— Я, конечно, много чего тебе сделала в свое время, но ни разу не укусила, не так ли, Гордон?
Пуская воду на стебли фрезий, я подумала: а ведь было время, когда я кусала мужа, причем не в гневе. Неужели я когда-то была страстной женщиной, способной царапаться и кусаться в экстазе и упоении? Неужели я никогда не буду такой снова? Я покачала головой шипящей струе воды. Вряд ли. Очень сильно сомневаюсь. Как я завидовала в ту минуту Гордону, как я завидовала в ту минуту Джо, бабочкой порхающей из одной постели в другую, как я завидовала в ту минуту, помоги мне Боже, Миранде! Ну ладно. Одно я знала наверняка. Отвернувшись от раковины, я взглянула на гостей: нет ни малейшей вероятности, что я когда-либо снова стану проделывать такие штуки с Гордоном.
Глава 17
Следующие два дня я постоянно ставила «Немецкий реквием» Брамса, совершенно законно сидя дома. Прогуливать работу, конечно, прекрасно, но в качестве компаньонов мне навязались грусть и раздражительность. К счастью, мне было чем заняться: грусть, раздражительность и я доделали все домашние дела, так долго стоявшие в плане.
Из ванной комнаты исчезла Филида, которую сменило что-то менее одиозное. Я дошила занавески для спальни, рисунок которых (тут я всхлипнула) не увидит ни один мужчина. Раз или два вспомнила (честнее, честнее, ты вспоминала об этом много раз) грудь Роланда, его юмор и до тошноты безупречные черты лица. Занавески висели криво. Ну как знают. Подшиты и хватит с них, дело сделано.
Позвонила Ванесса, приглашая на ленч, но я отказалась.
— Мне совсем худо, — призналась я, не покривив душой.
Ванесса приняла извинения и предложила провести с ней Рождество, от чего я тоже отказалась. Я хотела провести праздник у себя на Флоризель-стрит, в уютной норке, с Рейчел, Брайаном и первой рождественской елкой моей Новой Эры. Несмотря на проявленное мною великодушие, Гордон не пожелал брать дочь на праздники: они с Мирандой собрались на Барбадос.
Ни хрена себе, на Барбадос!
Конечно, туда не стоит тащить ребенка десяти лет, с этим я согласилась без возражений. Мое дело предложить, их — отказаться. Что делать, любовникам необходима свобода. Поймав себя на этой мысли, я задалась вопросом: откуда во мне взялись покладистость и благодушие? Должно быть, я поняла, что нужно благодарить небеса за то, что Гордон так удачно и без осложнений влюбился. Его роман существенно облегчил первые четыре месяца после развода, грозившие стать катастрофически стрессовым периодом для нашей дочери. В какой-то момент я скинула ослиную шкуру упрямства. Пусть Миранда с Гордоном будут счастливы, если это нам на пользу, пусть вкушают от барбадосских удовольствий, пока я наслаждаюсь дома холодной индейкой. Это еще очень малая цена.
Рейчел немного надулась, но Миранда пощекотала ей подбородок и сказала:
— Если мамочка не будет возражать, возьмем тебя куда-нибудь на Пасху.
— Куда? — сразу спросила Рейчел с раздражающей детской непосредственностью.
Конечно, Гордон преисполнился гнева. Он засопел и запыхтел, как обычно, но Миранда сказала:
— Да ладно тебе, Гор! — (Гор?! Ну почему не я придумала это ужасное уменьшительное имя?) — Мы уже обо всем договорились. Если ты едешь с тем мероприятием в Барселону, почему Рейчел не может к нам присоединиться? Она составит мне компанию, это будет чудесно. Не правда ли, Пэт?
Ах ты, Боже мой, вот уж молодой энтузиазм… Я невольно подумала, что для такого места можно было бы найти компаньона получше моей дочери.
— А Барселона где? — спросила Рейчел.
— В Испании, — ответила Миранда, многозначительно глядя на Гордона.
— Как ты насчет этого? — нехотя буркнул Гордон. По его лицу я читала как в открытой книге: как же ему хотелось услышать от меня «нет!».
— Замечательная идея, — восхитилась я. — Кому еще сыра?
Брайан сполз со своего одра, и Миранда с Рейчел почесывали его под столом, понимающе улыбаясь друг другу.
— Потрясающий пес, — сказала любовница моего мужа. — Рада с тобой познакомиться. — И лохматая развалина выдала трюк, которому Рейчел пыталась его обучить с момента взятия из приюта: уселась на жалкую тощую задницу и приветственно подняла переднюю лапу. — Ах! — вырвалось у Миранды. — Значит, мы друзья?
Аминь, подумала я. Полагаю, мы таки друзья.
Позже я и Гордон сидели рядом на двухместном диванчике с бренди в руках — более непринужденно, чем когда-либо, — и наблюдали, как Рейчел в ночной рубашке и Миранда, пившая кока-колу с таким же удовольствием, как и моя дочь (гораздо охотнее, чем кьянти), играют в «Подложи свинью»[45]. Они спорили, смеялись, пытались мошенничать, а мы с Гордоном смотрели на них с обожанием, как любящие родители на двух чудесных деток.
— Она — просто прелесть, — шепнула я Гордону.
— Знаю, — расчувствовался он, едва не прослезившись. — Она красавица.
Теперь я могла с этим согласиться. И — ах! — ощутила укол зависти.
После их ухода мне не спалось — выпила слишком много или, наоборот, недостаточно. Где-то внутри я ощущала боль, и, как ни поворачивалась на матраце, боль не унималась. Спасибо небесам за уик-энд и Ванду — есть чего ждать. Впервые после переезда. Может, решусь попробовать Вандиных сексуально озабоченных мужчин из кембриджских болот… Я погрузилась в беспокойный сон. Мне было жарко, хотя на улице стоял мороз, и когда в семь утра Рейчел заползла ко мне под одеяло с географическим атласом в руке, оживленно тараторя о Барселоне, мне понадобились все силы, чтобы отвечать с подобающим энтузиазмом.
— Ты ведь больше не выйдешь замуж? — спросила дочь, беззаботно водя пальчиком по Пиренеям.
Я уже хотела ответить «нет, конечно, никогда», но у меня неожиданно вырвалось:
— Ничего нельзя знать наверняка…
Пальчик остановился. Рейчел с тревогой подняла на меня глаза:
— А я надеялась, мы так и будем жить вдвоем и с Брайаном!
— Что ж, — я погладила дочь по голове. — Может, так и будет.
— Только «может»?
— Никто не в силах заглянуть в будущее. В принципе я не собираюсь замуж. А почему тебя это беспокоит?
— У Мэри Кларк новый папа, просто ужасный, загоняет ее в постель в восемь вечера и все время спит в одной кровати с Кэрол, — Рейчел огляделась и похлопала мое одеяло. — Мне бы это не понравилось.
— Однажды, — начала я, — ты уедешь отсюда, обзаведешься собственным домом…
Большие глаза встретились с моими и расширились от негодования:
— Я никогда этого не сделаю! Я всегда останусь тут, с тобой!
— Ладно, поживем — увидим…
Сколько раз все мы клялись не произносить эту дежурную родительскую фразу?
Через секунду Рейчел сказала:
— Хотя все может получиться нормально. Только выбери кого-нибудь хорошего.
— Ладно, выберу… Если это вообще произойдет. В любом случае можешь не сомневаться: у тебя только один папа, Гордон, и твоим отцом всегда будет он, а не кто-то другой. О’кей?
Дочь кивнула с удовлетворенной улыбкой.
— Хорошо бы он женился на Миранде, — радостно сказала она. — Ему нужна забота, а она такая милая!
Уже не в первый раз меня посетила мысль, что мужчины по-прежнему пользуются огромным преимуществом, но я сдержала гнев и привела убедительный аргумент:
— Если ты не возражаешь, чтобы папа снова женился, тогда нечестно, что мне нельзя выйти замуж!
Рейчел поразмыслила — не без внутренней борьбы — над услышанным, и детское чувство справедливости взяло верх.
— Ну ладно, — сказала она. — Но только пусть он любит собак. И чтобы не очень старый.
— Не очень старый для чего? — искренне заинтересовалась я.
— Для тебя, конечно. А ты правда считаешь, что выйдешь замуж? — Пока я придумывала что-нибудь правильное и психологически безвредное, Рейчел спросила: — Как ты думаешь, в Барселоне будет бассейн?
— Не знаю. Насчет второго тоже не имею представления, — ответила я, немало удивив себя. Разве ответом на первый вопрос не должно быть уверенное «нет»?
В течение этих двух дней мистер Харрис звонил несколько раз — я представляла, как он щиплет себя за волосы в ноздрях, — и спрашивал о вещах, не имевших особой важности. А где то? А где се? А это я сделала? А не помню ли я?.. Вопросы задавались не для того, чтобы получить информацию, — они лишь служили символом его власти. Мистер Харрис страдал чрезмерной исполнительностью и как следствие не мог не держать руку на каждом пульсе, включая пульс отсутствующей подчиненной. По-своему я была благодарна начальнику, позволявшему мне чувствовать себя нужной. Все это время я ощущала странную опустошенность. Победа оказалась пирровой: да, мы разобрались в своих отношениях — я, Гордон и Рейчел, но почему-то лишь они рады результатам. Сгорбившись над шитьем, я чувствовала себя унылой как смертный грех. Грех, подумала я. Ну почему я не согрешила, пока была возможность? Полагаю, именно в тот момент край шторы и повело…
Ванда пришла в восторг от нашего приезда, и веселье оказалось заразительным. Насыпав Рейчел полные ладошки конфет (бездетные люди делают подобные глупости), Ванда повалилась на ковер, к большому удивлению Брайана. Пес намеревался проявить, как обычно, минимум активности, но у него ничего не вышло. Он гавкнул. Ванда гавкнула на него. Брайан попробовал снова, ему понравилось, и вскоре пса пришлось призывать к порядку.
Дом Ванды был обставлен еще более причудливо, чем в прошлый раз: повсюду белая кожа и атласные черные подушки, отороченные золотом. В гостиной подруга соорудила настоящий бар с зеркалами и высокими табуретами, окружавшими густо покрытую гравировкой стеклянную барную стойку. Рейчел заинтересовали мириады бутылок, бесконечно отражавшихся в зеркалах. Ванда вручила ей огромный бокал приторного липкого питья, которое, по ее словам, не содержало ни грамма алкоголя, но при виде разгоревшихся щечек дочери, без возражений отправившейся спать через полтора часа, у меня возникли смутные сомнения в безалкогольной природе угощения.