– Только синим люпином, никак иначе, конечно! – радостным криком вмешалась в наш разговор бабуля. – Лучше были бы только подснежники, но за ними ты, Бася, пошлешь Бориску в феврале…
– То есть прямо сейчас никакой вкусной еды папуля не готовит? – правильно трактовала я сообщение о дегустации в обеденное время. – Тогда я пошла, собачку возьмите, увидимся вечером.
– Возьми зонт, к вечеру обещали грозу! – крикнула бабуля.
Я не стала с ней спорить – абсолютно бессмысленно дискутировать с тугоухой старушкой, чей голос гудит, как иерихонская труба. Проверено морозной зимой: спор на деликатную тему, надо ли такой взрослой девочке, как я, надевать в минус два шерстяные рейтузы с начесом, слышен и памятен всему дому!
Поэтому я без возражений сдернула с рогатой вешалки в прихожей дождевик (зонт искать было бы долго, я не помнила, куда его дела), передала мамуле собачий поводок, круто развернулась и зашагала вниз по лестнице.
Почему я так поступила? В нашем доме всегда полно еды, и сообразить себе вкусный обед я могла бы и из того, что имелось в холодильнике, превосходно обойдясь без горячего. Но я не стала задерживаться в родных пенатах – почему?
Возможно, меня вели пробудившаяся интуиция и обострившееся чувство опасности.
Хотя поводом для их пробуждения и обострения, если честно, стало упоминание синего платья.
Я не хотела присутствовать дома в тот до крайности напряженный момент, когда мамуля осознает, что все ее поиски этого праздничного наряда тщетны, поскольку две недели назад я – с официального разрешения родительницы! – надевала его на презентацию и случайно посадила на подол масляное пятно. Так что в настоящее время синее платье пребывало в химчистке, о чем мамуля благополучно забыла, и сходить с ней и папулей на дегустацию чего-то там оно никак не могло.
То есть мамуле предстояло перерыть весь дом, отчаяться, измучить домочадцев драматическими причитаниями, выбрать новый наряд и повторно погнать папулю на цветочный рынок, потому что принесенный им люпин ни к какому платью, кроме того синего, не подойдет… А мне имело смысл удрать подальше и не возвращаться подольше.
Неладное я почувствовала на шестом этаже – нюхом. Не каким-нибудь детективным, а самым натуральным: мой нос уловил резкий запах, неуместный на лестнице приличного жилого дома. Пахло какой-то химией… Или чем-то горелым?
Я ускорилась, на лестничную площадку пятого этажа сбежала резвым галопом – и резко затормозила, отпрянув от пыхнувшего навстречу мне пламени.
Горела дверь квартиры Трошкиной!
Секунду я стояла, оценивая ситуацию… А по правде говоря, просто тупя.
Как-то очень неожиданно и странно все это было: металлическое полотно двери без всякой там деревянной или мягкой ватной обивки на моих глазах покрывалось языками пламени, словно они прорастали сквозь дверь изнутри квартиры. Но это было невозможно, хотя бы потому, что Алка с Зямой отсутствовали уже не один день, а никаких очагов возгорания в доме они оставить не могли – Трошкина фанатично соблюдает все правила безопасности, в том числе и пожарной.
Так что же случилось?
Ответ мне подсказал частый топот на лестнице: кто-то очень торопился вниз по ступенькам.
– Поджигатель! – уверенно объявил мой внутренний голос.
Я ожила и задергалась, не зная, что делать – спешить вдогонку за убегающим поджигателем или тушить пылающую дверь? Она горела эффектно, с дымом и треском. Это решило вопрос: я бросилась сбивать пламя.
В руках у меня был безразмерный дождевик, широкий и длинный, с рукавами и капюшоном. Наскоро развернув его, я принялась ожесточенно хлопать получившимся просторным полотнищем по горящей двери.
Через секунду выяснилось, что это была плохая идея: соприкоснувшись с огнем, дождевик и сам загорелся, скукожился, сделался из розового черным, завонял…
Еще мгновением позже настежь распахнулась дверь рядом, мощный сквозняк вырвал у меня из рук то, что еще недавно было дождевиком, и гудящий ком пламени улетел в квартиру Алкиных соседей.
Ровно за две минуты до этого момента ветеран труда Алексей Петрович Голиков пробудился от короткого предобеденного сна. У Алексея Петровича была своя метода, согласно которой такое естественное лекарство, как дневной сон, следовало принимать дробно: полчаса до обеда, час-полтора – после.
Предобеденный сон пенсионера традиционно был неглубоким: супруга Алексея Петровича, Вера Ивановна, обыкновенно пребывающая в конфронтации с мужем по всем возможным вопросам, готовила обед, нещадно грохоча кухонной утварью. Возможно, именно поэтому дремлющему Алексею Петровичу снилось танковое сражение.
Батальный сон пенсионера был на редкость убедительным – с эффектом присутствия, как в кинотеатре 5D. Кастрюльно-танковое громыхание дополняли бензиновая вонь, запах гари и жар, от которого Алексей Петрович весь вспотел и даже начал задыхаться.
Разбуженный этими неприятными ощущениями, он первым делом бросил взгляд на окно и выругался: оно было закрыто. И дверь тоже! Вера Ивановна опять закупорила квартиру!
Вопрос «Открыть иль не открыть?» для Голиковых стоял острее гамлетовского. Знойное южное лето настоятельно требовало установки в квартире кондиционера, но Алексей Петрович все тянул с этим делом, мотивируя свое нежелание создать в жилище комфортный микроклимат необходимостью экономить электроэнергию. По его мнению, для локальной победы над жарой и духотой вполне хватало гуляющего по квартире ветерка, а он создавался элементарно – достаточно было распахнуть все окна и еще наружную дверь.
К сожалению, этот простой способ категорически не нравился Вере Ивановне, которая равно боялась сквозняка и нарушения приватности.
Еще бы! Вредная бабка с седьмого этажа, мимоходом заглянув в открытое всем ветрам и взглядам жилище Голиковых с лестницы, рассказала своим возрастным приятельницам во дворе, что хозяйка квартиры с утра пораньше пьет коньяк! А ведь Вера Ивановна всего лишь собиралась капнуть толику «Кутузова» в свой утренний кофе, потому что это хорошо от давления!
В итоге все лето супруги Голиковы воевали: Алексей Петрович окна и дверь распахивал, а Вера Ивановна при первой же возможности их закрывала.
– От же ж вреднючая баба, – пробурчал Алексей Петрович, вставая с дивана.
Непримиримо сопя, он подошел к окну и распахнул его настежь. Потом, грозно шаркая тапками, пошел в прихожую и проделал то же самое с входной дверью.
Ветер, заждавшийся возможности пронестись сквозь жилище супругов-пенсионеров, ворвался в квартиру с воем и треском. Над плечом шарахнувшегося в сторону Алексея Петровича пронесся кувыркающийся клубок огня.
Вера Ивановна, выдвинувшаяся из кухни в коридор, чтобы обругать неисправимого любителя сквозняков, испуганно взвизгнула и отмахнулась половником, но огненный шар пролетел мимо нее: в комнату и далее в открытое окно.
– Ду-дух! – Алексей Петрович захлопнул дверь, коротко – очень большими глазами – взглянул на супругу, запоздало фехтующую половником, и порысил в комнату.
Там уже ничто не напоминало о чрезвычайном происшествии. Тюлевая занавеска, только что стелившаяся по воздуху гордым флагом, висела ровненько и была абсолютно неповрежденной, вот только запах гари немножко чувствовался.
– Это что было? – делая долгие паузы после каждого слова, спросила Вера Ивановна, прибежав за супругом. – Шаровая молния?!
– Да какая, на фиг, шаровая молния! – зарычал Алексей Петрович и некультурно вытер пот со лба кружевной занавеской. – Воды дай, живо!
Вера Ивановна сбегала на кухню и вернулась с минералкой.
– Да не стакан! Ведро воды дай!
– Какое ведро, Леш, ну, не настолько же жарко, – привычно заспорила было строптивая женщина.
– Тьфу ты, дура-баба! – так же привычно выругался Алексей Петрович и самолично наполнил в ванной ведро для мытья полов.
– А ну, посторонись! – Соседняя дверь опять распахнулась, пропуская на площадку деда Голикова с полным ведром.
Я послушно отпрыгнула подальше, и Петрович с молодцеватым уханьем выплеснул всю свою воду на Алкину дверь.
Пламя погасло, по лестничной площадке быстро растеклась лужа.
Спасаясь от нее, я отступила еще, встала на ступеньку и, как вежливая девочка, сказала:
– Спасибо, Петрович!
– Да уж, – буркнул он и тяжело опустился на перевернутое ведро, как на табуретку. – Что это было-то?
– Какая-то сволочь плеснула на дверь бензина и подожгла его, – ответила я, как поняла сама.
– Распоясалось хулиганье малолетнее. – Дед Голиков злобно плюнул – плевок бесследно потерялся в вонючей луже, – и с беспокойством кивнул на поруганную дверь. – Внутри-то как, не горит?
Это был хороший вопрос, правильный. Я пошарила в сумке и нашла ключи от Алкиного жилища – у меня всегда при себе ее запасной комплект. Руки тряслись, я с трудом попала ключом в замочную скважину, открыла дверь, и мы с Петровичем, вставшим ради этого с ведра, заглянули в прихожую и убедились, что там все в порядке.
– Уфф. – Я выдохнула и, вспомнив, как эффектно усвистела в квартиру Голиковых воистину горячая штучка – мой пылающий дождевик, дрожащим пальцем указала на соседнюю дверь:
– А у вас там как?
– Порядок, – ответил дед Голиков и нервно крикнул через плечо:
– Вера, дай закурить!
– Какой закурить, мы же договаривались, что ты дома не куришь, – пришлепавшая к нам бабка Голикова заворчала, но сигареты и спички своему деду дала. – Здравствуй, Инночка, ты что тут?
– Да вот, шла мимо, увидела огонь, – вкратце изложила я содержание предыдущей серии.
– Так это отсюда оно? – Вера Ивановна шевелением пальцев изобразила косматый огненный метеор и оглядела лестничную площадку в поисках отправной точки его полета. – В дверь влетело, в окно улетело… Я уж думала, шаровая молния…
– Вообще-то синоптики сегодня обещали грозу. – Я пожала плечами и, не желая признаваться, что ложная шаровая молния – дело моих рук, сама спросила:
– А вы не видели того, кто дверь поджег?