Матерн: Неваляшке вроде меня это совершенно безразлично.
Дискутант: Какая смерть вам подходит больше: от болезни или от несчастного случая? Или вы предпочтете честный бой, дуэль как способ жизненного выбора, войну как причину, революцию как возможность или обыкновенную хорошую драку?
Матерн (добродушно): Мой юный друг, для такого неваляшки, как я, все это только возможности лишний раз показать, что меня, неваляшку, ничто не берет. Можете дискутировать меня насквозь хоть ножами, хоть пулями; можете сбросить с телевизионной башни; и даже если вы меня на сажень в землю зароете и вашими гранитными аргументами придавите — я завтра же буду стоять перед вами на своих вечных, свинцовых подошвах. Ванька-встанька, поднимись!
Хор дискутантов:
Пари принимаем, зароем, схороним,
не выйдет ни в жисть!
Ни в жисть не увидит ни солнца, ни света,
ни ложки, ни плошки — ложись!
Матерн:
И ложка и плошка была в том подвале,
но сплавились с… Когда же Аврора
свистка пронзительной трелью там наверху
тьму разорвала, встал…
Хор дискутантов:
…встал Матерн на свинцовых подошвах,
с сердцем, почками, селезенкой, и голоден был,
и ложкой хлебал, и жрал, и срал, и спал.
Матерн:
Удар хорош! Лечу я с башни,
Об мостовую хрясть — и вмиг
на мостовой одна лишь надпись,
курсивом буквы как цветник:
Хор дискутантов:
Лежит лежмя и похоронен,
здесь тот, кто сверзился плашмя;
его ни дождь, ни град уже не тронет,
его ни весть, ни взгляд уж не догонит,
и все дискуссии ему до фонаря!
Матерн:
Но двуногая Аврора появляется наутро
и взрывает мостовую, ту, к которой я прилип,
и встает ремень и пряжка, а за ними человечек,
весь улыбчивый, и стойкий, и готовый к размноженью.
Хор дискутантов:
Он был расстрелян в пух и перья
и сквозь него, как сквозь туннель,
решили шпалы проложить и рельсы,
чтоб понеслись по рельсам поезда.
Матерн:
И даже королей спецпоездами
через мою утробу провозили
встречаться с дружественными королями.
И Римский папа сквозь мою дыру
на девяти глаголил языках.
Хор дискутантов:
Он был воронка, черная дыра,
Таможня с двух сторон его блюла!
Матерн:
И лишь когда Аврора-мастерица
со знаменитым молотом явилась
и врезала мне спереди и сзади —
вскочил свежерасстрелянный Матерн
и снова стал дышать, калякать, жить!
Пауза. Валли З… пишет на доске: «Человек-неваляшка».
Ведущий: Хорошо. Иными словами: смерти вы не боитесь?
Матерн: И у неваляшек бывают минуты слабости.
Ведущий: Коли так, то вы, полагаю, не надеетесь прожить тыщу лет, если не больше?
Матерн: Избави Бог! Вы не представляете, как устаешь порой таскать на ногах весь этот свинец.
Ведущий: В таком случае, предположим, вам предоставили бы выбор между смертью в постели или на лоне природы?
Матерн: На свежем воздухе — хоть сейчас!
Ведущий: Сердечный приступ, несчастный случай или смерть на поле боя?
Матерн: Хочу быть убитым.
Ведущий: Холодным или огнестрельным оружием? Через повешение или от удара током? Удушением или утоплением?
Матерн: Хочу умереть от отравления, внезапно, на сцене летнего театра перед публикой во время премьеры! (Пытается изобразить эту смерть мимически).
Хор дискутантов:
Слышите? Снова яд!
Матерн будет яду рад!
Дискутант: А какой именно яд он имеет в виду?
Дискутант: Старомодный жабий глаз?
Дискутант: Змеиный яд?
Дискутант: Может, мышьяк, или ядовитые грибы: мухомор пятнистый, бледная поганка, красик, сатанинский гриб?
Матерн: Да самый обыкновенный: крысиный яд.
Ведущий: Как ведущий позволю себе задать промежуточный вопрос: когда вы отравили черную немецкую овчарку по кличке Харрас, к какому яду вы прибегли?
Матерн: Обыкновенно к какому: к крысиному.
Хор дискутантов:
Феноменально! Второй раз кряду
он хочет прибегнуть к крысиному яду!
Ведущий (обращаясь к Валли З.): Пожалуй, эти факты тоже надо закрепить: в столбике под «человеком-неваляшкой» запишем: «Тяга к смерти, двоеточие, яд.» А направо сделаем стрелочку: «Смерть пса Харраса, двоеточие, крысиный яд». (Валли З. записывает все это крупными буквами). Прерывая пока разработку подтверждения идеи-фикс «Немецкая овчарка черной масти» в этом направлении, я попросил бы задать второй, также относящийся к идее-фикс тестовый вопрос. Прошу!
Дискутант: Под каким знаком Зодиака вы родились?
Матерн: Понятия не имею, под каким это знаком: девятнадцатое апреля.
Валли З.: В качестве ассистентки вынуждена напомнить предмету дискуссии, что дача заведомо ложных показаний влечет за собой немедленный переход к принудительной дискуссии: мой дядя, то есть предмет дискуссии, родился двадцатого апреля 1917 года.
Матерн: Ох уж эти чада! Да, так записано в моем паспорте, но моя мать всегда утверждала, что на самом деле я родился девятнадцатого, за десять минут до полуночи. Вопрос только в том, кому вы больше хотите верить, моей матери или моему паспорту?
Дискутант: Девятнадцатого или там двадцатого, в любом случае вы родились под знаком Овена.
Хор дискутантов:
Что паспорток, что мама
На Овена указывают прямо!
Дискутант: А какие еще знаменитые люди, кроме вас, появились на свет, когда Солнце находилось под знаком Овена?
Матерн: Откуда мне знать! Профессор Зауэрбрух!
Дискутант: Чушь! Зауэрбрух был Рак.
Матерн: Ну хорошо: Джон Кеннеди.
Дискутант: Типичный Близнец!
Матерн: Тогда его предшественник.
Дискутант: По-моему, уже всем более или менее давно известно, что генерал Эйзенхауэр появился на свет, когда Солнце находилось под знаком Весы.
Ведущий: Уважаемый господин предмет дискуссии Вальтер Матерн! Постарайтесь, пожалуйста, сосредоточиться. Кто, как и вы, родился под знаком Овена?
Матерн: Ах вы шибздики! Мозгляки несчастные! Это черти что, а не публичная дискуссия, охота на ведьм какая-то! Да знаю, знаю я, куда вы гнете! Хорошо, получайте: в том же месяце и, как записано в паспорте, в тот же день, двадцатого апреля, выщенился Адольф Гитлер, величайший преступник всех времен и народов!
Ведущий: Протестую! К сведению принимается только имя (Валли З. записывает на доску) без прочих, не относящихся к делу характеристик. Мы собрались здесь не для ругани, а для дискуссии. Как ведущий я, таким образом, констатирую: предмет дискуссии Вальтер Матерн родился под тем же знаком Зодиака и в тот же день двадцатого апреля, что и тема другой нашей недавней дискуссии: «Адольф Гитлер — строитель немецких автострад». То есть: под знаком Овена.
Дискутант: Имеется ли у вас еще хоть что-нибудь общее с овеннорожденным Гитлером?
Матерн: У всех людей есть хоть что-то общее с Гитлером.
Дискутант: Хотелось бы подчеркнуть, что не «все люди» и тем более не «все человечество», а именно вы и только вы являетесь предметом дискуссии.
Валли З.: Я, по крайней мере, одно точно знаю. И могу без всяких опознавательных очков засвидетельствовать. Он это делает даже во сне, и когда бреется тоже. Ему для этого даже не надо сперва высасывать лимон.
Матерн: Хорошо. В школе и потом неоднократно меня дразнили: «Скрипун!», — потому что я порой, особенно когда что-нибудь не ладится или не по мне, скриплю и скрежещу зубами, вот так. (Долго и с удовольствием демонстрирует в микрофон). И этот Гитлер, говорят, порой тоже так делал: зубами скрипел и скрежетал.
Валли З. записывает: «Скрежещет зубами», кличка «Скрипун».
Хор дискутантов:
Не оборачивайтесь — там
Скрипун за вами по пятам!
Дискутант: Другие сходства со строителем немецких автострад?
Хор дискутантов:
Не ходи в лесок,
лесок высок.
А в леске дерева,
хлыщи да хвощи,
самого потом ищи-свищи.
Дискутант: Хотелось бы знать, имеет ли предмет дискуссии Вальтер Матерн, по прозвищу Скрипун, еще какие-нибудь сходства с обсужденной уже дискуссионной темой «Адольф Гитлер»?
Хор дискутантов:
Не имей страха,
от страха мокра рубаха.
У кого рубаха мокрая,
того чуют всей стаей
те, у кого рубаха сухая.
Дискутант: Предмет дискуссии облизывает губы.
Хор дискутантов:
Не пей из моря,
у моря вкус горя.
Кто из моря разок попил,
навеки пьян
и тянет его в море-океан.
Дискутант: На горизонте без всякого дыма и огня грозно обозначается динамичная тень принудительной дискуссии!
Хор дискутантов:
Не строй себе дома,