Ненависть, глазки щелочками, нержавеющая ярость и месть, хладнокровная и кровная, — вот кто правит бал в этой камере. Пугала, которые совсем недавно, задрапированные в скорбные хламиды, что есть мочи налегали на безнадежно заглохшую слезную помпу, птичьи пугала, которые вот только что, в разухабистом клетчато-пятнистом тряпье, истово отрабатывали встроенный в них юмористический завод, стоят здесь в раздутых ветрами гнева, готовых лопнуть по швам боевых одеяниях, которым неоднократное щелочное испоганивание сообщило живописные следы и меты всех знаменитых «семи котлов»[446], стоят в пустом зале, каждое как бы само по себе. Вот, значит, какие уроки заданы ярости, ненависти и мести: им приходится гнуть здоровенные железяки, превращая их в знаки вопроса, завитушки и прочие несъедобные кренделя. Лопается от ярости вся клеенная-переклеенная ярость, чтобы тут же снова начать раздувать меха своих неукротимых легких. Дырки в собственном колене прожигает себе ненависть своими глазками-щелочками. А вот месть, хладнокровная и кровная, должна ходить по кругу — не оборачивайтесь, там месть за вами по пятам! — пригоршнями отправляя в рот кварцевый гравий и грызя его скрежещущими зубами.
Вот, значит, какой вкус у блюда, которое профан в горном деле Матерн предчувствовал заранее. Школьные завтраки. Птичьепугальные обеды. Ибо и ярость и ненависть, которым одного лопанья и выжигания дыр мало, которым и сгибания железяк явно недостаточно, тоже вовсю хапают из кормушки, куда двое рабочих ежечасно подсыпают свеженького гравия, благо наверху, под солнцем мая, на производственном дворе фирмы «Брауксель и К°», этого добра, скрежету зубовному на пропитание, навалом.
И тут Матерн, который с младых ногтей скрежетал зубами, когда ярость его обуревала, ненависть заставляла глядеть в одну точку, а месть не давала ногам покоя, отворачивается от этих неприятных пугал, возведших его индивидуальную особенность в ранг всеобщей обязательной дисциплины.
И обращаясь к штейгеру участка, который, подняв лампу, уже ведет их из девятой камеры обратно в главный ярус, как бы между прочим говорит:
— Я полагаю, эти в высшей степени экспрессивные пугала находят у вас хороший спрос. Человечество любит созерцать себя вот так, вне себя.
На что, однако, Вернике, штейгер участка, отвечает:
— В прежние времена, в начале пятидесятых, наши зубоскрежещущие модели, действительно, пользовались большим спросом, что на внутреннем рынке, что за рубежом, но сейчас, в более зрелую эпоху, мы только молодым африканским государствам поставляем ассортимент на базе третьей первичной эмоции.
Тонко улыбнувшись, Брауксель замечает, похлопывая пса Плутона по загривку:
— Только не надо беспокоиться за фирму «Брауксель и К°» по части сбыта. Придет время, и ненависть, ярость и шатунья-месть снова будут в моде. Первичная эмоция, да еще со скрежетом зубовным, это вам не какая-нибудь дешевая однодневка. Кто задумает упразднить месть, тому от мести же и возместится.
Эта фраза вместе с ними влезает в электродрезину и всю дорогу по нескончаемому главному ярусу, через двое вентиляционных ворот, мимо зарешеченных мертвых штреков и забитых породой выбранных камер, не идет из головы. Лишь у цели, где штейгер участка обещает им осмотр камер с десятой по двадцать вторую, фраза Браукселя о неупразднимой мести постепенно теряется в памяти, не теряя, впрочем, своей остроты.
Ибо уже в десятой, одиннадцатой и двенадцатой камерах, где имеют место спортивные, религиозные и военные упражнения, как то разучиваются эстафетные бега, самобичующие процессии и смены караулов, — ярость, ненависть и бродячая, а потому неупразднимая из этой жизни месть, равно как и сломанная слезная помпа, встроенная юмористическая пружина, короче, плач, смех и скрежет зубовный, то бишь три первичных эмоции, — образуют тот прочный и глубокий фундамент, на базе которого спортивные птичьи пугала успешно осваивают прыжки с шестом, кающиеся пугала — длительное передвижение на карачках, а новоиспеченные пугала-новобранцы — навык рукопашного боя на рекордно короткой дистанции. Как они, молодцы, стараются, как улучшают результаты с каждой птичьепугальной попытки, как с каждым разом все быстрее и быстрее удается им подъем в гору птичьепугального креста, как ловко преодолевается заграждение из колючей проволоки — и не просто при помощи традиционных кусачек, а посредством мгновенного пожирания проволоки вместе с колючками и последующего птичьепугального испражнения ее, уже без колючек, — о, все это заслуживает занесения в таблицы, и такие таблицы есть: служащие фирмы «Брауксель и Кº» замеряют и фиксируют все — от рекорднопугальных секунд до длины пугальных четок. Три вырубных камеры, которые в славные времена соледобычи эксплуатировались до тех пор, покуда не достигли длины и ширины спортивного дворца, выси соборного нефа и непробиваемой мощи противовоздушного бункера, за одну смену обеспечивают более чем четырем сотням спортивно-командных, молитвенно-вдохновенных и бункерно-неубиенных пугал полный простор для применения их электронно управляемых сил. Пока что посредством дистанционного управления — командный пункт находится там, где прежде размещалась лебедка, — то бишь управляемые на расстоянии спортивные праздники, епископские торжественные мессы и осенние маневры, но и в комбинированных вариантах: армейский спорт, военно-полевые молебны и освящения утильнопугального оружия заполняют учебную программу, дабы впоследствии, в случае так называемой «необходимости», ни один рекорд не устоял, ни один еретик не ушел от разоблачения и ни один герой не остался без своей окончательной победы.
Но вот директор со своим псом и посторонний экскурсант с многоопытным штейгером Вернике расстаются с щелочно-испоганенными пугалоатлетами, с траченными молью пугалоризниками и с мятыми-сучеными пугаломундирами, которым надо по-пластунски, потому что пугаловраг тоже по-пластунски, ибо в программе сегодня значится: по-пластунски. Наползание — по-пластунски. В штыковую — по-пластунски, грудь в грудь — по-пластунски.
Когда, однако же, в ходе продолжающегося осмотра их взорам открываются тринадцатая и четырнадцатая камеры, представленные и проходящие здесь обучение пугальные коллекции уже не радуют глаз пестроцветным единообразием спортивной формы, строгим пурпуром священнического облачения, монолитной неприметностью камуфляжа; здесь, в обеих камерах, скорее господствует штатская, гражданская неразбериха. Ибо в этих камерах, семейной и административной, разучиваются, всячески развиваются и внедряются в практику, то бишь в повседневный гражданский обиход, демократические добродетели птичьепугального государства, конституция которого, безусловно, отвечает самым высоким гражданским запросам. Стройными рядами пугала сидят за столами, перед телевизорами, в испоганенных молью палаточных кемпингах. Птичьепугальные семейства — ибо они есть основные ячейки государства! — проходят все разделы и статьи основного закона[447]. Громкоговорители вещают, а пугала многоголосо вторят, разучивая пугальную преамбулу: «Осознавая свою ответственность перед Богом и людьми, вдохновляемые стремлением крепить национальное и государственное единство пугального народа…» Затем статья первая о достоинстве пугала, которое неприкосновенно. После чего статья вторая — о гарантированном праве свободного и всестороннего развития птицепугальной личности. Потом то да се, наконец, статья восемь, предоставляющая всем птичьим пугалам право без уведомления и санкции властей собираться вместе в мирных целях и без оружия. И статью двадцать семь: «В духе немецкого единства все пугала немецкого происхождения отмечены товарным знаком фирмы „Брауксель и Кº“» — птичьепугальные семейства тоже поддерживают, уважительно кивая головами. Точно так же без всяких возражений принимается и статья шестнадцать, параграф два: «Политически преследуемым пугалам предоставляется право убежища под землей». Все эти азы пугальной государственности, от «а» до «я», от «аполитичной свободы ругательства» до «явной необходимости принудительного выдворения», осваиваются в четырнадцатой камере: имеющие право голоса пугала шагают к избирательным урнам; дискуссионно-зрелые пугала обсуждают проблемы государственной благотворительности; птичьи пугала, чьи журналистские дарования находят отражение в ежедневной газете, с важностью указывают на свободу прессы, статья пятая; собирается на сессию парламент; Верховный птичьепугальный суд в последней инстанции отклоняет; оппозиция в вопросах внешней политики правящую партию поддерживает; оказывается фракционный нажим; фискальная система налогообложения лишает; свобода коалиций объединяет камеры, не примыкающие к одному и тому же главному ярусу; согласно статьям один-Б и три-А практика пугально-социологического анализа с помощью разработанного фирмой «Брауксель и К°» детектора лжи объявляется антиконституционной; наблюдается расцвет государственности; свободе коммуникации ничто не препятствует; гарантированное в соответствии со статьей двадцать восемь, параграф A-три, право птичьих пугал на самоуправление берет начало под землей и простирается что по равнинной, что по пересеченной земной поверхности от нив канадской пшеницы до рисовых плантаций Индии, от неоглядных полей украинской кукурузы до любых уголков планеты, где изделия фирмы «Брауксель и К°» в качестве птичьих пугал любой разновидности и модификации с честью выполняют свою миссию противостояния птичьей потраве.
Однако несведущий в горном деле Матерн, осмотрев тринадцатую и четырнадцатую камеры, которые так много преуспели по части государства и гражданственности, то и дело повторяет:
— Господи, да это же ад! Сущий ад!
И тогда, чтобы это несведущее мнение опровергнуть, штейгер участка Вернике, подняв свой светильник, ведет Вальтера Матерна, а заодно и директора с послушным псом, в пятнадцатую, шестнадцатую и семнадцатую камеры, где обосновались разнузданный эрос, подавленный эрос и фаллическая самодостаточность.