Эта фраза вместе с ними влезает в электродрезину и всю дорогу по нескончаемому главному ярусу, через двое вентиляционных ворот, мимо зарешеченных мертвых штреков и забитых породой выбранных камер, не идет из головы. Лишь у цели, где штейгер участка обещает им осмотр камер с десятой по двадцать вторую, фраза Браукселя о неупразднимой мести постепенно теряется в памяти, не теряя, впрочем, своей остроты.
Ибо уже в десятой, одиннадцатой и двенадцатой камерах, где имеют место спортивные, религиозные и военные упражнения, как то: разучиваются эстафетные бега, самобичующие процессии и смены караулов, – ярость, ненависть и бродячая, а потому неупразднимая из этой жизни месть, равно как и сломанная слезная помпа, встроенная юмористическая пружина, короче, плач, смех и скрежет зубовный, то бишь три первичные эмоции, – образуют тот прочный и глубокий фундамент, на базе которого спортивные птичьи пугала успешно осваивают прыжки с шестом, кающиеся пугала – длительное передвижение на карачках, а новоиспеченные пугала-новобранцы – навык рукопашного боя на рекордно короткой дистанции. Как они, молодцы, стараются, как улучшают результаты с каждой птичьепугальной попытки, как с каждым разом все быстрее и быстрее удается им подъем в гору птичьепугального креста, как ловко преодолевается заграждение из колючей проволоки – и не просто при помощи традиционных кусачек, а посредством мгновенного пожирания проволоки вместе с колючками и последующего птичьепугального испражнения ее, уже без колючек, – о, все это заслуживает занесения в таблицы, и такие таблицы есть: служащие фирмы «Брауксель и К°» замеряют и фиксируют все – от рекорднопугальных секунд до длины пугальных четок. Три вырубные камеры, которые в славные времена соледобычи эксплуатировались до тех пор, покуда не достигли длины и ширины спортивного дворца, выси соборного нефа и непробиваемой мощи противовоздушного бункера, за одну смену обеспечивают более чем четырем сотням спортивно-командных, молитвенно-вдохновенных и бункерно-неубиенных пугал полный простор для применения их электронно-управляемых сил. Пока что посредством дистанционного управления – командный пункт находится там, где прежде размещалась лебедка, – то бишь управляемые на расстоянии спортивные праздники, епископские торжественные мессы и осенние маневры, но и в комбинированных вариантах: армейский спорт, военно-полевые молебны и освящения утильнопугального оружия – заполняют учебную программу, дабы впоследствии, в случае так называемой «необходимости», ни один рекорд не устоял, ни один еретик не ушел от разоблачения и ни один герой не остался без своей окончательной победы.
Но вот директор со своим псом и посторонний экскурсант с многоопытным штейгером Вернике расстаются с щелочно-испоганенными пугалоатлетами, с траченными молью пугалоризниками и с мятыми-сучеными пугаломундирами, которым надо по-пластунски, потому что пугаловраг тоже по-пластунски, ибо в программе сегодня значится: по-пластунски. Наползание – по-пластунски. В штыковую – по-пластунски, грудь в грудь – по-пластунски.
Когда, однако же, в ходе продолжающегося осмотра их взорам открываются тринадцатая и четырнадцатая камеры, представленные и проходящие здесь обучение пугальные коллекции уже не радуют глаз пестроцветным единообразием спортивной формы, строгим пурпуром священнического облачения, монолитной неприметностью камуфляжа; здесь, в обеих камерах, скорее господствует штатская, гражданская неразбериха. Ибо в этих камерах, семейной и административной, разучиваются, всячески развиваются и внедряются в практику, то бишь в повседневный гражданский обиход, демократические добродетели птичьепугального государства, конституция которого, безусловно, отвечает самым высоким гражданским запросам. Стройными рядами пугала сидят за столами, перед телевизорами, в испоганенных молью палаточных кемпингах. Птичьепугальные семейства – ибо они есть основные ячейки государства! – проходят все разделы и статьи Основного Закона{437}. Громкоговорители вещают, а пугала многоголосо вторят, разучивая пугальную преамбулу: «Осознавая свою ответственность перед Богом и людьми, вдохновляемые стремлением крепить национальное и государственное единство пугального народа…» Затем статья первая о достоинстве пугала, которое неприкосновенно. После чего статья вторая – о гарантированном праве свободного и всестороннего развития птицепугальной личности. Потом то да се, наконец статья восемь, предоставляющая всем птичьим пугалам право без уведомления и санкции властей собираться вместе в мирных целях и без оружия. И статью двадцать семь: «В духе немецкого единства все пугала немецкого происхождения отмечены товарным знаком фирмы "Брауксель и К°"» – птичьепугальные семейства тоже поддерживают, уважительно кивая головами. Точно так же без всяких возражений принимается и статья шестнадцать, параграф два: «Политически преследуемым пугалам предоставляется право убежища под землей». Все эти азы пугальной государственности, от «а» до «я», от «аполитичной свободы ругательства» до «явной необходимости принудительного выдворения», осваиваются в четырнадцатой камере: имеющие право голоса пугала шагают к избирательным урнам; дискуссионно-зрелые пугала обсуждают проблемы государственной благотворительности; птичьи пугала, чьи журналистские дарования находят отражение в ежедневной газете, с важностью указывают на свободу прессы, статья пятая; собирается на сессию парламент; Верховный птичьепугальный суд в последней инстанции отклоняет; оппозиция в вопросах внешней политики правящую партию поддерживает; оказывается фракционный нажим; фискальная система налогообложения лишает; свобода коалиций объединяет камеры, не примыкающие к одному и тому же главному ярусу; согласно статьям один-Б и три-А, практика пугально-социологического анализа с помощью разработанного фирмой «Брауксель и К°» детектора лжи объявляется антиконституционной; наблюдается расцвет государственности; свободе коммуникации ничто не препятствует; гарантированное, в соответствии со статьей двадцать восемь, параграф A-три, право птичьих пугал на самоуправление берет начало под землей и простирается что по равнинной, что по пересеченной земной поверхности от нив канадской пшеницы до рисовых плантаций Индии, от неоглядных полей украинской кукурузы до любых уголков планеты, где изделия фирмы «Брауксель и К°» в качестве птичьих пугал любой разновидности и модификации с честью выполняют свою миссию противостояния птичьей потраве.
Однако несведущий в горном деле Матерн, осмотрев тринадцатую и четырнадцатую камеры, которые так много преуспели по части государства и гражданственности, то и дело повторяет:
– Господи, да это же ад! Сущий ад!
И тогда, чтобы это несведущее мнение опровергнуть, штейгер участка Вернике, подняв свой светильник, ведет Вальтера Матерна, а заодно и директора с послушным псом в пятнадцатую, шестнадцатую и семнадцатую камеры, где обосновались разнузданный эрос, подавленный эрос и фаллическая самодостаточность.
Вот уж где начинается поругание всякой униформенной строгости и гражданского достоинства, ибо ненависть, ярость и неугомонная месть, только что, казалось, усмиренные и законопослушные, распоясываются теперь сызнова, обтянутые хотя и испоганенной, но вполне розовой и плотской кожей. Ибо здесь все пугала – разнузданные, подавленные и фаллически самодостаточные – объедаются одним и тем же пирогом, тесто которого замешано на всех похотях, но ни одну из них не насыщает, сколько бы это голозадое месиво, извиваясь, дрыгаясь и киша во всех позах и положениях, ни совокуплялось и ни изливалось. Последнее, впрочем, имеет место только в пятнадцатой камере, где разнузданный эрос не дает ни одному раскочегарившемуся пугалу до конца завершить много смен подряд длящуюся эрекцию. Нет такой затычки, чтоб остановить это извержение. Перманентный оргазм не знает ни отдыха, ни срока. Не знает преград и пугальная слизь – специальный, как объясняет тут же штейгер участка Вернике, на основе сильвинита разработанный в лабораториях фирмы «Брауксель и К°» продукт, зараженный к тому же похожими на гонококков возбудителями, чтобы раздражение и зуд – симптомы, близкие проявлениям самого заурядного триппера, – дарили вечно брызжущим разнузданным пугалам острые дополнительные ощущения. Однако напасть эта из пятнадцатой камеры ни в коем разе не должна перекинуться на шестнадцатую и семнадцатую. Ибо что там, что там никакого извержения нету, а в подавленной так даже и эрекция недопустима. Да и в фаллической самодостаточной пугала-индивидуалы трудятся в поте лица без всякого результата, сколько бы ни споспешествовала их усилиям томная музыка, в которую блудливо вплетаются всякие развратные слова, и какие бы телеса ни заполняли экраны, что натянуты на торцевых стенах в подавленной и самодостаточной камерах. Никакого движения соков. Все удавы сморены сном. Всякое удовлетворение осталось там, наверху, так что несведущий в горном деле Матерн, который как раз сверху и пришел, вынужден заметить:
– Это же противоестественно! Какие адские муки! Жизнь, настоящая жизнь, дает гораздо больше. Уж я-то знаю. Я вкушал.
Но поскольку штейгер участка Вернике считает, что там, наверху, несведущему экскурсанту недоставало духовного начала, он ведет гостя, а за ним и улыбающегося директора предприятия, который, в свою очередь, непринужденно ведет за ошейник пса, в восемнадцатую, девятнадцатую и двадцатую камеры, расположенные на следующем, более глубоком горизонте, в семисотдевяностометровом ярусе, и демонстрирующие познания, достижения и противоречия соответственно в философии, социологии и идеологии.
Едва ступив в этот ярус, Матерн поворачивает назад: несведущий больше не хочет, этот ад его утомил, он желает снова дышать чистым наземным воздухом; но Брауксель, директор предприятия, строго пристукнув тростью черного дерева, которая еще несколько часов назад принадлежала некоему Золоторотику, напоминает Матерну о чем-то, что тот недавно на земной поверхности наделал: