наказ невзирая ни на что все же отворить двери всех казначейских кубышек: министр пусть не пытается сдержать рост налогового бремени, а тайный советник пусть не морит взаперти золотой запас, а выпустит его на свободу. И в этом случае, как и на организованной мучными червями встрече Круппа, Байтца и Мэрфи, главный лозунг неизменен: «Валютные кредиты слаборазвитым странам».
А вот уже и первые заметные сдвиги к лучшему. Закупки в Латинской Америке укрепляют рынок шерсти. Бременские джуты потихоньку переводят дух. Своевременное предостережение о понижении курса канадского доллара. Образцово проведенная мучными червями консолидирующая пауза позволяет удержать рынок. Тенденции по-прежнему благоприятны. Золоторотик распорядился покрыть подъезд от шоссе к мельнице асфальтом. Несуразные свадебные прожекты мельника — он остановил свой выбор на некоей вдове из Фирзена — мгновенно рушатся, как только выясняется, что после женитьбы ему придется отказаться от беженской пенсии. По-прежнему один, но отнюдь не страдая от одиночества, мельник листает газеты и иллюстрированные журналы: «Квик» и «Кристалл», «Штерн» и «Ревю», словом, все, что присылается ему на дом совершенно бесплатно — франкфуртскую «Алльгемайне» и мюнхенскую «Слушай!», которая, кстати, уже третий год выходит. И все, кто хранил ему верность с самого начала, равно как и те, кто с опозданием приобщился к истинной вере, приходят к нему снова и снова, либо, робея, идут в первый раз, увековечивают либо подтверждают свою подпись на мельничном стволе, не забывают в знак внимания маленькие подарки для хозяина и терпеливо покашливают, когда капризная печка чадит при восточном ветре: клиенты самого первого призыва — Мюннеман и Шликер, Некерман и Грундиг, старые лисы Реемтсма и Бринкман, тяжеловозы Абс, Форберг и Пфердмэнгес; поначалу будущий, а затем вполне современный Эрхард[382] захаживает регулярно, и ему даже дозволяется проглотить лишнего мучного червячка, который и по сей день чудесно и чудодейственно пребывает в теле сего безупречного мужа — вот она, экспансия! Стихия свободного рынка оседлана мучным червем. В отце экономического чуда червь — чудесный и чудодейственный — гнездился с самого начала. «Не слушайте червя, червь сам с червоточиной!»
Это каркает оппозиция — ибо сама она к мельнику Матерну не ходит, денег не платит, при восточном ветре дымом не давится и советов не слушает. Решением всей своей парламентской фракции она категорически отмежевывается от участия в этом средневековом мракобесии. Профсоюзных лидеров, которые тайком и окольными тропами, но все же пробираются к мельнице, невзирая на то, что полученные ими червячные директивы решающим образом способствуют укреплению и чуть ли не всемогуществу Объединения немецких профсоюзов, рано или поздно подвергают обструкции — достаточно вспомнить о судьбе Виктора Агарца[383]. Ибо социал-демократы, все как один, отвергают мельника и презирают его консультируемых мучными червями клиентов. Адвокат Арндт не пожинает ничего, кроме дружного хохота зала, когда на заседании бундестага в части «разное» пытается доказать, что хождение за советом к мучным червям противоречит параграфу два Основного закона, то бишь Конституции, ибо культ мучного червя, наблюдающийся и набирающий силу повсеместно, препятствует свободному самораскрытию личности каждого гражданина. Циничные остроты про червяков, культивируемые в боннской штаб-квартире СПГ, будучи обнародованы в качестве предвыборных лозунгов, стоят партии многих решающих голосов. Ни одна предвыборная речь господ Шумахера и — с августа пятьдесят второго — Олленхауэра[384] не обходится без издевок и саркастических выпадов по поводу государственных визитов на заброшенную мельницу. Лидеры оппозиции то и дело высмеивают «капиталистическую червячную терапию» — надо ли удивляться, что в итоге они так в оппозиции и остаются?
А вот священство захаживает исправно. Правда, не в парадном облачении и не процессиями с Фрингсом и Фаульхабером[385] во главе, а все больше в анонимном обличим доминиканских монахов, которые — редко на моторе, чаще всего пешком, но бывает что и на велосипедах — устремляются к путеводной ветряной мельнице.
Отнюдь не долгожданные гости, скорее назойливые просители, они сидят внизу с раскрытыми требниками и смиренно дожидаются, покуда некий доктор Откер из Билефельда не выяснит, что для него задача дня гласит: «Пеки свой торговый флот! Замеси свое пудинговое тесто, дай вскипеть на слабом огне, потом остуди и аккуратно спускай во все мировые океаны. Оглянуться не успеешь — и вот они, уже на плаву, танкеры доктора Откера!» А уж после, когда Откер, увековечившись на мельничном стволе, наконец откланивается, приходит время патеру Рохусу с легким изумлением дышать на свои очки, ибо, как только он скрипучим школьным мелом процитировал на аспидной доске катехизис — «Господь, ниспошли от Духа Твоего, и все воздастся…» — мучные черви рупором господним ответствуют: единственно душеспасительной церкви надлежит постепенно насадить в правящей христианской партии сперва готические, а затем и позднероманские нравы, дабы задним числом, на худой конец даже и с помощью иноземцев, снова утвердить империю Карла Великого; начинать надо осторожно, без пыток и охоты на ведьм с последующим их сожжением, поелику еретики вроде Герстенмайера и Дибелиуса[386] и так будут покорны Пресвятой Деве: «Мать непорочная, светоч любви, всех нас спаси и благослови!»
Со столь щедрыми дарами святые отцы, кто пеший, кто на велосипеде, возвращаются по домам. А однажды Бог весть каким ветром к порогу мельницы прямиком из родной аахенской обители приносит даже шестерых францисканских монахинь во всей их диковатой и декоративной красе. И хотя настоятельница, сестра Альфонс-Мария, испрашивает у мельника дозволения на получасовую беседу, предмет и содержание ее никогда и нигде не подлежат разглашению; одно только известно доподлинно: католические мучные черви — ибо мельник Антон Матерн правоверный католик — на все мыслимые и немыслимые случаи жизни сочинили епископские послания; шепотком называли также некоего грядущего министра, который знаменательным образом — nomen est omen[387] — будет носить фамилию Вюрмелинг, то бишь Червивер, и при поддержке знатных католических семейств обоснует нечто вроде государства в государстве; мучные черви уже разрабатывают соответствующие законопроекты; мучные черви настаивают на конфессиональном школьном обучении; по религиозным соображениям мучные черви решительно против воссоединения Германии; мучные черви правят в Западной Германии — ибо отростковое восточногерманское государство слишком поздно посылает к ним своего ходока, теоретика плановой экономики.
Так что прежде чем мельник со своим десятикилограммовым мешочком, в котором, кстати, пары килограммов эппской пшеничной муки уже недоставало, и пришлось с превеликим трудом контрабандой добывать их с исторической, а ныне польской родины в дельте Вислы, — так вот, прежде чем мельник Матерн вместе со своими хорошо упитанными мучными червями смог принять участие в проектировании металлургического комбината в городе Сталинштадт, что в Оденбрухе, равно как и в создании энергетического комбината «Черный насос», в разработке урановых и вольфрамовых месторождений в печально известном АО «Висмут», в организации движения социалистических бригад, — прежде чем он успел подумать обо всем этом, компетентные служащие в штатском огородили и взяли под строжайшую охрану район дислокации говорящих мучных червей; ибо если бы в ту пору господам Лойшнеру и Мевису[388] — а поговаривают, что Ульбрихт посылал даже Нушке[389] — удалось хотя бы несколько раз преодолеть заградительную полосу, сооруженную вокруг секретного объекта подчиненными некоего генерала, жизнь в нынешней Германской Демократической Республике была бы хоть куда, там было бы картошки до отвала и канцелярских скрепок сколько хошь, а так там хоть шаром покати, даже колючей проволоки[390] — и той не хватает.
Нерадивые критики экономического чуда, дружно и невпопад тычущие обличительным перстом в бедолагу Эрхарда, все скопом забывают о скромной пригородной трехвагонке на Дюрен. Господин Куби, а вместе с ним и все остальные зубоскалы-кабаретисты, пополнили бы свои колчаны самыми ядовитыми сатирическими стрелами и сочинили бы куплеты, способные потрясти империю, догадайся они хоть раз совершить паломничество к мельнику Матерну. Ибо в корне неверно предположение, будто у пристрастных червяков с самого начала на уме был один лишь Конрад[391]. Ничего подобного! Даже самые первые клиенты — те, что из прессы, и те, что были озабочены трудностями декартелизации, — подтвердят: в провидческом десятикилограммовом мешочке с самого начала царили радикальнейшие антиаденауэровские умонастроения; отнюдь не этого бездарного обербургомистра, который всего лишь четыре раза приходил за советом на мельницу, да и то по внешнеполитическим вопросам, прочили мучные черви на должность первого канцлера, о нет, вовсе не ему был отдан их вотум — напротив, они в один голос умоляли: «Пусть это будет Ганс Глобке[392], тихий, отважно сидевший в глубоком тылу герой Сопротивления!»
Но вышло по-иному, и если бы не верные ученики и приверженцы мучных червей, которые, памятуя о червячном наказе, сделали доктора Ганса Глобке теневым канцлером, обеспечив «червячной фракции» влияние в бундестаге и поставив сколько-то своих людей заместителями министров в важнейших министерствах, — многое, если не все пошло бы прахом.