, схоронил, один остался, не женился, работал не пойми где, а продукты покупал дорогие, я пакеты-то видела. Потом собаку эту себе завел, сюсюкался с ней, носился, как дурень с писаной торбой, только и слышно было: «Барни, гулять!», «Барни, ко мне!», «Барни, дай лапку!». И что теперь? «Барни, пошел вон!»
Тетка прервала свой монолог, чтобы набрать в васильковую грудь побольше воздуха, и я вклинилась в паузу с резонным вопросом:
– А вернется Димка, спросит, где его собака, что тогда?
– А тогда я ему дам твой телефончик и будете между собой разбираться, кому из вас эта тварь нужнее, – не задержалась с гениальным решением домомучительница. – Ну, будешь забирать пса? Или мне его из окна выкинуть, чтобы не тявкал уже?
– Барни! – позвала я сама, спешно возвысив голос. – Барни, Барни, ко мне!
Удивительно, но на мой зов собачка прибежала сразу же!
– Две тысячи, – напомнила домомучительница, ногой придерживая рвущегося ко мне песика.
– Да подавитесь! – Я небрежно запихнула в ковшик протянутой ладони заранее приготовленные купюры. – Барни, за мной!
Дверь за нами захлопнулась, едва не придавив собачий хвост.
– Чтоб тебе в следующей жизни мокрицей родиться! – в сердцах пожелала я гадкой бабе.
Нет, не похожа она на мультяшную фрёкен Бок. Та только с виду была сердитой, а эта вся насквозь злая-презлая. Хорошо, что я забрала у нее бедного Барни!
Песик, чувствовалось, сам рад был убраться подальше от хрипатой тетки – бежал вниз по лестнице со всех лап. Уже на крыльце меня накрыло пугающее дежавю – зрелище черно-белого песика, стремглав удирающего за угол дома, и я запоздало ужаснулась, сообразив, что ничему не научилась на папулиной ошибке: надо же было заранее купить собачке ошейник и поводок!
Но Барни не последовал дурному примеру Гуси, и мне не пришлось играть в подвижную игру «Догони собаченьку» на просторах чужого двора. Более того, песик как-то сам понял, что дальше мы отправимся на машинке, и из всего имеющегося поблизости транспорта безошибочно выбрал желтый «Пежо».
Мы погрузились в него, проигнорировав пару дворовых котов, таких наглых, что они даже не сдвинулись с пути собаки, и чье-то заигрывающее «Барни, Барни, хороший песик!». Очевидно, наш новый четвероногий друг обладал добродушным характером и обширными дружескими связями.
Поворачивая ключ в замке зажигания, я оглянулась и увидела дяденьку в мешковатых льняных штанах и такой же рубахе. Сей пейзанин зачем-то фотографировал «Пежо» своим мобильником. Наверное, встревожен тем, что Барни сел в машину к чужой тете и делает фото на случай, если доверчивая собачка стала жертвой похищения.
– Знакомься, Маша, это Барни, – представила я нового пассажира дожидающейся нас практикантке. – Но мы его будем звать Гусей…
– Барни, он же Гуся? – Машенька свела птичкой аккуратные бровки. – А какое же полное имя?
– Гуссейн… Ну, скажем, Барнабас! – тут же придумала я.
Хотя сама не знала, хоть убейте, кто такой Барнабас.
У меня, впрочем, и Гуссейнов никаких знакомых не было.
– А зачем собаке менять кличку? – спросила Машенька и сама же придумала ответ: – Ой, я поняла, он работает под прикрытием?!
Затем последовали вопросы относительно породы, возраста и сыщицкого стажа Гуссейна-Барнабаса. Я уклонилась от ответов на них под предлогом, что мне нужно следить за дорогой, я не могу отвлекаться на светскую беседу, и большую часть пути Барни-Гуся и Машенька общались между собой.
Когда мы высадились у нашего дома, они уже были друзьями – неразлейвода.
Поддерживая легенду о том, что пес у нас не простой, а служебно-разыскной, я не сразу повела Гуссейна-Барнабаса в свои родные пенаты. Сначала мы все-таки прогулялись на задний двор, и там Барни-Гуся меня здорово удивил.
У края лопуховой поляны он сначала замер, а потом стремглав устремился в заросли, там энергично пошуршал, шныряя туда-сюда, а потом сел на попу в классической позе волка в полнолуние и завыл, как автомобильная сигнализация!
– Да чтоб тебя, пустобрех! – Из-под взвихрившейся занавески вынырнула раскрасневшаяся баба Тося. – Опять эта собака! Инка, это ваша, что ли?
– В данный момент наша, – неохотно призналась я.
– Больная, что ли?
– Кто?!
– Собака ваша! Больная, спрашиваю? То лает, то рычит, то теперь воет, как сумасшедшая!
Я вспомнила, что домомучительница тоже жаловалась – мол, Барни лаял с утра до вечера. Может, пес и вправду нездоров? Может, не надо его сразу в дом тащить, а свозить сначала к ветеринару?
Потом до меня в полной мере дошел смысл сказанного соседкой, и я спросила: